Забавно, что примерно в том же направлении думает в эту минуту подсдувшийся Фадж:

- А. Дамблдор. Да. Вы – ээ – получили наше – ээ – сообщение, что время и – ээ – место слушания были изменены, да? – «Это не моя идея! Моя идея – отправить вам сообщение! Честно-честно! Это не я!»

- Я, должно быть, пропустил его, – весело отвечает Дамблдор («Бог мой, Корнелиус, да разве ж вас уже кто-то обвиняет? Чего вы так волнуетесь, я только вошел»).

Это Дамблдор сейчас веселится от всей своей коварной манипуляторской души, а вот когда он только-только узнал, что его мальчика станут судить полным составом в старом зале, использовавшемся в последний раз когда-то во время процессов Крауча начала 1980-х годов, откуда подсудимых уводили прямиком в Азкабан за совершение особо тяжких преступлений против человечности… В общем, Фадж за такой оригинальный подход к судопроизводству свою оплеуху еще получит. Но не сейчас.

- Тем не менее, благодаря счастливому недоразумению, я прибыл в Министерство на три часа ранее, так что все благополучно.

Ну да. Знаем мы эти «счастливые недоразумения». Что-нибудь из серии «спускался за горячим шоколадом», или «посмотрите, какие чудесные цветы высадил профессор Диппет», или «отправился в туалет, свернул не туда и очутился в совершенно незнакомой комнате с превосходной коллекцией ночных горшков»…

Но это ж какой степени должно быть данное конкретное «счастливое недоразумение», что Дамблдор находится в Министерстве аж с 5 утра (при условии, что я сильно не уверена, что в 5 утра оно официально уже открыто для посетителей)? И где же именно в Министерстве он находится, что Фадж об этом ничего не знал? И кто же, в конце концов, предупредил Директора о перемене места и времени слушания?

В общем и целом, возможных информаторов у Дамблдора масса – те же Боунз и Марчбэнкс; с большой натяжкой – Артур и Кингсли, успевшие послать Патронусов (через все Министерство, ага); всякие иные невидимые для нас личности – тот же Боуд, который подозрительно в курсе дела. Тут гораздо интереснее другое – где Директор находился все три часа, что его не видели ни Фадж, ни мадам Боунз?

Моя догадка внезапна, безумна и крайне косвенно доказуема, но очень уж вписывается во все происходящее и в целом в стиль Директора: если не все три часа, то по крайней мере все последнее время Дамблдор стоял там, в зале суда номер 10.

Ибо уж очень характерно для него это внезапное драматичное появление как будто из воздуха (не говоря уже о том, что является превосходной шуткой – вон какой он веселый) – даже тяжелая дверь зала суда не скрипнула, не хлопнула, не стукнула, являя судьям веселящегося Дамблдора. Более того, дверь, судя по всему, вообще не отворилась, иначе Фадж бы заметил и прервал свою речь раньше. Да и Дамблдор, буде он стоял вместе с Артуром за дверью, не услышал бы, когда ему следует войти, чтобы произвести максимальный эффект (Артур вот не услышит, оправдали Гарри или нет).

С другой стороны, что мешало Дамблдору, которому, как известно, не нужна мантия-невидимка, чтобы стать невидимым, несколько часов посидеть в Министерстве невидимкою, внимательно слушая и глядя по сторонам, а затем заприметить, что люди, о которых известно, что они являются членами Визенгамота, Фадж и мадам Боунз собираются и дружно идут куда-то в залы суда?

Более того, избрав своим наблюдательным постом пространство рядом с мадам Боунз, Дамблдор мог бы даже услышать, что она передает Перкинсу информацию об изменении условий проведения слушания. И, соответственно, последовать за ней в зал суда, будучи полностью уверенным в том, что, во-первых, Артур приведет Гарри пораньше, как и договаривались, а во-вторых, Перкинс передаст Артуру сообщение главы своего Департамента.

Маленький затык блестящей догадки состоит в том, что Директор, если он с самого начала невидимкою торчит в зале суда, лишается возможности привести свидетеля (миссис Фигг). Однако я не думаю, что он собирался заниматься этим лично – насколько помним, в кухне дома на Гриммо в полной боевой готовности сидят Люпин и зевающая Тонкс. Передать им, что необходимо срочно доставить свидетеля в Министерство, я полагаю, ни Артуру, ни даже Кингсли, мимо Отдела которого Гарри несся за Артуром в зал суда, устроив знатный переполох, труда не составит.

Красиво, изящно, тонко. И, главное, точно по этикету – если кого-то куда-то приглашают в последний момент (а Директору сову явно отправляют где-то за полминуты до начала слушания), значит, видеть этого человека не хотят (еще бы). Тогда в качестве ответа на этот жест ему следует всячески показать свое недовольство – либо отказаться от приглашения (что в данном случае нежелательно), либо уйти раньше положенного (как и будет), либо – опоздать, но явиться так, чтобы все ахнули. Прекрасный жест.

- Да… ну… – Фадж, вообще надеявшийся слить все дело за неявкой обвиняемого и потому совершенно неподготовленный к длительной позиционной борьбе во время слушания (да и в целом к слушанию), потихоньку начинает зеленеть и обильно потеть. Вот какой же Дамблдор все-таки неприятный человек – все-то он знает всегда, везде успевает! – Я полагаю, нам понадобится еще один стул – я – Уизли, не могли бы вы --?

Заметили, да? Это красноречивое нервное «Я».

