К тому, что происходит на следующий день, 19 апреля, я бы подобрала отдельный эпиграф. Полагаю, лучше всего подойдет «Штосс» Лермонтова:

«Любопытство, говорят, сгубило род человеческий. Оно и поныне наша главная, первая страсть, так что даже все остальные страсти могут им объясниться. Но бывают случаи, когда таинственность предмета дает любопытству необычайную власть: покорные ему, будто камню, сброшенному с горы сильною рукою, мы не можем остановиться, – хотя видим нас ожидающую бездну».

Весь четверг Гарри проводит в ужасе от того, что его ждет на очередном уроке Окклюменции, когда и если Снейп узнает о его последнем сне, мучится совестью, что не практиковался перед сном, и пытается как-то наверстать упущенное на уроках, освобождая разум, что выходит бесспорно плохо – а тут еще перед самым занятием Гарри вусмерть ругается с Чжоу из-за Мариэтты, и парень, закипая все больше, спускается в кабинет Снейпа, не переставая выдумывать, что нужно было бы сказать Чжоу еще такого, чтобы посильнее ее задеть.

Одним словом, прибывает в логово профессора сэра Зельеварения в превосходном для занятия состоянии.

Не думаю, что настроение Снейпа многим лучше – скорее уж четко укладывается в рамки задачи «Просто Продержаться До Вечера». Ибо фейерверки близнецов и крупный коллапс Амбридж – это, конечно, весело, однако Дамблдор… скажем так, ушел. По крайней мере, на связь не выходит, прямо как в Игре-2 – со всеми вытекающими. Тогда вот, сколь помнится, василиск был, сейчас – Амбридж… да и вновь неизвестно, что там по поводу отсутствия Директора выкинет Том.

Прямо вижу, как подозрительно сужаются глаза Снейпа, когда ночью 17-го Макгонагалл заруливает к нему в кабинет, убеждая, что им нужно срочно поговорить – ведь это, как правило, означает одно из двух: либо случилось что-то крайне неблагоприятное для Слизерина, либо очередная выходка Дамблдора повергла ее в такой аут, что ей срочно требуется с кем-то ее обсудить. В любом случае ничего хорошего для Снейпа это не предвещает.

Когда же выясняется, что именно выкинул Дамблдор, оба его главнейших Игрока, полагаю, некоторое время проводят в молчании, чувствуя себя капельку осиротевшими. Как и в Игре-2, тревога нарастает с каждым днем – Директор, конечно, оставил после себя ряд указаний и даже Омут Памяти, но в школе и за ее пределами такая panta rei происходит, что и с присутствующим на посту-то Дамблдором не всегда за ней уследишь – что уж говорить о ситуации, когда Гроссмейстер вдруг резко уходит в тень?

В общем, чувствуя себя тотально одиноким и несчастным, но никому не признаваясь, Снейп принимает единственное возможное верное решение – вести себя, как обычно. Посему уроки Окклюменции никто не отменяет, и Снейп по привычке встречает Гарри спиной, аккуратно запихивая в Омут часть своих воспоминаний.

- Вы опоздали, Поттер, – холодно произносит он, когда Гарри закрывает дверь.

Ну, да – опоздали, а я, между прочим, целых две минуты и тридцать восемь секунд с четвертью стою тут с палочкой наготове, чтобы запихнуть свои воспоминания в Омут именно и только в тот миг, когда вы придете, тем самым задерживая начало занятия еще на минуту.

- Итак, – наконец Снейп поворачивается к Гарри. – Вы практиковались?

- Да, – лжет Гарри.

- Что ж, мы скоро узнаем, не так ли? – Снейп довольно спокойно проглатывает очевидную ложь.

Однако, едва мальчики занимают привычные позиции, и Снейп принимается лениво считать до трех, в кабинет врывается Драко:

- Профессор Снейп, сэр – о – извините.

- Все в порядке, Драко, – Снейп опускает палочку, – Поттер здесь, чтобы немного позаниматься по коррекционной программе Зелий.

Действительно – очень в порядке вещей врываться в кабинет преподавателя, не утруждая себя даже стуком в дверь.

Гарри краснеет. Малфой, ухмыляясь, светится от счастья:

- Я не знал.

Да, и вот никто из слизеринцев, включая Малфоя, за все время не заметил, что Гарри зачастил к Снейпу в подземелья. Почему вообще Малфой больше не наведывается к любимому декану? Повзрослел и перестал жаловаться?

