Гарри в смущении вышагивает рядом с Дамблдором по Тисовой улице. Никогда прежде ему не доводилось находиться с Директором без того, чтобы между ними стоял Директорский стол. Но в этом году меняется многое, и Гарри предстоит привыкнуть к новому, несколько иному формату взаимоотношений. Ибо на роль конфидента Гарри в своей последней прижизненной Игре Дамблдор назначает себя лично.

Ну а пока Директор продолжает давать Гарри небольшую передышку после нелегкой беседы о Сири и, прекрасно понимая смущение парня, вызванное, в частности, воспоминаниями о последней встрече, когда Гарри умудрился наорать на Директора, попытаться угрожать Директору и разбил часть имущества Директора, переключает внимание парня, немного будоража сознание Того, Кто Жить Не Может Без Битв: «Держи палочку наготове, Гарри. Если на нас нападут, я разрешаю использовать любое контрпроклятье или заклятье, которое придет тебе в голову». Жалящее, например.

Прекрасно.

И тут же: «Тем не менее, я не думаю, что сегодня тебе стоит переживать о возможности нападения на тебя. Ты со мной».

Чудесно.

То есть как бы: ты повеселись, займи боевую стойку, но не нервничай и совсем не бойся.

Остановившись в конце улицы, Дамблдор вновь вытягивает Гарри на небольшой обмен репликами («Ты, конечно, еще не прошел свой тест на трансгрессию?» – а то ж я дедушка старенький, всего не упомню… «Вы все уже пользовались Порталами, не так ли?» – ага), подает парню левую руку, и они трансгрессируют из графства Суррей.

Между прочим, момент, как всегда, проходной, но, как всегда, идущий очень далеко. Повторюсь: Дамблдор уже придумал Гарри квест на Игру-7. Он прекрасно знает, что умение трансгрессировать в ходе прохождения этого квеста парню более чем понадобится. Разумеется, довольно скоро будут организованы дополнительные занятия по трансгрессии, однако Гарри, как известно, на подобных занятиях может проявлять себя крайне нестабильно. Лучшая гарантия того, что Гарри научится трансгрессировать на этих занятиях – дать парню понять, почувствовать, что он это уже умеет. Так что Дамблдор прибегает к методу парной трансгрессии, и подсознание Гарри крепко запоминает: а) он, выросший в семье маглов, уже трансгрессировал – даже Рон, даже Драко не могут таким похвастаться, так что Гарри ничем их не хуже, несмотря на то, что знаний о магическом мире у него всегда было на порядок меньше; б) он трансгрессировал с Самим Дамблдором.

Не научиться трансгрессировать самостоятельно после такого Гарри просто не может.

- Ты в порядке, Гарри? – заботливо интересуется Директор, когда трансгрессия завершается. – К ощущению нужно привыкнуть.

- Все нормально, – Гарри потирает уши. – Но я думаю, что предпочту метлы.

Дамблдор улыбается. Возможно, потому что шутка вышла по-детски и трогательно честной. Может быть, он сам – или Джеймс и Лили, кто знает? – относился к трансгрессии так же. А может, Директор знает, что метлами, когда Игра пойдет дальше, Гарри, увы, не отделается.

Поплотнее запахнув мантию и бросив: «Сюда», – Директор направляется по незнакомой улице весьма бодрым шагом. Время приближается к полуночи. Замечу: хоть Директор ничем (абсолютно) этого не выдает, чувствует он себя, судя по всему, не самым лучшим образом – он мерзнет. Он запахивает мантию вокруг шеи, кутается в нее. Часом ранее он занял место в гостиной Дурслей, ближайшее к камину. Простите, но мне как-то сложно представить Дамблдора-в-нормальном-состоянии мерзнущим. На худой конец, всегда ведь есть Согревающие чары. Или согревающая медовуха.

Нет, полагаю, его мучает стужа, которая идет изнутри, от проклятья, и чарами от нее не избавиться. Однако Дамблдор старается не акцентировать внимание на своем состоянии – он, как хороший конфидент, все больше говорит о Гарри:

- Так, скажи мне, Гарри, твой шрам… он болел?

- Нет, – отвечает Гарри, бессознательно прикасаясь к шраму. – И я удивлялся этому. Я думал, он теперь будет жечь все время, когда Волан-де-Морт снова такой сильный.

Дамблдор, который, разумеется, знал ответ на свой вопрос, выглядит очень довольным.

- Напротив, я думал по-другому, – произносит он. – Лорд Волан-де-Морт наконец, – ахтунг! – понял, что ты пользовался опасным доступом к его мыслям и чувствам. Кажется, теперь он использует против тебя Окклюменцию.

- Ну, я не жалуюсь, – бормочет Гарри.