Боюсь даже представить, какой степени достиг испуг Фаджа к этому моменту (а с тех пор, как миру явилось светило явился Дамблдор, прошло не больше минуты), что он, Министр Магии, как школьник, как мальчишка-посыльный, едва не кинулся предоставлять Директору стул самолично.

- Не беспокойтесь, не беспокойтесь, – любезно произносит Дамблдор («Корнелиус, мой дорогой, следите за своим пульсом, он у вас, кажется, слишком высок, ни о чем не беспокойтесь, прошу вас… Будете себя хорошо вести – вам не будет больно. Дышите, голубчик, дышите») и, начертав себе обитое мягким ситцем кресло, легко усаживается на него, являя собой полное воплощение внутренней грации (совокупность мудрости, достоинства и доброты), сведя вместе кончики длинных пальцев рук и глядя на Фаджа с выражением самого вежливого интереса («Дышите, Корнелиус? Хорошо, дышите…»).

Замечу мимоходом: Гарри не удостаивается ни единого взгляда Директора – впрочем, если знать причину, сие немудрено. В полном судей зале, прямо под носом у Фаджа это, возникшее бы в лице и глазах мальчика, если бы он встретился глазами с Дамблдором, действительно было бы крайне… мм… неуместно.

- Да, – вновь произносит Фадж, шурша пергаментами и героически пытаясь взять себя в руки. – Так, что ж. Итак. Обвинения. Да, – он прочищает горло, выуживает из стопки лист и, взяв дыхание, принимается зачитывать обвинения.

Далее следует краткий эпизод с уточняющими вопросами, на которые Фадж даже не дает Гарри ответить нормально, в течение которого Дамблдор терпеливо и вежливо слушает.

Однако гнуть свою линию Фаджу, твердо вознамерившемуся дожать Гарри до признания вины, не позволяет вовсе не Дамблдор, а совсем даже мадам Боунз.

- …Прекрасно понимая, что вы находились в непосредственной близости от магла?

- Да, – со злостью отвечает Гарри, позабыв все мудрые советы Сириуса, – но я использовал это только потому, что на нас –

- Вы вызвали полноценного Патронуса? – интересуется мадам Боунз.

- Да, – отвечает Гарри, – потому что –

- Телесного Патронуса?

- Э – что?

- У вашего Патронуса была четко очерченная форма? Я имею ввиду, он был больше, чем пар или дымка?

- Да, – в отчаянии и с раздражением говорит мальчик, – это олень, всегда олень –

- Всегда? – удивляется мадам Боунз. – Вы вызывали Патронуса прежде?

Да, вот это – именно те вопросы, которые, конечно же, в данный момент имеют самое прямое отношение к рассматриваемому делу.

- Да, – с нажимом отвечает Гарри. – Я делаю это уже больше года.

- И вам пятнадцать?

- Да, и –

- Вы научились этому в школе?

- Да, – Гарри повышает голос, – профессор Люпин научил меня этому на третьем курсе из-за –

- Впечатляюще, – произносит мадам Боунз, прямо глядя на Гарри сверху вниз, – настоящий Патронус в его возрасте… действительно впечатляюще.

Ах, какие замечательные вещи легкой непринужденной репликой сделала мадам Боунз!

Во-первых, одним махом она прерывает Гарри, готового сболтнуть лишнего. Очевидно, что она очень даже в курсе событий 1993\1994 учебного года, потому резко затыкает Гарри – нет нужды лишний раз напоминать Фаджу, кто такой Люпин (удивительно, как сам Фадж позже позабыл припомнить Директору, что тот притащил в школу оборотня, никому не сообщив, что он оборотень) и по каким причинам Гарри в том году пришлось учиться вызывать Патронуса.

Во-вторых, мадам Боунз, забрав эстафету допроса у дожимающего Фаджа, уводит дело куда-то в сторону, принявшись восхищаться умениями Гарри, а заодно и намекая на высокий уровень образования, которым обеспечивает своих студентов школа Дамблдора – после чего все судьи вновь начинаю шептаться. Кто-то кивает, соглашаясь с мадам Боунз, кто-то хмурится и качает головой. Что ж, не сразу Москва строилась – реабилитировать Гарри перед частью судей, мимоходом чуть подняв самооценку мальчика и придав ему немного больше уверенности, у мадам Боунз однозначно получилось. Качели начинают раскачиваться.

Фадж, кстати, что-то такое тоже понимает:

- Вопрос не в том, насколько впечатляющим было колдовство, – раздраженно вклинивается Его Светлейшество, – вообще-то, если вдуматься, чем более впечатляющим оно было, тем хуже – учитывая, что мальчик сделал это прямо на глазах у магла!

Хмурившиеся судьи принимаются согласно кивать, однако хорошим пинком наконец высказаться так, чтобы все услышали, для Гарри становится ханжеский кивочек Перси.

- Я сделал это из-за дементоров! – громко озвучивает парень первую сенсацию дня.

Качнувшиеся было качели (от Фаджа к мадам Боунз и обратно) замерли – весь зал мгновенно затих.

- Дементоры? – переспрашивает мадам Боунз, пораженно приподняв брови и очухавшись первой. – Что вы имеете ввиду?

В переводе на человеческий вопрос, тут же забившийся в голове мадам Боунз, звучит так: «Это как это так вышло, что Министерство отпустило дементоров гулять просто так?» Упс.

- Я имею ввиду, что там было два дементора, в том переулке, и они пришли за мной и моим кузеном!

- Ах, – Фадж неприятно ухмыляется, смело уткнувшись пришедшим в себя мозгом в стадию отрицания и немедленно найдя самое удобное объяснение услышанному. – Да. Да, я так и думал, что мы услышим что-то в этом роде.

- