7 августа встречает ребят захватывающей схваткой с роем докси, засевших в шторах гостиной дома на площади Гриммо. Замечу: участвовать в докси-битве собрались по сути лишь дети – Гарри, Рон, Гермиона, Джинни и близнецы под предводительством миссис Уизли. Вопрос, непременно возникающий: где все остальные? По-видимому, дел у членов Ордена и правда чуть больше, чем нам всю дорогу усиленно внушают.

- Закройте лица и возьмите спрей, – командует миссис Уизли, едва Гарри и Рон переступают порог гостиной. – Это доксцид. Я никогда не сталкивалась с таким большим гнездом – что делал этот домашний эльф в течение последних десяти лет?

Гермиона укоризненно смотрит на предводителя борцов с докси:

- Кикимер очень старый, он, наверное, не мог –

- Ты удивишься, как много Кикимер может, когда хочет, Гермиона, – перебивает Сириус, появляясь в гостиной с сумкой мертвых крыс, которыми он кормил Клювокрыла.

Сплошная символика, между прочим: я имею ввиду, Сириус кормил того самого Клювокрыла, которого он угнал год назад в ночь, когда вскрылось, что предателем Поттеров был вовсе не он, а Петтигрю – превращавшийся в… крысу.

Чуть позже на сумку с дохлыми грызунами, брошенную Сириусом в одно из кресел, случайно сядет миссис Уизли – в чьей семье и обреталась крысиная крыса Питер долгие 12 лет.

- Я кормил Клювокрыла, – поясняет Сириус в ответ на заинтересованный взгляд Гарри. – Я держу его наверху, в комнате матери…

Гиппогриф со всем антуражем в виде пятен крови, ошметков и скелетиков крыс, а также гиппогрифьих отходов в комнате Вальбурги… это в той же степени символично, в коей мило.

Сириус и миссис Уизли общаются невероятно вежливо для людей, которые накануне едва ли не кидались друг на друга, и я уверена, этим двоим вспыльчивым понять, что при детях лучше не выяснять отношения (в том числе и потому, что можно ляпнуть что-нибудь секретное в процессе), объяснили третьи лица.

Миссис Уизли – муж, ну, а Сириусу, разумеется, Люпин, целую ночь выслушивавший стенания Звезды о том, как несправедливо все устроено в этом грешном мире, плавно переходящие в беседы о его несчастной жизни в целом и их развеселых старых деньках.

Светскую беседу прерывает звонок в дверь, разбудивший Вальбургу, которая не упускает момента лишний раз напомнить всем гостям дома, как сильно она им рада. Гарри, медленно поплетшемуся закрывать дверь в гостиную, удается расслышать, что говорит пришедший Кингсли (это чтобы Кингсли забыл, что звонить в дверь не стоит? при условии, что Сириус «столько раз говорил им не звонить в звонок»? ну-ну):

- Гестия только что сменила меня, поэтому мантия Грюма у нее. Подумал, оставлю отчет Дамблдору…

Маленький, почти никчемный кусочек информации, однако и он со всей очевидностью указывает нам на довольно строгую систему работы Ордена – дежурные у Отдела Тайн сменяют друг друга днем и ночью и всегда обязаны оставлять отчеты Директору о своем дежурстве.

Опять же, непонятно, зачем? Если ничего не случилось, то зачем что-то писать? А если что-то произошло, то тем более – зачем писать, если можно (и нужно) связаться с Директором быстро, например, с помощью Патронусов?

Разумеется, допустимо предположить, что в большинстве случаев никто из членов Ордена не знает точно, где находится Дамблдор и куда посылать Патронуса – и это будет вполне резонное предположение. Однако в данном конкретном случае я стану уверять, что дело в другом – кроме слежки за потугами Реддла подобраться к Отделу, Орден поглядывает и за Министерством, и за отдельными случаями интересных контактов в его стенах (например, Люциуса с Фаджем), и за Отделом.

Ибо первая мысль, которая пришла мне в голову, и я ее охотно подумала, остановив свой взгляд на сценке про то, как таинственно шепчутся Билл и мистер Уизли после собрания в ночь прибытия Гарри, склонив головы над тем, что выглядит, как план здания: а не составляет ли Орден чертежи всех помещений Отдела Тайн?