Директор ничего не отвечает.

Его фраза насчет Тома, как всегда, может трактоваться двояко, а потому интересна: «Lord Voldemort has finally realized the dangerous access to his thoughts and feelings you have been enjoying». То есть типа «наконец понял, что» – или же «понял опасный доступ». То есть природу опасного доступа. И вот если переводить вторым вариантом, то непременно выйдет, что Дамблдор говорит о том, что Реддл «наконец понял», что Гарри – его крестраж. Ну, получил самое больше подтверждение, признал Гарри своим крестражем. Важный нюанс, запомним его.

Тем временем Гарри наконец доползает до важного вопроса:

- Профессор?

- Гарри?

- А где мы вообще-то?

- Это, Гарри, очаровательная деревушка Баддли Баббертон. – «Нигде».

- А что мы здесь делаем? – «О, давненько мы там не бывали».

- Ах, да, конечно, я не сказал тебе. - «Ой, прости старенькому дедушке его склероз. Ну, надо же! Взял – и забыл сказать!» – Что ж, я потерял счет, сколько раз говорил это в последние годы, но у нас вновь не хватает одного преподавателя. Мы здесь, чтобы убедить моего старого коллегу выйти из отставки и вернуться в Хогвартс.

- Как я могу с этим помочь, сэр?

- О, я думаю, ты как-нибудь пригодишься, – туманно отвечает Дамблдор. – Здесь налево, Гарри.

В качестве передышки Директор ведет Гарри не куда-нибудь, а к старому другу юности своей, буйной и безмятежной – к Горацию Слизнорту. Бывшему декану факультета Слизерин, основателю «Клуба Слизней» и преподавателю Зельеварения. Замечу: Директор не говорит, преподавателем какой именно дисциплины суждено стать Слизнорту в этом году. Впрочем, не говорит он это так изящно, что Гарри и не додумывается уточнить. Однако прямо в точку попадает с вопросом, зачем он здесь. Директору аж приходится уклоняться, напуская привычного туману.

А здесь Гарри затем, чтобы быть немного привлеченным к в общем-то решенному делу (очень честный человек Дамблдор – именно что «как-нибудь» Гарри ему и пригодится – максимум, что он сделает, так это покажется Слизнорту), а заодно отвлечься, переключиться, немного повеселиться, посмотрев почти идиллическую сценку дружеской перебранки двоих очень, очень близких людей.

Для полного антуражу, разумеется, сие делается ночью.

- Профессор, почему мы не можем просто трансгрессировать прямо в дом вашего коллеги? – спрашивает Гарри, покрепче ухватив палочку и вглядываясь в туман, думая о дементорах.

- Потому что это будет так же грубо, как выбить входную дверь, – отвечает Дамблдор. – Согласно правилам вежливости, мы должны предоставить своим товарищам-волшебникам возможность отказать нам во входе. В любом случае, большинство жилищ волшебников магически защищены от нежелательной трансгрессии.

Гарри мудро решает не уточнять, почему Директор считает вежливым ходить в гости за полночь.

А вот именно для соответствующего антуражу, чтобы Гарри было интереснее выполнять миссию, согласно которой от парня ожидается, что он «как-нибудь» пригодится.

Между прочим, Гарри вновь не задает правильный вопрос: хорошо, пусть правила вежливости диктуют не трансгрессировать сразу в дом волшебника, которого планируется осчастливить поздним визитом – зачем трансгрессировать так далеко от его дома? У меня вообще создается впечатление, будто Гарри и Дамблдор ходят квадратами – Директор трижды сворачивает и дважды говорит, что им налево, а часы небольшой церквушки по-прежнему остаются где-то рядом за их спинами.

Ну, квадратами-не квадратами, а точно выбирают самый долгий путь, ибо там, где дважды налево, в принципе можно было бы и один разок по диагонали. То есть Директору нужно идти подольше. Зачем? О, ну, во-первых, чтобы дать своему старому коллеге время… эм… скажем так, подготовиться к его визиту. И, во-вторых, чтобы дать себе, то есть ему, то есть Дамблдору, время немного насладиться беседой с Гарри. Ну, и чтобы парень расслабился в этой беседе.

Чем он, собственно, и спешит заняться:

- Сэр, я видел в «Ежедневном Пророке», что Фаджа уволили…

- Правильно, – поддерживает Директор. – Он был заменен, как, я уверен, ты тоже знаешь, Руфусом Скримджером, который раньше был главой Мракоборческого отдела.

- А он… вы думаете, он хороший?

- Интересный вопрос, – оценивает Директор.

