Видит Живоглот и еще кое-что интересное – реакцию, которое вызывает у Гарри письмо Сириуса. Ну, то есть как Сириуса… Из этого письма слишком уж неприкрыто торчат уши одного знакомого нам оборотня.

Вообще, отвлекусь на минуту и замечу, что разбирать эпистолярные художества – дело крайне увлекательное. В любом письме обнаруживается по меньшей мере вдвое больше недосказанности, чем в разговорной речи – ведь, как ни старайся, всего не напишешь. Зато именно в письме легко угадывается цветение всей натуры автора в полноте ее.

Взглянем на сей шедевр повнимательней:

«Гарри – я немедленно вылетаю на север», – целиком Сириус. И очень в его стиле – бросить все, оседлать дементора и лететь.

«Эта новость о твоем шраме – последняя в череде странных слухов, которые доходят до меня здесь», – ага, Сириус так торопится лететь, что залихватски управляется со сложноподчиненными предложениями. Сириус. Со сложноподчиненными. Ну-ну.

О какой такой «череде слухов» говорится? Блондинки, что ли, что-то передают? Нет, если бы Мародеры не поддерживали тесную связь с Дамблдором, вряд ли бы до них «дошло» что-то сверх написанного в «Пророке» – и то не факт. Фраза эта – целиком под диктовку Люпина.

«Если он снова заболит, иди прямо к Дамблдору», – Сириус. Прямо вскакивай, дорогой крестник, посреди ночи с воплями: «Опять бо-бо!» – и беги барабанить по голове горгульи, чтобы пустила к заветной Директорской двери.

«Они говорят, он вызвал из отставки Грозного Глаза, что означает, что он читает знаки, даже если никто другой этого не делает», – Люпин.

Похоже, у друзей прямо спецзадание – нагнетать обстановку чем больше, тем лучше, чтобы к моменту избрания Гарри Чемпионом он винил во всем произошедшем исключительно коварные Темные Силы.

Впрочем, Директор действительно «читает знаки», которые в упор не хотят читать другие – например, исчезновение Берты в лесах Албании, Фрэнка Брайса в старом доме Реддлов, опять же, сумасшествие мусорных баков Грюма… Только вот фиг бы Мародеры пришли к такому выводу, если бы не общались с Дамблдором напрямую. Ну, вызвал Грозного Глаза из отставки – и что? Тоже мне, читатели знаков читающего знаки Дамблдора.

«Я скоро буду на связи», – ну, понятно, Сириус.

Правда, видимо, понятия о скорости у Сириуса сильно отличаются от тех, которые есть у Гарри – следующее его письмо придет аж 30 октября – через 54 дня после первого. А первое пришло спустя 23 дня после того, как Гарри проснулся от боли в шраме и написал Сириусу.

То есть либо у Сириуса нет возможности писать (блондинки отвлекают), либо ему все равно на своего крестника, либо так надо по каким-то причинам. Поскольку первое и второе маловероятны, будем думать над третьим – чуть позже.

«Мои лучшие пожелания Рону и Гермионе».

Люпин, мягко: Сириус, напиши еще пару слов о друзьях Гарри.

Сириус, опешив: Каких друзьях?

Люпин, закатывая глаза: Ну помнишь, девочка с ним была…

Сириус, безразлично: А, эта всезнайка?

Люпин, сдержанно: Угу. И еще рыжий мальчик был, ты ему ногу сломал, младший сын Молли и Артура Уизли.

Сириус, почесав затылок: А, этого помню. Нехорошо вышло, да… Ладно, как, говоришь, их зовут?

«Держи глаза открытыми. Сириус».

Люпин: Сириус, напомни еще раз об осторожности.

Сириус, недоуменно: Но я уже написал о Дамблдоре!

Люпин, терпеливо: Ничего страшного, напиши еще раз.