Ибо Отдел, насколько я могу судить, это сборище тайн даже для самих его сотрудников. Я имею ввиду, там находится не только кучка пророчеств, валяющихся без какой-либо практической пользы для Министерства, но и огромное количество иных комнат, где хранится всякое странное и смертельно опасное, часть из которых даже не открывается.

Разобраться в том, куда ведет какая комната со всеми ее многочисленными дверьми, не так уж и легко, и я не уверена, что Дамблдору известна точная структура Отдела. Однако, если ему всю дорогу очень хочется там Играть, он просто обязан восполнить эту брешь в своих знаниях. Как?

Тихим сапом, с помощью членов Ордена, умеющих выжидать подходящего момента, и мантии-невидимки Грюма. Вполне похоже на правду, хотя совершенно не отвечает разом на все вопросы, связанные с этой длинной и шизофренической историей с дежурствами – но, поскольку Гарри их пока не видит, я отложу их в сторону до поры.

Сириус, так горевший желанием помочь миссис Уизли с избавлением от докси портьер собственного дома, оставляет ребят бороться с докси самостоятельно и не возвращается в гостиную, впустив Кингсли в дом. Более всего происходящим воодушевляются Фред и Джордж, принявшиеся аккуратно складывать обезвреженных докси в карманы, желая поэкспериментировать с их ядом для своих «Завтраков».

Гарри удается переброситься с близнецами парой слов так, чтобы миссис Уизли не заметила, и парень с радостью узнает, что идея магазина волшебных шуток все еще очень даже жива (это, кстати, к слову о том, каким упрямым необходимо быть, чтобы добиться успеха в том, что ты действительно любишь).

- Ну, у нас не было пока что возможности снять помещение, – делится Фред, – поэтому сейчас мы ведем почтовую пересылку. Мы сделали объявление в «Ежедневном Пророке» на прошлой неделе.

- Все благодаря тебе, друг, – продолжает Джордж. – Но не волнуйся… Мама не знает. Она больше не читает «Пророк», потому что он лжет о тебе и Дамблдоре.

Это, безусловно, очень хорошо, однако читает ли «Пророк», например, Гермиона? А мистер Уизли? А сам Дамблдор?

В общем, пока Фред и Джордж, чью бдительность несколько притупляют эксперименты и миссис Уизли в качестве главной угрозы безопасности, пребывают в счастливой уверенности, что они Штирлицы, все взрослые члены Ордена (за исключением миссис Уизли) с любопытством следят, что получится из затеи близнецов.

Плюсов у этой затеи, надо сказать, гораздо больше, чем минусов – и самый главный, пожалуй, состоит в том, что, пока близнецы заняты своим магазином и экспериментами, они меньше рвутся в Орден. Например, в следующем году они вообще не заикнутся об идее в него вступить, хотя уже совершенно точно будут подходить по всем параметрам (совершеннолетние, окончившие школу).

Это, конечно, радует мистера Уизли – да и, в конце концов, чем черт не шутит? Может, думает он, из этой затеи с магазином и впрямь что-нибудь выйдет. Чем бы дети ни тешились, лишь бы в битву не кидались…

Хотя очень интересно, как это близнецы ведут почтовые пересылки из засекреченного дома на площади Гриммо, учитывая, что Директор даже Буклю с Сычиком выпускать не разрешает, чтобы не привлекать к площади слишком много внимания?

И еще более интересно, почему эта идея не пошла, и совы не стали биться в окна тучами, принося близнецам заказы? Не потому ли, что кто-то вежливо объяснил им (близнецам; да и совам тоже), что идея не очень хорошая?

Едва ребята успевают сделать перерыв, закончив разборки с докси, дверной звонок звонит вновь, и миссис Уизли идет вниз, чтобы посмотреть, кто явился. Сириус и Кингсли добираются до холла первыми, затыкают миссис Блэк и некоторое время разговаривают с Наземникусом, притащившим в дом те самые краденные котлы – видимо, отговаривая его от затеи спрятать их в доме и пытаясь спасти его жизнь, которая может подвергнуться серьезной опасности со стороны миссис Уизли.

Впрочем, сделать они ничего не успевают, поскольку миссис Уизли, спустившаяся вниз и увидевшая котлы, принимается орать на Наземникуса так, что слышно даже детям в гостиной. Аккомпанирует миссис Уизли вновь очнувшаяся миссис Блэк.