Что ж, очевидно, что черная кошка пробежала между этими двоими отнюдь не в Игре-6. Уже в Игре-3 терпение Снейпа стремительно испаряется, и Драко начинает чувствовать что-то такое от Снейпа исходящее, что мешает ему приблизиться. Теперь же… да, Снейп якобы вернулся в ряды Пожирателей, и Люциус о нем очень даже высокого мнения и вполне доверяет ему, но… несмотря на продолжающиеся задирания Гарри Снейпом на уроках (при значительно снизившейся их интенсивности, между прочим), несмотря на все, что как бы не изменилось, Малфой не может не ощущать того, что даже Снейп не в состоянии для себя сформулировать – после кладбища, после того, как лично Люциус мучил Гарри на его глазах, отношение Снейпа к некоторым окружающим деткам резко меняется.

Потом еще был этот матч Гриффиндор-Слизерин, после которого Снейп просто не мог занять позицию Драко… Бедный мальчик чувствует себя обиженным всю дорогу и снова идет на контакт со Снейпом лишь тогда, когда вскакивает на коня, любезно подставленного Амбридж – мол, посмотрите, сэр, я сам поднялся выше; в некотором роде мы теперь – коллеги, поэтому я даже стучаться не буду…

- Что такое, Драко? – спрашивает Снейп, видя, что Гарри готов броситься на Малфоя и покусать его.

- Профессор Амбридж, сэр – ей нужна ваша помощь. Они нашли Монтегю, он зажат внутри туалета на пятом этаже, – дорого же окружающим обходятся шутки близнецов.

- Как он туда попал?

- Я не знаю, сэр, он немного не в себе.

- Очень хорошо, очень хорошо. Поттер, – Снейп поворачивается к Гарри, – мы продолжим этот урок завтра вечером.

И Снейп уносится из кабинета, преследуемый Малфоем, который, конечно, не упускает возможности Гарри поддразнить.

Пыша злостью от предположения, что Малфой теперь раззвонит всей школе, что Гарри идиот, парень запихивает палочку обратно в карман и направляется к выходу (к слову сказать, то ли Драко в следующие дни оказывается слишком занят, то ли Снейп успевает сделать ему внушение, однако слухи о том, что Гарри нуждается в коррекционных занятиях, по школе так и не поползут).

Что привлекает внимание подростка у самой двери, так это слабые отблески света, трепыхающиеся на косяке и стенках – от Омута Памяти…

Быстренько убедив себя, что делает это исключительно ради спасения человечества и никак не меньше (а вдруг Снейп прячет что-то об Отделе Тайн?), Гарри возвращается к столу Снейпа, тыкает палочкой в содержимое Омута и затем, не в силах удержаться и прекрасно зная, что это полное сумасшествие, подстегнутый безрассудной дерзостью, в которую вылилась злость на Чжоу и Малфоя, ныряет внутрь, в воспоминания Снейпа.

Думаю, сейчас самое время, вспомнив, как Снейп всякий раз вытаскивает из головы свои воспоминания прямо на глазах Гарри, поинтересоваться в целях повышения общей образованности, что это, собственно, за перформанс такой?

Зачем каждый раз вытаскивать свои воспоминания и (или) мысли? Один раз вытащил – в спальне оставил, и никто не узнает. В конце концов, зачем это делать на глазах Гарри? Хочешь что-то скрыть – делай это не во время занятия с любопытным ребенком, а до. Можно вообще утром. А то получается: «Видишь эти воспоминания, гаденыш? Тебе их смотреть нельзя. Запомнил, куда я их поставил? Вот туда не лезь!» – совершенно естественно, что Гарри жутко интересно – если Снейп оставил у себя в голове даже воспоминание о жестокости отца, что ж за ужасы тогда он в Омут поместил?

Что ж, манипуляции Снейпа с Омутом в присутствии Гарри назвать намеренной провокацией язык не поворачивается – этого не может быть, потому что не может быть никогда, я в страшном сне не могу представить, чтобы Снейп добровольно позволил Гарри увидеть То Воспоминание даже под страхом пыток – какое-нибудь другое еще возможно, но не То. Кроме этого, как и чем объяснить неприкрытую ярость Снейпа, когда он Гарри в своем воспоминании обнаружит? Он побелеет, его будет трясти настолько, что станет очевидным – Снейп всего, что случится, никогда в жизни не хотел.

Почему тогда так выходит?

