Филикс вздохнул и отложил письмо. Очередные громкие обвинения кричали на него из маленьких дерганых букв, напоминающих иероглифы, выведенные на бумаге нетрезвым жуком-древоточцем в сильный шторм на тонущем корабле.

Но что он мог поделать? Управление пусть даже довольно крошечным, но городом, помимо лучшего кофе по утрам, поставляемого прямо из кофейни мадам Фраппессо, означало еще и всеобщее недовольство в случаях, когда его решения делали лучше городу, и ликование в моменты, когда он ошибался.

«Это жестоко до высшей степени чересчурности», – вопило на Филикса из письма. Он улыбнулся.

Может быть, это и впрямь жестоко, но операция вышла блестящей. Он должен был себя похвалить и незамедлительно приступил к этому. Немногие люди понимают, что есть жестокость. Жестоко ли то, что он сделал, если в перспективе результаты именно этого его действия спасут не одну жизнь? Или – Филикс очень любил перефразировать – жестоко ли было бы, если бы он не сделал того, что сделал, с учетом той же перспективы?

Большие напольные часы пробили двенадцать. Вынырнув из рассмешившей его мысли подобно тому, как выныривают водолазы из заманчиво-черных пещер на последнем глотке кислорода, Филикс поднялся из-за стола и уверенно прошел к двери кабинета. День только начинался, впереди маячили важные встречи, большую часть которых предстояло скрыть от достопочтенных критиков, чтобы не помогать им становиться недовольными раньше времени.

- Недостаток информации, – не имея ввиду ничего конкретного, хмыкнул Филикс вслух, потому что иногда с ним такое случалось.