В общем, если совсем убрать вставки Люпина, получится превосходная телеграмма от нашей убийственно краткой и вечно спешащей Звезды: «Гарри, я немедленно вылетаю на север. Если шрам снова заболит, иди прямо к Дамблдору. Я скоро буду на связи. Сириус». Ни тебе заботы, ни тебе тепла, ни тебе участия, которые так стремится получить от крестника мальчик-сирота…

Эффект от письма предсказуем – Гарри начинает рвать волосы во всех местах (не только свои), уже представляя, как Сириуса обязательно схватят дементоры, а затем утром 6 сентября бежит в совятню, дабы попытаться в ответном письме убедить крестного, что лететь никуда не надо, ибо все хорошо. О чем доподлинно известно Дамблдору – по пути в совятню мальчик встречает Пивза, плюс Полная Дама могла подтвердить, что Гарри покинул гостиную очень рано, неся в руке клочок пергамента.

Гарри просит Буклю: «Просто найди его, ладно? Пока дементоры не нашли». И Букля утвердительно ухает в ответ. Уж она-то его найдет – раз Сириус написал (и Люпин позволил), что «немедленно вылетает», значит, вылетает. И, смею заметить, не без утвердительного кивка Дамблдора. Гарри действительно не понимает, какие карты дал ему в руки, написав о боли в шраме – в ночь, когда погиб Фрэнк Брайс. Не понимает он и того, чего лишил Директора, умолчав о сопутствующем боли сне.

Понятия не имею, когда именно писалось это письмо (интервал-то в 23 дня!), но предполагаю, что к вечеру 5 сентября Сириус и Люпин уже распрощались с блондинками.

Помимо того, что необходимо было убедить Гарри в постоянной поддержке находящегося где-то поблизости близкого взрослого (что крайне важно в свете предстоящих событий), какие еще цели преследуют Дамблдор, Люпин и Сириус?

Цель номер раз, стратегическая: как ни удивительно, но письмо Сириуса совершенно случайно прилетает именно в тот день, когда Гарри уже познакомился с «Грюмом», проникшись к нему уважением, и определил в нем непримиримого борца с Темными Силами, то есть защитника.

В дальнейшем, когда имя подростка выскочит из Кубка, мыслительный процесс Гарри и Гермионы будет иметь лишь одно направление, уходящее в абсолютно противоположную от Дамблдора, «Грюма» и самого Сириуса (Люпин тут вообще как бы ни при чем, совсем тут ни при чем) сторону. Канзас Сити Шаффл в действии: а давайте-ка мы заранее сгустим краски и намекнем, что во всем виноваты некие Темные Силы, к которым Грюм вовсе не причастен, а даже наоборот. Это важно еще и потому, что Директор учитывает страсть Гарри к проведению независимых расследований – копайте, детишки, в противоположном направлении, сколько угодно.

Цель номер два, предупредительная: шрам Гарри – индикатор активности Реддла, и Дамблдору следует давать знать об оной активности незамедлительно. Потому Мародеры по просьбе Директора целый год об этом неустанно напоминают. А в следующем году – нет.

Ибо тогда уже Директору будет не нужно, у него будет Снейп. И Гарри по этому поводу станет усиленно беситься («Меня забыли! Ага, подумаешь, шрам заболел – всем теперь без разницы, совсем без разницы! А в прошлом году спрашивали, интересовались, сволочи, а теперь я совсем не нужен! Даже Сириусу! Ну, конечно, Волан-де-Морт же возродился, понятно, что мой шрам будет болеть! ЫЫЫ!»).

Наконец, цель номер три, заботливая: никогда не будет лишним напомнить мальчику об осторожности.

Итак, в течение следующих 54 дней Гарри пытается не волноваться о Сириусе, хоть это и получается у него с натяжкой, и он не может остановить себя от тревожного вглядывания в потолок Большого Зала всякий раз, когда прилетает почта, что, без сомнения, не укрывается от голубых глаз Директора. Ах, как это прекрасно, когда есть, о ком переживать. В самом процессе переживания, конечно, этого не замечаешь, но в общем и целом – прекрасно.

В остальном же в Хогвартсе наступает временное относительное затишье. Хотя Игра, конечно, только набирает обороты.

В частности, для Гарри эти два месяца отличаются требовательными преподавателями, желающими, чтобы студенты с повышенным вниманием относились к учебе. Вероятно, по замыслу Дамблдора, этот период должен стать для Гарри своеобразной разминкой перед Турниром – мальчику нужно узнать много интересного и разного до того, как полученные знания придется в срочном порядке извлекать из той части лохматой головы, в которую они были запихнуты с пометкой «Ненужные», и применять на практике.