Да, очень интересный. Ибо подросткам, разумеется, легко дается определение, хороший человек или плохой, ведь в их мире все так просто укладывается в рамки черно-белой схемы. Но черно-белое – это удел либо начала пути, либо уже где-то ближе к концу. Когда должным образом пройдена и проработана вся сложная многооттеночная гамма. Проще говоря, подвести черту и определить, кто из окружающих нас людей плох, а кто хорош, при нашем невеликом уровне развития практически невозможно. Наверное, эта задача по плечу только Богу. Ну, или мудрецу, святому, просветленному, нормам кодекса строителей коммунизма (подчеркнуть нужное в соответствии с личной концепцией восприятия мира).

Ведь понятие «хороший человек» – весьма странная штуковина. Согласитесь, в характеристику «хорошего человека» совсем не обязательно входит «любовь к тебе, запятая, Гарри, запятая, Дамблдору, запятая, Британии, запятая, Ордену Феникса, запятая, квиддичу, скобка, нужное подчеркнуть, скобка, точка».

Дамблдор, как человек невероятно мудрый, не берет на себя смелость ответить на вопрос Гарри односложно. Хотя бы потому, что знает, что он, Дамблдор, – не Бог.

- Он компетентный, безусловно. Более решительная и волевая личность, чем Корнелиус.

- Да, но я имел ввиду –

- Я знаю, что ты имел ввиду. Руфус – человек действия. И, учитывая, что он боролся с Темными волшебниками большую часть своей карьеры, он не станет недооценивать Лорда Волан-де-Морта.

Прекрасный, дипломатичный ответ.

Сегодня я бы сказала, что не думаю, что Скримджер – скверный человек, хотя он, безусловно, чем-то и напоминает Крауча-старшего. Который, в свою очередь, хорошим, конечно, не был – но и плохим не являлся точно – возможно, как раз между двумя.

У Скримджера просто отсутствует воображение. Его чувства несколько стерты. Например, когда магловский премьер-министр в волнении поинтересовался у него, будет ли все в порядке с чокнувшимся Гербертом Чорли, Скримджер просто пожал плечами. Профессиональная деформация в полный рост.

Всю свою жизнь он имеет дело со всякого рода скользкими личностями и ситуациями. А человек не сильный волей-неволей впитывает ту грязь, которая его окружает. Многие занимаются работой, которая не подходит им либо по силам, либо по душе, но каждый реагирует по-своему. Некоторые становятся пугливыми лизоблюдами. Другие превращаются в скримджеров или краучей.

Они знают, что люди ждут от них действий, и стремятся дать им ожидаемые действия. Не потому, что лизоблюды или, подобно Фаджу, хватаются за кресло всеми конечностями. Скорее поначалу они искренне пытаются не подвести людей. И это не плохо, ибо значит, что они отдают себе отчет в том, сколь ответственны они перед народом. Просто зачастую получается так, что в своей спешке соответствовать они… как бы это сказать?.. больше смотрят на реакцию толпы, чем на реакцию своей души. И пропускают внутрь себя то, что, наверное, не следовало бы пропускать.

Гарри ждет в надежде, что Директор расскажет, о какой такой ссоре его и Скримджера писал «Пророк», однако Дамблдор ничего не говорит. Оно и правильно – Гарри, по мнению Директора, в ходе Игры должен сам составить свое представление о новом Министре и сам выбрать, с кем ему оставаться, а любое, высказанное вслух, суждение Директора несомненно станет расцениваться Гарри предвзято – и не факт, что правильно.

Хватит уже и того, что Гарри достаточно определенно относится к Министерству в целом после прошлого года и к некоторым его работникам в частности (опять же, без всяких там суждений Дамблдора). А также того, что с самого первого дня знакомства Гарри с Хагридом полувеликан усиленно повторяет в адрес Министерства на все лады распеваемое «сваляли дурака, как всегда». С подробным разъяснением отношений Дамблдора и Фаджа. То есть подсознание Гарри и так уже давно и прочно сформировало в себе недоверие к Министерству (а вот тут, конечно, как раз с суждениями Дамблдора).

Впрочем, всем разборкам и выводам еще только предстоит случиться. Пока же Гарри меняет тему.

- И… сэр… я видел о мадам Боунз.

- Да, – тихо произносит Директор. – Ужасная потеря. Она была великой волшебницей.

Сильная оценка, которую нечасто услышишь в адрес кого-либо из уст Директора – тем более кого-либо, кого нам вместе с Гарри демонстрируют в качестве якобы совершенно проходного персонажа.

Меж тем, для Директора, судя по всему, мадам Боунз проходным персонажем не была. Он говорит о ее смерти коротко и тихо – так, как говорят обычно о том, что доставляет сильную боль. И не только ему, между прочим – за пару дней до встречи Директора с Гарри Фадж в разговоре на тему смерти Амелии Боунз с магловским премьером напрягался больше своего обычного – кашлял, с явным усилием прекращал вертеть в руках котелок, тяжело вздыхал, скатывался в троеточия…

Это многое говорит о самой убитой – чтобы Фадж так переживал по поводу смерти той, которая не только не стремилась лизать ему что-нибудь в прошлом году, но и продолжала активно отстаивать свою точку зрения, не боясь поехавшего Министра, ей надо было быть личностью, заслуживающей огромного уважения даже у таких, как Фадж. А это дорогого стоит.

Не удивительно, в таком случае, что Дамблдор называет ее «великой». И не удивительно будет, в таком случае, если когда-нибудь окажется, что Дамблдор и мадам Боунз знали друг друга гораздо ближе, чем известно Гарри.

Может быть, официально она и не состояла в Ордене Феникса, но в нем состоял ее брат. Кроме того, Амелия Боунз явно давно работает в Министерстве, в котором столь же явно давно является членом Визенгамота и в целом регулярно захаживающим воплощением чиновничьей совести Дамблдор. Плюс к этому нам известно минимум об одной хитроумно провернутой операции, в которой в тесной связке успели поработать и Орден, и мадам Боунз. Наконец, мне неимоверно сложно представить, чтобы два таких «великих» волшебника, коими являются Дамблдор и Амелия, которые, вынужденно или нет, регулярно сталкиваются по службе и околослужебным делам на протяжении многих лет жизни, не испытывали симпатии по отношению друг к другу.

Твердая, принципиальная, честная, «необыкновенно одаренная» мадам Боунз просто не могла не вызвать уважение у Дамблдора. Справедливо и обратное – умный, принципиальный, честный, талантливый и забавный Директор просто не мог не вызывать уважение у мадам Боунз. Так что, видится мне, их отношения если и не были дружбой, то уж точно являлись взаимоприятным, довольно продолжительным и прочным товариществом. Тем больнее бьет по Директору смерть мадам Боунз – которую Том убил лично и не просто так, а «с особой жестокостью».

Но, между прочим, почему? Какую такую дорогу перешла Его Темнейшеству мадам Боунз – и когда она успела? – что Его Темнейшество не просто не поленилось выползти из норки самолично, но еще и оторвалось на своей жертве напоследок так, что Фаджа и Дамблдора в удивительной синхронности до сих пор корежит?

Ответ, кажущийся обоим моим головным полушариям наиболее правдоподобным, имеется один из одного – не Скримджер должен был занять пост Министра Магии после Фаджа первоначально, а Амелия Боунз.

Скримджер, несмотря на то, что он тоже есть личность весьма талантливая, однозначно опытная и с некоторых точек зрения даже весьма достойная, все ж таки силовик. Глава Мракоборческого отдела. Его мозги устроены совершенно отличным от большинства чиновничьих образом.

Если присмотреться к известным нам Министрам или тем, кого в Министры активно прочили, картинка вырисуется однозначная – как правило, в Министры всегда выдвигаются представители, назовем условно, законодательно-разрулительного ответвления власти. То есть те, которые больше пишут бумажки и чем-то там управляют, сидя в своих кабинетах, чем регулярно участвуют в боевых действиях «на земле».

Дамблдор, которого десятилетиями регулярно просят стать Министром, занимает должность Директора.

Фадж вкатился в высший пост с позиции заместителя главы Департамента магических происшествий и катастроф, который занимается преимущественно тем, что стирает маглам память в нужных и ненужных случаях (кстати, пост-то стал у Фаджа новым, а вот старая привычка осталась на всю жизнь – именно этим объясняется его конвульсивно-регулярное бросание практически всех сил на решение вопросов с маглами в минуты, когда надо что-то делать так срочно и точно, что Фадж теряется).

Барти Крауч-старший во времена, когда вся общественность, ликуя, просила его ею поуправлять, был главой Департамента обеспечения магического правопорядка. Да, обстоятельства вынуждали его работать «на земле», но это – скорее исключение, чем правило, тем-то Крауч-старший и выделялся, заставляя общественность биться в экстазе восхищения.

Главой этого же Департамента станут впоследствии по очереди и Пий Толстоватый, между прочим, будущий Министр Магии, и Корбан Яксли – фактический будущий Министр Магии во времена Министрствования Толстоватого.

Главой этого же Департамента до Пия являлась Амелия Боунз. Ценимая сослуживцами настолько высоко, что после ее смерти настроения в Министерстве, по свидетельству Фаджа, становятся еще подавленнее, чем были.

Если все так, как я предполагаю, действия Тома более чем объяснимы – он не просто убирает мадам Боунз, не просто делает это лично, он делает это «с особой жестокостью». Сей акт есть едва ли не ритуальная демонстрация собственных сил и одновременно презрения всему честному народу – показательное убийство человека, которого, складывается у меня впечатление, подобно Краучу-старшему в его время, все вокруг – от рядового обывателя до Дамблдора и чуть ли не самого Фаджа – прочили на пост следующего Министра Магии.

Если все так, как я предполагаю, более чем объяснима и очевидная тяжесть при упоминании о гибели мадам Боунз в голосе и поведении и Фаджа, и Дамблдора – они не просто страдают от потери ее, как прекрасного человека, они, ко всему прочему, страдают от потери ее, как «великого» будущего Министра.

Наконец, если все так, как я предполагаю, более чем объяснимо выбивающееся со всех сторон внезапное назначение на должность Министра Магии главы Мракоборческого отдела – после такого жестокого убийства, поди, перестраховщики перестраховались, и коллективный разум постановил, что уж глава Мракоборческого отдела-то, вероятно, сможет лучше себя защитить, случись что, чем сумела себя защитить «отчаянно сражавшаяся» глава Департамента, занимающегося преимущественно бумажками – и вдвойне более чем объяснимо то, что Скримджер в новой должности чувствует себя резко неуютно, ведет себя не просто слегка неуклюже, но как-то даже как будто изо всех сил стремясь кому-то что-то доказать, быстро набить себе рейтинг, оправдать какое-то доверие и оправдаться. Не его магическая Британия хотела видеть на этом посту. Как однажды уже хотела видеть в кресле Министра далеко не Фаджа.

- Нам туда, я думаю – ауч!

Дамблдор указывает направление раненой рукой.

- Профессор, что случилось с вашей –

- У меня нет времени объяснять сейчас, Гарри. Это захватывающая история, я хочу отдать ей должное.

Он улыбается Гарри, и почему-то сразу становится понятно, что котенку стукнули по лапкам, когда он потянулся за колбаской, и сделали это со всей однозначностью и твердым намерением не менять своего решения об отказе в колбаске. Порой невинная улыбка Дамблдора кажется очень толстой стальной банковской дверью.

Впрочем, уровень взаимопонимания между ним и его любимым ребенком довольно высок, поэтому Гарри вовремя соображает, что продолжать задавать вопросы – на другие темы – ему все еще разрешается.

- Сэр – я получил по почте буклет Министерства Магии о мерах предосторожности, которые мы все должны предпринимать против Пожирателей Смерти…

- Да, я тоже получил такой, – веселится Дамблдор. – Ты нашел его полезным?

- Не очень.

- Да, я так и подумал, – пуще прежнего веселится Дамблдор. – Например, ты не спросил меня, каков мой любимый вкус варенья, чтобы проверить, что я в самом деле профессор Дамблдор, а не самозванец.

- Я не… – Гарри не понимает, делают ли ему выговор или шутят.

- На будущее, Гарри, малиновое… хотя, конечно, если бы я был Пожирателем Смерти, – ой, не дай Мерлин, что б тогда началось… – я бы провел исследование моих предпочтений в варенье перед тем, как исполнять роль себя.

- Э… да, – только и может выдать Гарри.

Ну вот, еще одна шуточка из категории «Коварные Дамблдоровы». Казалось бы, все просто – Директор мягко намекает парню на, говоря словами Грюма, постоянную бдительность. Однако, если присмотреться, намек на необходимость постоянной бдительности вообще уходит план на третий-четвертый.

Ибо я не могу отделаться от ощущения, что между шуткой про варенье и шуткой про шрам Дамблдора над его левым коленом (для Макгонагалл) есть очень много общего. Начать хотя бы с того, что это – личная подробность. И лишняя – применительно к обстоятельствам, в которых она была выдана. Да и выдана-то она была в обоих случаях с большим намеком. Мол, не хотите ли, Минерва, поближе взглянуть на мой замечательный шрам? Может, ты, Гарри, хочешь отведать со мной моего любимого варенья?

Попутно прилетает и Тому: «…я бы провел исследование моих предпочтений в варенье…» – что означает: «Понимаешь ли, Гарри, хозяин Пожирателей Смерти почему-то настолько помешался на мне, что, аки ярый фанат, готов вытащить наружу и зализать до смерти все мое грязное… кхе… варенье».

Шутка отменная. Могла бы быть еще более многозначной, однако Дамблдор не забывает, что все-таки с ребенком шутит. Ребенок, в свою очередь, ничего не понимает, но жутко смущается. Так что смеяться над своей шуткой, увы, Дамблдору приходится в одиночестве. А жаль – было бы еще смешнее.

Однако Очень Серьезный Ребенок шутить не настроен.