Я, впрочем, не думаю, что в том, что Наземникус приволок котлы на Гриммо аж через пять дней после того, как их украл, есть элемент Игры – мало ли, как там делается бизнес людей его рода. Однако к тому, что в гостиную, дождавшись, пока из нее уйдут все взрослые, входит Кикимер, определенно стоит присмотреться.

За день пребывания на Гриммо Гарри уже слышит о Кикимере трижды – перед сражением с докси; в ночь прибытия в дом («О, я думала, это Кикимер, – произносит миссис Уизли, услышав версию Джинни о том, почему под дверью в кухню плавают навозные бомбы, – он продолжает делать странные вещи, вроде этого…» – «Кто такой Кикимер?» – «Домашний эльф, который живет здесь. Псих. Никогда не встречал такого». – «Он не псих, Рон». – «Желание всей его жизни – чтобы ему отрезали голову и поставили ее на полочку, прямо как у его матери. Это нормально, Гермиона?» – «Ну – ну, даже если он немного странный, это не его вина… И не только я, Дамблдор тоже говорит, что мы должны быть добры к Кикимеру»); и в ночь после собрания, когда Рон закрывает на замок дверь в их с Гарри спальню («Зачем ты это делаешь?» – «Кикимер. В первую ночь, когда мы здесь были, он зашел сюда в три утра. Поверь мне, тебе не понравится, если ты проснешься и увидишь его шатающимся по комнате»).

Ответной любовью, пониманием и заботой платит обитателям дома и сам Кикимер – первое, что мы от него слышим в гостиной: «…о, какой стыд, грязнокровки, оборотни, предатели и воры, бедный старый Кикимер…».

Вообще, не вполне понятно, действительно ли у Кикимера мозги поехали так сильно, что он не понимает, что все его оскорбления прекрасно слышны окружающим, однако с первой секунды становится ясно, что с эльфом все же что-то не так. Секунды со второй начинает казаться, что в гостиную он забрел не случайно.

А с третьей секунды уже в полный рост проявляют себя все нюансы трогательных взаимоотношений домовика и его хозяина – ибо Сириус, наверное, решив убраться подальше от орущей миссис Блэк Уизли, возвращается в гостиную, потому что у него едва ли не самая настоящая аллергическая реакция на кричащих и скандалящих женщин.

- Чего тебе надо, в любом случае? – интересуется Джордж, устав от бормотаний Кикимера.

Взгляд Кикимера странно падает на Джорджа и утыкается обратно в пол.

- Кикимер чистит, – уклончиво заявляет он.

- Ну да, – произносит появившийся в дверном проеме Сириус, сердито глядя на эльфа.

Кикимер кланяется хозяину так низко, что задевает носом пол.

- Встань прямо! – раздраженно говорит Сириус. – Так что ты делаешь?

- Кикимер чистит, – повторяет эльф. – Кикимер живет, чтобы служить благородному дому Блэков –

- И он чернеет с каждым днем, он грязен.

- Хозяину всегда нравилась его маленькая шутка, – Кикимер кланяется вновь и хрипло шепчет: – Хозяин был грязной неблагодарной свиньей, которая разбила сердце матери –

- У моей матери не было сердца, Кикимер, – выплевывает Сириус. – Она поддерживала в себе жизнь лишь из чистой злобы.

Да, этим двоим не мешало бы много и долго поговорить. Предварительно выпимши.

Кикимер кланяется:

- Как скажет хозяин, – и продолжает в ярости: – Хозяин не достоин даже того, чтобы вытирать грязь на ботинках своей матери.

Ах, как мне это напоминает кое-что! «На моей мантии и без тебя достаточно грязи!» – вопил наш аристократ годом ранее в адрес Петтигрю. Истинный сын своей матери (ведь очевидно, что знания Кикимера о том, чего достоин и чего не достоин Сириус, почерпнуты из богатых характеристик сына, которые в свое время давала Вальбурга).

- О, моя бедная госпожа, что бы она сказала, если бы увидела, что Кикимер прислуживает ему, как же она его ненавидела, каким же разочарованием он был –

- Я спросил тебя, что ты здесь делаешь? – холодно прерывает Сириус, проявляя прямо-таки чудеса выдержки и смирения. – Каждый раз, когда ты оказываешься поблизости, притворяясь, что чистишь, ты тащишь что-нибудь в свою комнату, чтобы мы не смогли это выбросить.

А что, интересно мне, мешает Сириусу приказать эльфу ничего не тащить? Или отдать украденное? Или заглянуть в то место, которое Звезда так громко называет комнатой, и забрать все?

- Кикимер бы никогда не перенес что-либо с его законного места в доме хозяина, – или приказать не врать? – Госпожа никогда не простила бы Кикимеру, если бы они выбросили гобелен, семь веков он был в семье, Кикимер должен спасти его, Кикимер не позволит хозяину, и предателям крови, и отребью уничтожить его –

- Я так и думал, – Сириус презрительно косится на фамильный гобелен, словно бы и не услышав, в какой ряд его сейчас поставили. – Она наложила еще одно Заклинание вечного приклеивания, я уверен, но, если я смогу избавиться от него, я точно сделаю это. Теперь уходи, Кикимер.

Прямой приказ Кикимер выполняет мгновенно. Впрочем, продолжая бросать на хозяина самые отвратительные взгляды и бормотать:

- Вернулся из Азкабана и стал приказывать Кикимеру, о, моя бедная госпожа, что бы она сказала, если бы увидела дом сейчас, отбросы живут здесь, ее сокровища выбрасываются, она поклялась, что он ей больше не сын, а он вернулся, и говорят еще, он убийца –

- Продолжай бормотать, и я стану убийцей! – только и бросает Сириус раздраженно, захлопнув дверь за эльфом («Лунатик, давай быстрей, у меня запал выходит!!» – ага).

- Сириус, он нездоров, – тут же начинает Гермиона. – Я не думаю, что он понимает, что мы можем его слышать.

- Он был один слишком долго. Выполнял сумасшедшие приказы портрета моей матери и разговаривал сам с собой, но он всегда был грязным, маленьким –

Нет, серьезно? Сириуса (Сириуса! Звезду благороднейших кровей!) только что облил ушатом грязи какой-то домашний эльф, а Сириус только и может, что пригрозить, захлопывая дверь, и обозвать «грязным, маленьким –», когда тот уже ушел, предварительно найдя этому «грязному, маленькому» оправдание? Нет, мы точно о Сириусе говорим?

Сириус, называющий вонючую крошечную каморку эльфа в чулане кухни «комнатой» и чуть позже, совершенно потеряв терпение после нескольких выдворений Кикимера из гостиной и схвативший эльфа за набедренную повязку, чтобы вышвырнуть его за дверь под аккомпанемент таких ругательств домовика в свой адрес, каких лично Гарри никогда в своей жизни не слышал – вполне в своем духе – но почему Сириус просто не приказал ему уйти к чертовой матери (своей или эльфа) из гостиной и до конца дня в ней не появляться?

- Если бы ты только мог освободить его, может быть --, – с надеждой начинает Гермиона.

- Мы не можем освободить его, он знает слишком много об Ордене, – коротко обрубает Сириус. – И, в любом случае, шок убьет его. Предложи ему покинуть дом, посмотри, как он это воспримет.

Как мило. Самое милое – то, что Кикимер прекрасно знает, что его нельзя выгнать, и умело шантажирует этим хозяина. Например, когда через несколько дней Сириус раскочегарится от постоянных попыток эльфа что-нибудь украсть и пригрозит ему одеждой, Кикимер только забормочет в ответ: «Хозяин в праве делать, что пожелает, – обогрев хозяина таким прямым взглядом, что мне аж как-то не по себе. – Но хозяин не выгонит Кикимера, нет, потому что Кикимер знает, что они затеяли, о да, он планирует против Темного Лорда, да, с этими грязнокровками, и предателями, и отребьем…»

Резонно, конечно, но как-то негоже слугам, коими, по идее, должны быть домашние эльфы, высказывать мысли такого рода вслух. В лица хозяевам. Равно как и настоящим нормальным хозяевам негоже так носиться со слугами и терпеть их выходки, разглагольствуя об их чувствах, причинах их поступков, споря с ними, рассказывая другим о «желании всей жизни» этих слуг (ибо Рон явно не из своего личного опыта общения с эльфом почерпнул ту фразу).

Но отношения этих двоих настолько выпуклы, что главное зерно конфликта бросается в глаза прямо-таки с первого раза (почему я и привела диалог в гостиной целиком) – и в нем кроется крайне любопытный нюанс.

Проблема и источник двойных стандартов по отношению ко вредному и несколько свихнутому эльфу парадоксальны и заключаются в том, что Сириус к нему относится едва ли не в большей степени как к равному, чем нужно. Обижается на него, злится, ругается – как будто Кикимер такой же человек, как сам Сириус.

И Гермиона, между прочим, видит это очень хорошо: «Сириус, он нездоров», – убеждает она, едва эльф уходит, так, словно просит Сириуса простить больного человека и вообще не обижаться. И Сириус, в общем и целом, вполне согласен: «Он был один слишком долго».

Ну чего бы ему, как говаривали Анна и Екатерина, рассуждая на тему, не пожать снисходительно плечами, мол, низшее существо, что с него взять? Так нет же, Звезда морщится, когда эльф начинает бить поклоны, и в резкой форме требует встать прямо. И вообще что-то очень много подчиненному позволяет.

А ведь можно совсем иначе. Хотя бы вот Гарри – в следующем году через минуту после встречи возьмет и скажет: «Заткнись, Кикимер», – и Кикимер тут же заткнется. А через некоторое время пошлет его следить за Малфоем – раз-два, взяли, рамки логично и строго очерчены, а Кикимер крупно попал – ни малейшей возможности Малфоя предупредить, хоть и очень хочется.

Неужели далеко и вовсе не глупый Сириус, если бы он действительно хотел заставить эльфа работать и не мозолить глаза, не мог аналогично очертить рамки (пусть и во много-много этапов)? Не так уж трудно напрячь мыслительный и приказать: «Сюда не ходить, сюда ходить, тут все помыть, рта не открывать в принципе, пока не позволю».

Так нет же, эльф-мятежник бродит по дому, как и во сколько хочет, мелет, что попало, и ничего толкового вообще не делает. Что это, как не своеобразное равенство по-сириусовски? Ведь система «Я начальник – ты дурак» – это, вообще-то, тоже иерархия, которую Звезда, как помним, не выносит на дух.

Да и не понимаю я, как мог Сириус, живший в доме с Кикимером с самого детства, не проникнуться к нему… чем-нибудь.

Естественно, он привязался к нему и считался с ним, ибо с детства осознавал, что эльф – существо живое. Жестокость Вальбурги и тетушки Элладоры, все эти интересности в виде отрубания головы старым эльфам, которых Сири наблюдал вполне себе живыми и здоровыми, а затем вдруг мертвыми и без головы, даже само имя Кикимера (Kreacher – хоть и пишется по-другому, является полным ассонансом английского слова, которое переводится как «тварь», «существо»), в полной мере отражающее отношение к нему его любимой «бедной госпожи» – все это пугало маленького Сириуса и внушало отвращение.

Дамблдор в Финале совершенно точно опишет чувства Звезды к Кикимеру. Это не ненависть. Это отсутствие любви из-за ненависти к дому, который Кикимер собой олицетворяет, и к прошлому, которое их связывает. Это «безразличие и пренебрежение» – и это максимум добрых чувств, которые Сири способен выдать данному конкретному эльфу (к остальным домовикам он, вообще говоря, очень по-доброму относится; когда я разобралась в этом, у меня будто камень с души слетел – ведь я все время думала: «Ну, да, Сириус, а кто говорил, что человека определяет не то, как он ведет себя с равными, а то, как он относится к подчиненным… вот тебя и определило…» – однако оказалось, что Сириус вовсе не противоречит себе; Кикимер для него – равен).

И, учитывая, как больно ему в этом доме, это еще как бы весьма благородно, что он не прибегает к избиению и унижению Кикимера. Хотя, опять же, как посмотреть – в том-то и парадокс, что отношение, которое вместо этого демонстрирует Сириус, для Кикимера есть вполне себе унижение.

Ведь пренебрежение и контакт как с неравным – совершенно разные вещи. Вот Вальбурга, как и ее сын, тоже наверняка не проявляла к нуждам Кикимера особого внимания. Да и к самому эльфу. Она попросту относилась к нему как к рабу, так что он был при деле, занимал свою экологическую нишу, и все были довольны. Приди он в негодность, Вальбурга приказала бы отрубить рабу голову без малейших сомнений и с полным игнорированием собственно личности Кикимера. Сам Кикимер, я уверена, принял бы решение хозяйки с пониманием и одобрением, ибо это – в русле того, как он живет и что о себе думает.

Таким образом, Кикимер вполне способен снести пренебрежение (и даже посчитать его справедливым) при условии, что он – раб.