В первую очередь, профессор Макгонагалл, как ответственная за вопросы учебного характера (другого задания она пока не получила), усиленно стращает студентов. Особенно четвертого курса. Особенно гриффиндорцев. Несколько многозначительно звучит ее фраза: «Сейчас вы вступаете в наиболее важную фазу вашего магического образования – поверьте мне, вам нужна вся подготовка, какую вы только можете получить». Ой, как сильно отсюда торчат усы Директора!

Подозреваю, у этих двоих вполне могла случиться пара-тройка бесед о том о сем за чашечкой вечернего горячего шоколада. Впрочем, не обязательно. Эта фраза, которую Макгонагалл произнесла, опасно сверкая глазами вроде кое-кого очень знакомого, вполне в ее стиле.

Как, собственно говоря, и в стиле Снейпа намекнуть, что он может отравить одного из детишек до Рождества, чтобы проверить, работают ли антидоты, которые детишкам полагалось исследовать и составлять. Снейп, судя по этому, продолжает пребывать в превосходнейшем настроении и готов заобнимать до смерти каждого, кто ему попадется.

А почему?

Ну, например, потому, что у Снейпа в принципе менталитет озлобленного подростка.

Во-вторых, страдая от своего исключения из Игры, Снейп понимает, что единственное, что ему остается, помимо безукоризненного выполнения своих обязанностей – продолжать Играть роль плохого следователя. Хотя ему никто ее в этом году не поручал, привычка свое берет, а выработалась она (см. пункт первый) за долгие годы до того, как в Хогвартсе появилась одна наглая очкастая физиономия.

В-третьих, на его настроение не могут не влиять последовательно, дополняя друг друга и усиливая эффект, три фактора: личное отторжение Директора («К черту Игру, верните хотя бы Гроссмейстера!»), «Грюм» («Верните Гроссмейстера и уберите вот это!!») и жжение Черной Метки («Верните Гроссмейстера, чтобы он объяснил, что, к гиппогрифу, происходит!!!»).

О да, Метка жжет, жжение набирает силу, и все Пожиратели ерзают от страха и чешутся от неизвестности. Снейп не исключение. Его положение усугубляется и тем, что Гроссмейстер гордо удалился за пределы досягаемости и отказывается говорить Снейпу, что ему, собственно, предпринимать. Сам, все сам, милый. Сам подумай, сам сделай выбор, сам действуй, сам разгребай последствия. Ну, почти сам.

А еще есть Каркаров. Никто не любит Пожирателей. Но вот Пожирателей-предателей, которые явно попытаются подлизаться, кое-кто уже заранее ненавидит.

Есть еще одно, о чем я не упомянула: при всей своей длительной исключенности из Игры, Снейп не спускает с Гарри глаз. Привычка такая. А потому не только голубые очи Директора следят за тем, как Гарри с нетерпением ждет почты, получает какие-то письма (утром за завтраком 30 октября) – и догадываются об их авторе. И это не может не раздражать Снейпа.

Не беспокоить его не может и появление Черной Метки на Чемпионате, который посетил Гарри. Наконец, настроение Снейпа портится тем быстрее, чем ближе 31 октября. Как это всегда водится, проявления беспокойства у Снейпа крайне своеобразны.

В общем, поскольку у Макгонагалл и Снейпа, кроме опасного блеска в глазах, есть еще одно общее качество (их задания одинаково трудно, а подчас и небезопасно игнорировать), гриффиндорцы убивают уйму времени за выполнением оных заданий.

Примеру деканов в части плотности и закрученности (по мнению несчастного Гарри) преподаваемого материала следуют и остальные педагоги.

Добродушный Флитвик подсовывает студентам 4 курса три дополнительных книги с информацией о Манящих чарах (как водится, совершенно случайно… толстый намек для тех, кто в танке, но броня танка Гарри крепка, а очки помогают слабо).

Трелони (в Запретном лесу явно что-то сдохло) тоже не позволяет студентам отдыхать и усиленно возвращает их внимание к звездам.