- Ну, в общем, в той брошюре говорится об инферналах. Но что это такое? В брошюре не очень ясно. – «Мы тут, профессор, вообще-то серьезным делом заняты и размышляем над стратегией выживания. Вы бы тоже могли прекратить веселиться и некоторым образом помочь».

Дамблдор, вероятно, мимоходом спросив себя, не переселился ли в Гарри дух Макгонагалл и Снейпа, покорно прекращает веселиться.

- Это трупы, – спокойно объясняет он. – Мертвые тела, которые были заколдованы исполнять приказы Темного волшебника. Тем не менее, инферналов не видели долгое время – с тех пор, как Волан-де-Морт был силен в последний раз… конечно, он убил достаточно людей, чтобы сделать из них армию. Сюда, Гарри, это место…

Ну вот, опять. «А сейчас, мальчик мой, я тебя испугаю до смерти рассказами о зомбо-големах – но ты не бойся, их давным-давно никто не видел. Ну, как? Не мерещится еще, будто что-то из тумана выползает?» По всей видимости, Директор продолжает следовать своей позиции выдавать шокирующую информацию постепенно и в инфернальном вопросе.

Гарри, которому уже мерещится, будто что-то выползает из тумана, чуть не налетает на внезапно остановившегося у ворот небольшого домика Директора.

- О, боже. О боже, боже, боже, – бормочет тот, вероятно, пытаясь скрыть улыбку.

Входная дверь домика висит на одной петле.

Дамблдор осматривает улицу и, ничего не увидев, тихонько говорит Гарри держать палочку наготове и следовать за ним.

В доме – и особенно в гостиной – гостей встречает полная разруха. Мебель перевернута и разбита. Особенно здорово выглядит кровь, которая достает до середины стен (это ж какими должны быть раны несчастного?).

- Выглядит не очень, правда? – тяжко произносит Директор, повернувшись к Гарри, когда парень едва слышно выдыхает. – Да, здесь случилось что-то ужасное.

Он осторожно проходит на середину комнаты, внимательно исследуя перевернутую мебель и мусор под ногами. Гарри спешит за ним, страшась увидеть тело за ближайшими напольными часами или пианино.

Ну, это Гарри никогда прежде не виделся со Слизнортом, так что ему простительно. А вот Дамблдор, выставив Слизнорту сносную оценку за проявленное усердие, именно из уважения к тому факту, что знает его много лет, делает вид, что не может отыскать во всем этом бардаке что-нибудь, готовое сделать «Ауч!», столь долгое время.

- Может, была драка, и – и они утащили его, профессор? – опасливо предполагает Гарри.

- Не думаю, – произносит Директор, вглядываясь в пухлое кресло, которое боком валяется на полу.

- Вы думаете, он --?

- Все еще здесь? Да.

Дамблдор резко наклоняется и, поскольку неприлично тыкать пальцем в того, кто пытается притворяться пухлым креслом, с силой тыкает кончиком палочки в сиденье пухлого кресла. На что пухлое кресло незамедлительно делает «Ауч!»

- Добрый вечер, Гораций, – невозмутимо здоровается Дамблдор, выпрямляясь. Партия в прятки успешно выиграна.

Челюсть Гарри с потрясающей грацией падает на пол. Но это не удивительно, не каждый день увидишь, как пухлые кресла в секунду превращаются в невысоких, полных, усатых мужчин, похожих на моржей, в бордовых вельветовых пиджаках поверх сиреневого цвета шелковой пижамы, с выражением обиды в слезящихся глазах с пола косящихся на Директора.

- Не было нужды тыкать так сильно. Это больно, – сообщает бывшее пухлое кресло, поднимаясь на ноги («Чего ты, ну? Нормальный же прикол был!»). – Что меня выдало?

Слизнорт потирает живот (вернее, его глубоко нижнюю часть) и выглядит невероятно уверенным для человека, которого только что застали в виде валяющегося на полу кресла. Впрочем, его это и в самом деле нисколько не смущает.

Дамблдор смотрит на него взглядом «У Меня Кончики Больших Пальцев Начало Пощипывать. У Меня Очень Странные Большие Пальцы, Знаешь Ли. Их Периодически Пощипывает».

- Мой дорогой Гораций, – весело произносит он («…я в жизни не видел кошку, которая сидела бы столь же неподвижно… ой, нет, это не та фраза, не для тебя, друг мой, прошу прощения…»), – если бы сюда действительно пришли Пожиратели Смерти, над домом висела бы Черная Метка. – «Слышал, Гарри? А ты, Гораций, скажи спасибо, что ткнул палочкой в нижнюю часть живота, а не в то, что с другой стороны».

Слизнорт хлопает себя по лбу.