Сириус же не относится к Кикимеру как к рабу, и я уже сказала, почему. Однако, признав раба в психологическом отношении равным себе, следует обращаться с ним именно так, как говорит Дамблдор (что-то он очень много успевает сказать Гермионе в те два раза, что ребята видели его за лето; следовательно, было важно, чтобы работа юного Игрока шла и в этом направлении; разумеется, ибо и Дамблдор, и Гермиона прекрасно понимают, чем чреваты подобные психологические игрульки – вражда Сири и Кикимера тяжела и для Звезды, и для Кикимера, кроме того, Директор знает, что Кикимер знает слишком много) – с уважением и вниманием.

Кикимер оказывается унижен дважды: тем, что ему не дали сидеть в своей уютной рабской экологической нише, и тем, что подняться на один уровень с собой Сириус ему, тем не менее, позволить тоже не смог ввиду целого ряда собственных психологических особенностей, включая и непонимание того, зачем, собственно, быть добрым и ласковым с этим вполне себе самостоятельным старикашкой.

Все это проделано, разумеется, не специально. Однако закончится очень плачевно.

Вообще, Директору всю дорогу мешаются два неожиданно возникающих в Игре элемента – Амбридж и Кикимер. И если с первой еще удается справляться, то вот Кикимер серьезно осложняет все прекрасно построенные планы Дамблдора. Вернее даже, не столько Кикимер, сколько именно большая степень закрученности его отношений с хозяином.

Дамблдор, конечно, не может всего этого не учитывать, поэтому и подключает Гермиону (очень уж ей подходит роль защитника эльфов) в качестве своего личного рупора – чтобы Сириус даже в моменты отсутствия Дамблдора на Гриммо не забывал о Директорских указаниях.

Кроме того, разумеется, и на собраниях, и где-нибудь в кулуарах после не раз повторяется, что с Кикимером следует быть осторожнее, внимательнее, мягче, ибо из хозяев, к которым он может пойти и что-то рассказать, у него не один Сириус, и знает он много, и вообще мстительность ему не чужда…

Я уверена, что Сириус остается глух почти ко всем призывам. Он формально выполняет поручение Дамблдора запретить Кикимеру выходить из дома, формально запрещает передавать кому-либо информацию о деятельности Ордена, однако, не фокусируясь на вопросах психологического характера никогда в жизни, пропускает в запретах вопросы именно психологического характера.

Они его не волнуют и кажутся слишком очевидными, чтобы запрещать дополнительно. Сказано же: не говорить об Ордене. Вот и додумай сам, Кикимер, что в это широкое понятие входит также и «не говорить о том, как мне плохо в этом доме» или «не говорить о том, как мне дорог Гарри» – ты же умное живое существо, одной со мной крови, ну!..

И вот именно потому, что Кикимер – существо даже не умное, а хитрое, а также потому, что Сириус так возмущенно, небось, всякий раз вопит, что он самостоятельный и уж с таким-то поручением, как приказать что-либо своему собственному домовику, справится сам, в результате чего ни Дамблдор, ни Люпин, не желая доводить Сири до еще большей истерики, не проконтролировали, что ж он там наприказывал, Кикимер позже найдет способ отомстить всем – и это станет огромной дырой в Игре Директора.

Что и говорить – когда десятки людей и иных живых организмов, в чьих головах, сердцах и душах сплетается столько причин, поводов и следствий, находятся вместе, когда возникают и развиваются личные отношения, имеют благодатную почву всякие психологические пунктики, контролировать все это жутко сложно. Ибо в чужую голову (особенно если она буйная и безрассудная, а ты, помимо прочего, занят еще и мелочами типа спасения мира) не влезешь и винтики в ней не поменяешь.

Результат взаимодействия в группе будет оптимальным только в том случае, если каждый член группы сделает, как лучше для себя – и для группы. Но ведь я давно уже твержу о том, что Игра перестала быть шахматной партией с безликими черными фигурами. Увы, каждый (ладно, большинство) все-таки делает перекос в сторону себя любимого, и это создает довольно большие трудности.

Разумеется, у Сириуса есть причины вести себя так, как он себя ведет – и я не виню его, а скорее скорблю о нем.

Выгнав Кикимера из гостиной, Сириус подходит к гобелену.

«Благороднейшее и древнейшее семейство Блэк. Toujours pur», – гласит надпись на самом его верху. «Всегда чистые». Сириус подходит к нему сам, минуту назад в отвращении поглядев в его сторону. Что ни говори, а семья тянет. Тем более, такая семья.