Хагрид не отстает, ибо его занятия преследуют практические и весьма близкие к Турниру цели – ради такого дела Хагрид не дает сорвать урок даже Малфою: «Будешь делать то, что тебе скажут, а то я воспользуюсь методикой профессора Грюма… слышу, из тебя получился хороший хорек, Малфой».

Будь Малфой сообразительнее, тут же вспомнил бы, что у Хагрида официально даже палочки нет, но запуганный ребенок опасается повторения аттракциона, и его речи о «безмозглой орясине», которой вряд ли под силу трансфигурировать человека, да и правила не позволят, застревают у Драко где-то в задней нижней части тела. Впрочем, может оно и верно. Что доступно Хагриду и его розовому зонтику, превратившему когда-то Дадли в счастливого обладателя поросячьего хвостика, а что нет – это еще до конца не изучено.

Кстати, фраза «слышу, из тебя получился…» весьма любопытна и наводит на резонный вопрос: от кого, собственно, Хагрид слышит? Одно из двух – либо слухи бродят по школе, либо Барти бродит по ушам Хагрида. Либо, конечно, оба варианта, но я особо ставлю на второй – под видом бывшего со-орденовца Барти начинает втираться в доверие к Хагриду, который будет крайне полезен ему перед первым туром.

Сам Барти во время всеобщего преподавательского прессинга разнесчастных студентов приступает буквально к противозаконным методам и пробует Империус на учениках две недели кряду. И снова Гермиона, совесть трио, возмущена: «Но вы же сказали, это нелегально, профессор. Вы сказали, использовать это против другого человека было --» – «Дамблдор, – отвечает Барти, – хочет, чтобы вы научились, каково это».

Ага, ну да, конечно.

Барти, который очень плохо знает Директора, не умеет видеть разницу между «Я хочу, чтобы они научились, каково это» и «Я тут, мой дорогой Аластор, размышляю над возможностью включения в вашу программу практических занятий по борьбе с проклятием Империус. В целом, студентам было бы полезно ощутить, каково это – попасть под влияние одного из Непростительных проклятий, ведь очевидно, что они должны быть готовы к подобному. Просто на всякий случай. Как считаете?»

И Барти с готовностью пускает в ход тактику «Во Всем Соглашаться С Директором», не учитывая, что Директор, собственно, ничего и не предлагал.

У нас есть важное свидетельство Сириуса о настоящем Грюме: «Он бывал жесток, но никогда не опускался до уровня Пожирателей смерти». Если сопоставить это с тем, как чуть раньше тот же Сириус охарактеризует старшего Крауча («Крауч боролся с насилием с помощью насилия, он разрешил применение Непростительных проклятий к подозреваемым. Я бы сказал, он стал таким же безжалостным, жестоким, как и многие из тех, кто был на другой стороне»), логично напросится вывод, что противопоставляемый Краучу Грюм как раз Непростительные не использовал.

Иными словами, Грюм – очень нравственный человек, сумевший сохранить эту нравственность даже в военное время, и его решение (или даже просто согласие) применять Непростительное проклятье к несовершеннолетним не может не насторожить хорошо знающего его Директора. Третья – и весьма крупная – ошибка Барти.

Но присмотримся к уроку, что уж поделать.

Во-первых, Барти глубоко поражен тем, что Гарри удается справиться с проклятьем (он снова выпадает из образа).

Во-вторых, у них со Снейпом гораздо больше общего, чем кажется им обоим: оба приходят в дикий свун при одной мысли о том, что скоро в школе появится Каркаров (и оба – по одинаковым причинам), оба относятся с большим уважением и едва ли не нежной любовью к людям, которые умеют сопротивляться, оба готовы выполнить все, чтобы достигнуть цели, поставленной им дорогим человеком (ух, как вовремя Снейп поменял себе объект воздыхания – а то ждала бы его сейчас судьбинушка именно Барти), у обоих довольно, прямо скажем, больные отношения к оным дорогим людям, оба относятся к Гарри с весьма смешанными противоречивыми чувствами, и оба прямо-таки удержаться не могут (и сами не замечают) от привнесения в занятия личного.

До Снейпа мы еще дойдем, а вот Барти колется уже сейчас: «Посмотрите на это, вы все… он боролся! Он боролся с этим, и он, черт побери, почти победил!.. Очень хорошо, действительно хорошо! У них возникнут сложности с управлением тобой!» Да, Барти слишком хорошо знает эту тему своего курса.