Во-первых, Снейп не просто ушел, «случайно» забыв и Гарри, и воспоминание в кабинете – он убежал спасать находящегося в опасности студента своего факультета, которого нашли в бедственном положении буквально только что. Он не планировал оставлять Гарри и соблазн наедине (надеюсь, никто не станет рассматривать всерьез теорию сговора Снейпа с Драко, согласно которой мальчик ворвался в кабинет своего декана не просто так, а в четко выверенное мгновенье?).

Во-вторых, имея внимание несколько усыпленное, значительно проникнувшись Гарри за последние месяцы, Снейп действительно в ту минуту даже не предполагает, что парень полезет в Омут (они с Гарри уже, сколь помнится, однажды стартанули на вопль о помощи из этого самого кабинета с этим самым Омутом, причем Гарри тогда был в кабинете благополучно забыт – и ничего страшного не произошло). Кроме прочего, не думаю, что Снейп, в отличие от Дамблдора, знает, что Гарри умеет Омутом пользоваться – сие усыпляет его бдительность не меньше всего остального.

В-третьих, полагаю, на самых первых уроках Омут был для Снейпа чем-то, подобным бутылке Сливочного пива для Люпина в Игре-3 – потому он и развлекался с ним на глазах Гарри – он пытался успокоиться. Как ящик Грюма для Дамблдора в Игре-4 – физическое действие, которое помогает взять себя в руки и собраться с силами перед очевидно нелегким предстоящим.

Наконец, главное: мне кажется, Снейпу меньше всего на свете хотелось вытащить все свои воспоминания о Лили и не только и в течение многих месяцев держать их в Омуте, а не в голове. К тому же, их ведь много – их и им подобных, а я ведь уже задавалась этим вопросом: что будет, если кто-то извлечет из своего сознания слишком много воспоминаний и (или) мыслей? Мне кажется, это невероятно опасно.

Поэтому от Снейпа требовалось определить лишь наиболее важные для него – этим и объясняется то, что унизительную ссору его родителей и прочие мелочи Гарри-таки удалось увидеть, прорвав защиту профессора. Страшно подумать, что бы Гарри увидел, прорви он ее еще разок – случайно и глубже – или если бы Снейп поместил в Омут не То воспоминание в числе прочих, на которое Гарри и натыкается, а любое другое – и наткнулся бы Гарри на любое другое – из числа хотя бы тех, что увидит в Игре-7. Уровень возможных случайностей здесь зашкаливает, по сути, вся Игра под угрозой.

И последнее к данной теме: заметим – Снейп не только вынимает воспоминания из головы при Гарри, он и бросается их запихивать обратно всякий раз, едва урок заканчивается – Гарри даже не успевает покинуть кабинет. Мерлин… даже для него считаю такой уровень садомазохизма чрезмерно высоким – он, по-видимому, ни минуты не хочет жить без этих своих чертовых воспоминаний, какими бы они ни были… Это что ж за радость такая – самому надевать на шею ярмо и старательно следить, чтобы кто-нибудь его с этой шеи не снял?..

Ладно. Положим, Снейп, во второй раз оставив Гарри в своем кабинете наедине с Омутом и памятуя, что в первый раз подросток ничего страшного в его святая святых не натворил, теряет бдительность и вообще думает, что Гарри с девайсом обращаться не умеет. Но Дамблдор-то куда смотрел изначально? Ведь он, зная прямо-таки бертоджоркиновское любопытство Гарри, просто не мог не предполагать, что парень, буде представится возможность, залезет в Омут. Тем более и прецеденты были: в первый раз Гарри засовывает голову в Шляпу в Игре-2, во второй – уже нос и непосредственно в Омут в Игре-4 (был еще нулевой раз, когда Гарри засунул глаза в письмо Филча от «Скоромагии» в начале Игры-2, о чем Директор тоже знает, поскольку Филч громко на эту тему рыдал при нем).

Так что факт того, что Дамблдор стопудово знал, организовывая уроки Окклюменции с целью упрямых мальчиков помирить, как поведет себя Гарри, если вдруг еще раз останется один в чьем-нибудь кабинете наедине с какой-нибудь интересной штучкой, неоспорим. Значит, не только знал, но и хотел этого.

Но уверен ли был Директор, что Гарри, ранее прерываемый внешними факторами, в курсе, как самостоятельно смотаться из Омута? Не следует ли предположить, что он рассчитывал именно на огромный катарсис – Снейп застукивает Гарри в своих воспоминаниях, мальчики дико ругаются, а затем наступает этап «Я в тебе страшно разочарован, ты обманул мое доверие…» и переход на иной уровень взаимоотношений между двумя взрослыми людьми?