- Черная Метка, – бормочет он. – Знал, что забыл что-то… а, ну ладно. Все равно не было бы времени. Я только закончил наносить последние штрихи на свою обивку, когда ты вошел в комнату. – «Спасибо уж».

Он душит тяжкий вздох («Ну вот и как с тобой играть, а, скажи на милость? Ты быстрый, у тебя куча сил, тебя много, а я один, я иногда чувствую, что обивка местами протерлась и вообще устала…»).

Никогда не перестану восхищаться чувством юмора в любом тандеме гриффиндорец-слизеринец. Нападение Пожирателей Смерти со всеми вытекающими? Чем не повод насладиться смехом!

- Предложить ли тебе мою помощь в уборке? – вежливо интересуется Дамблдор.

- Да, пожалуйста.

Штепсель и Тарапунька становятся спина к спине и производят одинаковый взмах палочками. Разгромленные предметы интерьера с оглушительным грохотом принимаются чиниться и возвращаться на свои места.

- Что это была за кровь, между прочим? – громко спрашивает Дамблдор, перекрывая шум.

- На стенах? Драконья, – кричит Слизнорт в ответ.

Наконец все приходит в норму и затихает.

- Да, драконья, – невозмутимо повторяет Слизнорт. – Мой последний флакон, а цены сейчас взлетели до небес. – «Видишь, что ты наделал, Альбус? Жестокий ты человек». – Но все равно ее еще можно использовать. – «Ну, ладно, не жестокий – просто коварный».

Он внимательно изучает флакончик с кровью.

- Хм. Немного запылилась. – «С этой кровушкой я уже успел подружиться, пока ты шел».

Слизнорт возвращает флакончик на буфетную столешницу.

Ну, и, поскольку старые любимые друг другом друзья уже поприветствовали друг друга, через край отдавая должное многолетней обоюдной любви, теперь в их мир врывается факт существования и-других-людей-вообще-то. Взгляд Слизнорта наконец падает на Гарри.

- Ого, – его глаза останавливаются на шраме. – Ого!

- Это, – Дамблдор выходит вперед, чтобы представить своего подопечного, – Гарри Поттер. Гарри, это старый мой друг и коллега Гораций Слизнорт.

Слизнорт поворачивается к Директору, хитро прищурившись:

- Так вот как ты думал убедить меня, да? Что ж, ответ – нет, Альбус. – «Начнем игру? Ход за тобой».

Он решительно проходит мимо Гарри, всячески пытаясь подавить распирающее его предвкушение.

И вот эта его фраза, а также то, что он ни разу за всю встречу не пробалтывается насчет предлагаемой ему должности, хотя подходит очень близко к теме, и назвав факультет, деканом которого был, и намекнув на то, что знает сумму предлагаемой ему оплаты за труд, для меня лично является очевиднейшим доказательством того, что Слизнорт не просто входил в контакт с Директором прежде, но и получил от него некоторые ценные указания касательно того, о чем говорить надо, а о чем не надо.

Признаться, я долго не могла понять, в какой форме он у них состоялся, этот контакт. Было ли это обменом письмами – или они уже встречались лично? Потому что Директор явно знаком с деревушкой Баддли Баббертон, он знает, как пройти к дому Слизнорта, знает, как выглядит этот дом. Однако в самом доме начинаются затыки – к примеру, Директор не совсем уверен, где находится туалет, и Слизнорт, понимая это, тут же дает ему четкое направление («Вторая слева по коридору»).

Кроме того, сам Слизнорт в беседе с Директором заявляет: «Я не дал им шанса. Был на ходу год, – вот кто точно сразу поверил, что Том вернулся, едва Гарри и Дамблдор громко объявили об этом летом 1995. – Никогда не остаюсь на одном месте больше, чем на неделю», – в ответ на вопрос Директора о Пожирателях, проявляющих интерес к Слизнорту («Или ты говоришь мне, что они еще не пытались тебя завербовать?»). Да и сам этот вопрос выдает, что Директор не слишком в курсе передвижений Слизнорта в последнее время.

Можно, конечно, предположить, что Слизнорт врет о том, что не сидит на месте дольше недели, и вообще – это его дом, а не пары каких-то маглов, уехавших на лето на Канары, и Дамблдор поддерживает его ложь в беседе с ним, не опровергая ее…

Признаться, такие мысли закрадывались в мою голову – особенно после эпизода, когда Слизнорт, оставшись наедине с Гарри, принимается вспоминать о своих связях, о тех, кому помог с работой, и о туче благодарных, всегда высылавших ему всякие подарки. Гарри ловит его на этом странном несоответствии: «И все эти люди знают, где вас найти, чтобы высылать вам все это?» Однако Слизнорт выдает вполне искреннюю реакцию – улыбка испаряется с его лица, и он бурчит: «Конечно, нет. Я не связывался ни с кем год». Какое-то мгновение он выглядит крайне обеспокоенным, видно, что хвастал он своими подарками по привычке – а вот мысль о том, что он за год успел превратиться в личность крайне асоциальную, что ему не так уж и свойственно, приводит его в шок и расстройство.