- Тебя здесь нет! – замечает Гарри.

- Я был тут, – произносит Сириус, указывая на выжженную точку. – Моя дорогая старая матушка выжгла меня, когда я сбежал из дома – Кикимер очень любит бормотать про эту историю.

Вот опять. Кикимер. Кикимер, как единственный, помимо Сириуса, разумеется, оставшийся член некогда большой семьи. Кикимер, который знает Сириуса с момента его рождения, и Сириус, который с рождения помнит эльфа. Кроме них, собственно, никого не осталось. И эти двое продолжают умудряться искренне ненавидеть друг друга.

- Ты сбежал из дома? – переспрашивает Гарри.

- Когда мне было около шестнадцати, – эту часть истории Анна и Катерина, сколь помнится, блестяще анализнули во всех подробностях, но мы к ней, разумеется, частично еще вернемся. – С меня было достаточно.

- Куда ты пошел?

- К твоему отцу. Твои дедушка и бабушка отнеслись к этому очень хорошо; они, вроде как, усыновили меня, как второго сына. Да, – Сириус кивает, приободрившись, – я ночевал у твоего отца во время школьных каникул, а когда мне настало семнадцать, я получил свое место. Мой дядя Альфард оставил мне приличную кучу золота – его отсюда тоже выжгли, наверное, поэтому – в любом случае, после этого я сам за собой приглядывал. – Ага. Небось, снял какую-нибудь халупу рядом с Лютным переулком, зато прикупил крутой мотоцикл. – Но меня всегда тепло приветствовали на субботнем ужине у мистера и миссис Поттер. – «Когда я приезжал туда на своем дорогом байке. Особенно радовались соседи, слышавшие гул мотора кварталов за десять».

- Но… но почему ты… – никак не может врубиться Гарри.

- Ушел? – Сириус горько улыбается. Поводит рукой по очень спутанным и длинным волосам – почти совсем таким же, какие были у него в Азкабане. Впрочем, родительский дом для него в некотором роде значительно хуже Азкабана. – Потому что я их всех ненавидел: моих родителей с их манией чистой крови, уверенных, что быть Блэком – почти то же самое, что быть королевских кровей… моего идиота-братца, достаточно мягкого, чтобы им поверить… – раньше я никогда не замечала, сколько горечи, любви и обиды в этих его словах. – Вот он, – Сириус тыкает пальцем в имя Регулуса. – Он был моложе меня и гораздо лучшим сыном, как мне постоянно напоминали.

- Но он умер, – Гарри проявляет чудеса внимательности.

- Ага. Глупый идиот… он присоединился к Пожирателям Смерти.

Любезно напомню, что Регулус погиб – и Сириус так никогда и не узнал, что его младший брат, которого он любил, что бы он там ни болтал, совершил поступок, который бы сделал честь любому гриффиндорцу.

И я не думаю, что Сириус на самом деле считает своего брата идиотом. Может быть, с точки зрения Ярчайшего, он и был в какой-то мере слабым – но разве мы можем назвать слабым человека, который всего лишь хотел, чтобы родители им гордились, и, видя горе матери после ухода из дома Сириуса («Она поклялась, что он ей больше не сын», – говорил Кикимер. Зная характер Вальбурги, можно предположить, что клятва была дана в такой истерике, что сотрясались стены дома), отказался следовать за ним (о, а ведь Сири однозначно звал)?

О нет, Регулус не был ни идиотом, ни слабаком. Он выступал ловцом за Слизерин в команде по квиддичу и был членом Клуба Слизней, который основал Слизнорт (и вновь это имя) – и куда приглашал исключительно подающих большие надежды студентов Хогвартса.

С детства будучи фанатом Реддла, Регулус исправно обклеивал свою комнату его фотографиями и вырезками статей о нем из газет – наверняка в угоду матери («Я готов поспорить, мои родители думали о Регулусе, как о маленьком герое»). Скорее всего, по той же причине он и присоединился к Тому где-то около шестнадцати лет – то есть примерно год спустя после того, как Сириус ушел из дома, когда состояние матери, вдруг узнавшей, что сынок благодаря дядюшке Альфарду совершенно не бедствует (а значит шансы, что он, побитый жизнью и голодный, вернется под отчий кров, отныне равны нулю целых шишу десятых), достигло нового витка истерии.