Думаю, Дамблдор, как у него принято, планировал многовариантно. Возможно, мальчики бы смогли найти общий язык и без Омута. Возможно, Гарри сунулся бы туда аккуратно и смог бы выбраться без последствий и жертв. Возможно, не смог бы, Снейп бы его застукал, и тогда пришел бы либо катарсис, либо ссора. Что совой об иву, что ивой о сову – в головах мальчиков все равно что-то отложилось бы при любом развитии событий, а в то Директор и целил.

Увы, события выбирают развиваться по худшему из возможных вариантов.

Я не стану сейчас приводить это воспоминание. Авторы БИ 1-3 уже подробно анализировали его однажды, без этого было не обойтись, если они ставили себе целью понять, что к чему в отношениях среднего поколения (а они определенно ставили себе такую цель) – вот туда к ним на страницу и топайте.

Лично мне не доставляет никакого удовольствия возвращаться к этому воспоминанию еще раз и препарировать худший день жизни Снейпа повторно. Когда человека бьют – это подло. Когда над человеком издеваются – это не любопытно. Когда человека унижают – это не смешно. Всякий, кто смеется над этим – дурак или негодяй, а чаще всего – и то и другое. Там, у Озера, смеялись практически все. Вот и всё, что я имею сказать.

Однако здесь все еще остаются маленькие детальки, на которые необходимо обратить внимание. Полезно время от времени возвращаться взглядом к подобным насыщенным эпизодам, чтобы по-новому оценить их, с каждым разом вынося для себя новые выводы. Три человека в этот раз приковывают мое внимание – это Питер, Лили и, конечно, Снейп.

Начнем с первого – и о нем – совсем кратко. Просто, когда я вновь гляжу на молодых и пока еще преимущественно чистых Мародеров, думается мне вдруг с отстраненной холодностью и необыкновенно ясно: они все ведь готовы были отдать жизни ради него. Они были готовы существовать только ради того, чтобы спасти друг друга – высоконравственный в дружбе Джеймс, который видел в недоверии к своим вершину бесчестья, преданнейшие Сириус и Люпин, для которых никогда не стоял вопрос о спасении собственной шкуры – Люпин для друзей был готов поступиться даже принципами своего Кодекса, о Сири я вообще молчу.

Они были мушкетерами, связанными между собой прочными нитями верности, братьями. Мальчишка же с мышиными волосами и заостренным носом осознанно разорвал ту нить, что связывала его с остальными – всего через каких-то пять лет после этой сцены. Он разорвал на куски собственную жизнь. Наказал себя так жестоко, как никто и никогда не смог бы придумать. Обрек себя на вечность одиночества и скитаний, из которой его никто не захочет спасти. Лучше быть тысячу раз оборотнем, чем быть Питером Петтигрю – вот все, что можно теперь о нем вспомнить.

Стоила ли выторгованная им отсрочка от смерти от, простите, руки Волан-де-Морта (даже не его самого) такой жизни?

Далее. Лили. Теперь у нас есть и воспоминание о том, что случилось после этой сцены, и оно вписывается вполне прилично.

Лили в ночном халате стоит перед портретом Полной Дамы, очевидно, той же ночью, что следует за тем днем. Снейп просит у нее прощения:

- Мне жаль.

- Мне все равно, – говорит Лили.

- Мне жаль!

- Побереги дыхание.

Девушка держит руки скрещенными на груди.

- Я только пришла сюда, потому что Мэри сказала, что ты угрожал спать здесь.

- Да. Я бы сделал. Я не хотел называть тебя грязнокровкой, это просто –

- Вырвалось? – голос Лили каменный. – Слишком поздно. Я извиняла тебя годами. Никто из моих друзей не может понять, почему я вообще с тобой разговариваю. Ты и твои драгоценные маленькие друзья Пожиратели Смерти – видишь, ты даже этого не отрицаешь! Ты даже не отрицаешь, что это то, чем вы стремитесь стать. Не можешь дождаться, чтобы присоединиться к Сам-Знаешь-Кому, да?

Снейп открывает рот, но тут же закрывает его обратно.

- Я больше не могу притворяться, – продолжает Лили. – Ты выбрал свой путь, я – свой.

- Нет – послушай, я не хотел –

- Называть меня грязнокровкой? Но ты называешь всех, кто моего происхождения, грязнокровками. Почему мне отличаться?

Снейп пытается что-то сказать, но Лили, бросив на него презрительный взгляд, разворачивается и исчезает за портретом.