Примечательно, что он вновь способствует поднятию самооценки Невилла, пусть даже таким извращенным образом – Невилл, повинуясь проклятию и командам Барти, исполняет такие гимнастические упражнения, к которым сроду не был способен.

Что еще?.. Опыт с преодолением Империуса наталкивает на мысли о восхищении перед силой человеческой воли и разума.

Да, проклятие дарит свободу от дум и думушек и невероятное счастье пустоты – однако это того не стоит. Нам (ну, в частности, Гарри) настолько нужны наши мысли, что воля пускается в борьбу за них – даже если победа означает, что счастье исчезнет. Все-таки гораздо важнее сохранить свою идентичность и независимость, остаться собой, остаться в себе. Барти дает подсказку, где же эту самую волю искать (и он точно знает, о чем говорит): «Смотрите в глаза, это – то, где это можно увидеть».

24 октября, наконец, объявляют дату приезда зарубежных гостей, и размеренный ритм жизни в замке испаряется мгновенно.

Впервые всплывает имя Седрика Диггори как гипотетического участника Турнира. Все только и говорят о Турнире. Замок подвергается генеральной уборке, помешавшийся Филч бегает за теми, кто наносит грязь с территории, и даже Макгонагалл позволяет себе нервничать на людях: «Долгопупс, будьте любезны, не обнаружьте перед гостями из Дурмстранга ваше неумение исполнить простое Преобразующее заклинание». И почему я вижу в этой фразе отголоски науськивания где-нибудь в учительской со стороны Снейпа, верного своим манерам?..

Наступает 30 октября. За завтраком Гарри получает ответное письмо от Сириуса. Очень вовремя, надо сказать – уже на следующий день Директор организует Гарри такие беспокойства, что волнение еще и о Сириусе в отсутствие тренировок по квиддичу никакой наплыв домашних заданий не компенсирует. Тем более, крестный, как порядочный крестный, должен дать Гарри вовремя понять, что мальчик больше не одинок.

«Хорошая попытка, Гарри», – автор, конечно, Сириус. Фраза проникнута мальчишеской иронией, снисходительностью и даже намеком на признательность за заботу – конечно, ни Сириус, ни Люпин ни на секунду не поверили неуклюжему вранью подростка.

«Я вернулся в страну и надежно укрылся» («Сириус, допиши там, что все в порядке с твоей безопасностью, чтобы мальчик не переживал». – «Ладно-ладно!»).

«Я хочу, чтобы ты держал меня в курсе всего, что происходит в Хогвартсе». – Люпин.

«Не используй Буклю, меняй сов». – Сириус, уже раздражаясь от занудствований Люпина.

«И не волнуйся обо мне, просто позаботься о себе».

Сириус, хмурясь: Римус, ты из него прямо кисейную барышню делаешь. Позаботься, не волнуйся… А как он дементоров-то прошлым летом, а?! Настоящий сын своего отца! Ничего с ним не будет! Сам устроит, кому хочешь!

Люпин, терпеливо: Сириус, Дамблдор сказал –

Сириус, сникнув: А, ну да, Дамблдор…

Раз Сириус ныне в Игре, он должен слушаться Дамблдора, разумеется. И пока это у него даже неплохо выходит.

«Не забывай, что я сказал о твоем шраме. Сириус». – Конечно, куда ж без совместного напоминания о том, куда бежать, если снова бо-бо.

Итак, как видно, совершенно точно 30 октября (а скорее всего, значительно раньше) Сириус и Люпин уже находятся в Англии – скорее всего, в уже на Гримо, потому что так нужно Дамблдору. После избрания Гарри Чемпионом резко возрастет необходимость в Сириусе как в конфиденте, ибо Директору будет стратегически важно знать, что Гарри думает, предпринимает и как себя ощущает в главной роли.

Таким образом, еще раз отмечу, долгий срок получения Гарри этого письма вызван исключительно Игрой, а не утомительными попытками Сириуса, Люпина и Клювокрыла пешком добраться до Британии.

В общем-то, результат достигнут, и Директор может радостно наблюдать, как облегченно Гарри вздыхает, узнав, что Сириус отныне снова рядом.