А что еще Регулус мог сделать, чтобы хоть как-то ее приободрить? Он присоединился к Тому примерно в то же время, что и Снейп, и целый год что-то исправно ему служил – до того самого момента, как Тому не пришло в эквивалент головы спрятать медальон-крестраж в надежном месте. Для чего ему понадобился эльф-домовик.

Не знаю, по какой причине Реддл побрезговал многочисленными домовиками того же Люциуса (возможно, не доверял ему; может, Беллатриса намекнула на племянника, чтобы помочь тому выделиться – не суть важно), однако Том решил, что возьмет Кикимера.

Регулус приказал эльфу выполнить все, что потребует от него Том, а затем вернуться домой – уж не знаю, ожидал ли он чего-то ужасного, однако приказ вернуться домой спас Кикимеру жизнь. Дождавшись, пока эльф выпьет все зелье в пещере (и имеется у меня скромная догадка насчет того, кому может принадлежать авторство этого зелья), Реддл бросил медальон в сосуд, наполнил его новым зельем и оставил домовика погибать – от жажды либо от инферналов, поджидавших в озере.

Задумка, без сомнения, была весьма хитра, однако Реддл, совершенно не интересующийся вещами, которые он считает недостойными себя (вроде детских сказок, любви, психологии, эльфов-домовиков), просчитался.

Высший закон для домовика – приказ хозяина. Кикимер трансгрессировал из пещеры, выполняя приказ Регулуса, потому что магия домовиков позволяет трансгрессировать даже в Хогвартсе, и рассказал хозяину все, свидетелем чего только что стал.

Регулус, который на самом деле имел довольно четкие морально-этические принципы, понял, что произошедшее вышло за рамки всякой морали и открыло истинное лицо Тома – лицо, которое, откровенно говоря, лицом назвать можно лишь с очень большой натяжкой.

Регулус понял, что попал совершенно не туда, но, поскольку, как говорит Сириус, стоя у гобелена, «ты не можешь просто подать прошение об отставке Волан-де-Морту. Это либо пожизненная служба, либо смерть», – Регулус пришел к выводу, что выход у него один из одного.

Его дни были сочтены, и Регулус, как человек умный, знал, что комплексующий Реддл так просто никого никуда от себя не отпустит и никому не даст себя так унизительно бросить (разве вот лишь Дамблдору… но Дамблдор… ох, этот Дамблдор! этот Дамблдор еще умоется кровавыми слезами за то, что посмел это сделать!!).

Броситься в такой ситуации после долгой патетической речи с красным флагом в зубах на амбразуру – это вариант Вальбурги и Сириуса, и он вовсе не близок Регулусу. Нет, младший Блэк выбрал свою амбразуру взвешенно, расчетливо и почти не театрально. В удовольствии, пусть и посмертном, сообщить Реддлу, кто именно спер у него ценой своей жизни тщательно охраняемый артефакт, Регулус себе все-таки не отказал.

Мероприятие было продумано с самого начала, причем так спокойно и тщательно, что аж дрожь берет – пополам с уважением к младшему брату Сириуса.

В одиночку, за весьма короткий срок Регулус высчитывает, что медальон, спрятанный в пещере – не что иное, как крестраж. Правда, он не до конца продумал план его уничтожения – однако от этого самопожертвование Регулуса не становится менее значимым.

Был найден подходящий медальон на замену. Была придумана выразительная, лаконичная записка. Регулусу, как и самому Реддлу, был необходим помощник – какой-нибудь недоволшебник, чтобы заклятье пустило его в лодку. Шестнадцать лет спустя Дамблдор, который поразительно много будет знать о тонкостях пещерно-крестражевого бытия, привлечет к делу еще не ставшего волшебником несовершеннолетнего Гарри.

Кикимер вновь подошел идеально – он предан семейству Блэков настолько, что можно было не сомневаться: все указания Регулуса будут выполнены. Очень удобно. Ведь должен же был кто-то, пусть и обмирая от ужаса, желая убить самого себя за это, почти насильно поить Регулуса зеленой водичкой…

Крестраж-медальон Регулус тоже поручил Кикимеру – тот заменил медальон в чаше, наблюдая, как хозяина утаскивают под воду пещерного озера инферналы, и, следуя приказу, вернулся домой, где, вновь выполняя приказ, ни единой живой душе не рассказал, куда пропал Регулус – и начал пытаться уничтожить медальон. Что у него, разумеется, не получилось.