Да и, в конце концов, не думаю я, что близкие люди Дамблдора способны врать. Или что Дамблдор им позволяет это делать. Тем более – в его присутствии.

Нет, Слизнорт действительно не виделся ни с кем целый год, хотя до него долетали многие слухи (разумеется, должен же был он вылезать из своей раковины… хотя бы за той же драконьей кровью, раз знает о летательных свойствах цен на нее), и он, в общем и целом, более-менее в курсе дел и о многом догадывается (взять ту же деятельность Ордена Феникса). Даже Дамблдора он, по всему видно, встречает впервые за долгий промежуток времени – и он однозначно прежде не видел его поврежденную руку, хотя до этого мы еще дойдем.

Так что ставлю на обмен письмами. Директор, прекрасно зная, какой будет его Игра в этом году, понимает, что ему необходим Слизнорт. Он пишет ему письмо – мол, дорогой Гораций, как поживаешь в эти тяжелые времена, я соскучился, без тебя тут совсем одиноко; как ты, должно быть, знаешь, недавно мы потеряли Сириуса; кстати, не хотел бы ты преподавать в Хогвартсе вновь, а то у меня снова недобор по профессорам?

Слизнорт, который знает Дамблдора не хуже, чем Дамблдор знает его, и обожает кокетничать не меньше, чем Директор, присылает категорично-отрицательный ответ, в котором Дамблдоровы внимательные глаза читают между строк: «Я-то согласен, но ты попробуй меня уговорить».

Что ж, – в свою очередь пишет Директор, – ладно, нет – значит нет. Но ты все же подумай еще. Вскоре я вернусь к вопросу и вновь попытаюсь тебя уговорить. Возможно, мне придется прибегнуть к помощи одной артиллерийской установки. Давай обсудим это с глазу на глаз – мы так давно не виделись. Скажем, шестого, если тебе удобно. Только, чур, никому не говори о своей возможной должности. Хочу сделать всем небольшой сюрприз окружающим, когда ты согласишься. Как, говоришь, тебя найти?

Слизнорт высылает ответ из серии: «Второй домик слева вниз по улице, самый красивый во всем квартале, хотя совершенно не понимаю, зачем тебе это знать, ибо я не склонен менять свое решение, даже если ты попросишь очень изобретательно; в гости тебя совершенно не жду, но, если надумаешь заявиться, приходи во второй половине дня – я привык читать до поздних часов и не люблю вставать рано».

Само собою, письма мог доставлять какой-нибудь Фоукс, который, как известно, очень легко и быстро находит адресатов, даже если они скрываются, и умеет быть абсолютно незасекаемым.

Чудесно. Однако зачем, собственно, Слизнорт вдруг так сильно понадобился Директору?

О, бывший декан Слизерина является одной из двух линий Бега-по-Кругу для Гарри, вне всяких сомнений.

Вспомним, что о крестражах Тома Дамблдор знает очень-очень давно, еще до падения Реддла. Технически у него было целых несколько возможностей о них узнать: 1) он очень внимательно следил за Томом еще до того, как стал Директором (и тем более внимательно – после); 2) Дамблдор не просто работал вместе со Слизнортом – он вместе с ним учил Тома; 3) они действительно старинные добрые друзья, эти Штепсель и Тарапунька.

Впоследствии Гарри с прямой подачи Директора узнает, что именно Слизнорт рассказал своему студенту (Реддлу) о крестражах. Так что более чем вероятно, что, довольно скоро осознав, что он натворил, Слизнорт признался Дамблдору (сам или будучи на то расколотым Директором) в этом. Да еще и указал, какое число крестражей Том намылился создать.

Учитывая, что именно в этом году Дамблдор намеревается рассказать Гарри о крестражах Тома, запустив для парня таким образом квест на следующую Игру, наличие Слизнорта в непосредственной близи от Гарри обретает решающее значение для Игры-6.

Ибо просто послушать рассказ Директора про крестражи Гарри будет скучно. Нет, для большего размаха Бега-по-Кругу лучше уж направить парня прямиком к первоисточнику всех крестражевых бед. Пусть тот, кто рассказал о них первому мальчику, даст информацию о них и второму. Так оно выйдет, знаете ли, много полезнее для души – или душ. Все-таки любит Дамблдор цикличность истории.