Ей простить? Сейчас, после того, что было сказано и сделано? А какие мысли у него, молодого, амбициозного, горячего, какие у него должны были возникнуть мысли после пережитого, спасибо Джеймсу, унижения? Он бы ей за такое унижение всю жизнь мстил бы – так хотя бы любит.

Да и не в этом дело – Лили прощается с ним, здесь и сейчас, холодно и навсегда. Мне знакома эта холодная, стальная решимость Лили, когда все молчаливые, тайные задумчивости и сомнения уже пережиты, а внутреннее решение принято – точно таким же бывает и Гарри.

Лили не просто не прощает Снейпу не то, как он ее назвал – она видит в этом окончательный и бесповоротный его переход на сторону Пожирателей, которых она ненавидит. Для нее они – то, что нужно отстреливать, и она слишком долго пыталась выгородить Снейпа, но он не оставил ей шансов. Это было не просто слово – он перешел черту. Она презрительно и холодно пытается напоследок хотя бы объяснить ему, чтобы он понял, почему она принимает такое решение, внезапное, как может показаться, и чрезмерно горячее – но он вновь не слышит. Во второй раз за день он переходит черту, свыше которой Лили снести не может.

Признать и понять, наконец, что тебя не любят – разве может быть что-то ужаснее для влюбленного? Только теперь Снейпу открывается новый этап его замечательного пути – именно после этого разговора у портрета Полной Дамы он начинает навсегда терять надежду, что на него когда-нибудь обратят внимание, только теперь он начинает видеть, что у него больше не будет шансов. Никогда. И, что самое больное, они были.

Честное слово, настоящая любовь должна быть именно такой. Любовь Снейпа не ослепляет его (точнее, раньше ослепляла, но именно после разговора у портрета той ночью – все меньше), со временем он осознает, что в определенный момент он и его чувства стали ей безразличны, ей пришлось приложить все усилия, чтобы это закончилось так. Он не винит ее, ибо знает, что сам во всем виноват. И продолжает любить. Вот Лили уже все равно, она уже замуж вышла и ребенка родила – а он все равно любит – преданно любит, развивая любовь, медленно, но по-другому не может.

Но это все – потом, потом. Здесь и сейчас, у портрета Полной Дамы, Лили прекрасна в своей гордости и своем достоинстве, она законченная и совершенная. А если и есть во всей этой истории какой-то нравственный эмбрион, то это, несомненно, Снейп, и быть таковым ему еще лет пять.

Можно, конечно, возмущаться и говорить, что Лили отшивает Снейпа по какому-то третьесортному поводу, что она давно уже сохнет по Джеймсу и всего лишь воспользовалась удобной возможностью, а на самом деле ей вообще всегда было на Снейпа плевать… можно, конечно.

Много чего можно говорить, когда ничего не понимаешь. Например, того, сколь верна была Лили Снейпу, прекрасно зная, как расстроит его ее сближение с Джеймсом, а потому – отчасти – это сближение долгое время оттягивала, вопреки своему желанию. Например, того, что она практически сознательно все это время отказывалась основывать свое счастье на несчастье другого. Например, того, что она раз за разом давала Снейпу шансы, верила в то, что он сумеет исправиться – ведь для того, чтобы человек так среагировал на одно единственное слово, его надо очень сильно, долго и много доводить, это ж все не с потолка берется. Даже в последнем разговоре она нет-нет да и протягивает Снейпу последний ошметок последнего шанса – он не берет. Ну, простите, дорогие, но сколько ж терпеть-то можно?

Можно возмущаться и говорить, что Снейп из-за Лили сильно страдает и кучу людей загубить из-за их разрыва мог бы – и смог ведь! Но разве Лили не понимает, что он любит себя не в пример больше, чем ее? Или – не любит себя – тут уж как посмотреть? Разве не понимает, что такая любовь, которую сейчас он может ей предложить, разрушит не только его, не только жизни других людей, которые встретятся ему, когда он станет Пожирателем, но и ее саму? Разве ему, имеющему отца, который издевался над его матерью, пойдет на пользу то, что Лили его простит? Сколько лет понадобится ему, чтобы перейти от слов к делу, от оскорбления к избиению, если и после этого она его примет?

И разве она не понимает, что ее чувства к Снейпу уже давно перешли в разряд любви из жалости? Разве она сама глубоко внутри себя не понимает, что это не любовь к нему, Снейпу, а нежность пополам с верностью к их прошлому? И разве не гораздо безжалостнее, чем оставить его сейчас, продолжать держать его у себя? Разве ему, гордому, горячему, не станет сто крат хуже, когда он наконец поймет, что она не любит его, а помнит и жалеет?

Лили не виновата в своих чувствах и тем более не виновата в своих границах, однако Снейпу требуется очень много времени, чтобы это понять – слишком долго он считает себя униженным от того, что верил ей до последнего, наделся, что станет ей нужен, но не предпринимал ничего, чтобы измениться. Она по-своему любила его, но совершенно не так, как ему бы хотелось, как она не могла. Снейп, у которого не было никогда передышки, но были мысли уничтожающие, ранящие до глубины души, кажется, сможет справиться с этим только в последние годы Игры.

А до того будут мучительные повторяющиеся эпизоды садомазохизма уязвленного эго – не более – во всех его проявлениях, ко всем подряд участникам той самой сцены – и сколько же нужно будет сохранить ему на сердце неумолимых упреков совести – своих ли или воспринятых извне – все равно – для этого, как говаривал Достоевский, эшафодажа бессмысленных и до комизма нагроможденных мук!..

И все это всегда возвращается к нему, как в его худшем воспоминании все неизменно обращались к Джеймсу. К Снейпу. Ко всему тому, что он сделает после пережитой боли, ко всему тому, что из нее вынесет, ко всему тому, во что себя вырастит. К живому Гарри – сейчас, сующему нос в его воспоминания в Игре-5, и потом – живому, благодаря нему.

Вот почему, в частности, так воинственно Дамблдор верит в него, несмотря на все его прегрешения, почему однажды понял и извинил всю ту непроходимую наносную грязь, в которую он был погружен, и сумел отыскать в этой грязи алмазы.

Надо оценивать Снейпа не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим и святым вещам, по которым он и в самой злобе своей регулярно вздыхает (конечно, это не я придумала такую красивую фразу, а все тот же ФедорМихалыч). Надо оценивать его не по тому, что он есть, а по тому, чем желал бы стать. И стал (что само по себе большой подвиг, когда так держит грязь, в которой рос). Тогда оказывается, что идеалы его всегда были чисты и святы где-то глубоко-глубоко внутри, почти похороненные полученным воспитанием – и вот они-то спасут его в конечном итоге.

Пока же белое от ярости лицо взрослого Снейпа, стальной хваткой сжавшего предплечье Гарри, образуется в его собственных воспоминаниях, и с ледяным: «Развлекаешься?» – он вытаскивает парня в реальность.

Полагаю, когда до него дошло, куда подевался Гарри, он потратил несколько секунд на то, чтобы перечислить все существующие антидоты по алфавиту прежде, чем окунуться в Омут, иначе он бы задушил единственную надежду человечества прямо там, в своих же воспоминаниях.

- Итак, – Снейп сжимает руку Гарри так сильно, что она немеет («Не убивать. Нельзя убивать. Не убивать!!») – Итак… насладился, Поттер?

- Н-нет, – Гарри пытается освободиться от захвата, ему страшно – губы Снейпа дрожат, лицо белое, в жутком оскале.

- Забавный человек, твой отец, не так ли? – Снейп встряхивает Гарри так сильно, что очки парня соскакивают с носа.

- Я – не –

Снейп со всей силы бросает Гарри на пол («Не убивать, но покалечить!!!»).

- Ты никому не скажешь, что видел! – орет он.

- Нет, – Гарри прыгает на ноги, стараясь держаться от Снейпа как можно дальше, – нет, конечно, я –

- Убирайся, убирайся, я больше никогда не хочу видеть тебя в этом кабинете!

Гарри бросается к двери, и над его головой разбивается склянка с мертвыми тараканами.

Подросток бежит и останавливается лишь тогда, когда их со Снейпом разделяют три этажа (что очень благоразумно). Он садится на постамент с рыцарем, принимается растирать руку, тяжело дыша и не желая так рано возвращаться в гостиную, все больше погружаясь в ужасную трясину горя.

Снейпа можно понять (но не следует) – помимо прочего, в его голове выходит, что после всего, что было, после уважения, терпения и такта, которые он так старательно пытался проявлять по отношению к мальчишке, Гарри предал его – и Гарри вовсе не обижается на то, что он бросил в него тараканами, ударил (ай-яй) и накричал. Напротив, Гарри в точности понимает, как чувствовал себя Снейп, когда Джеймс унижал его на глазах у других, и с ужасом думает, что Снейп всегда был прав, говоря о Джеймсе так, как он говорил.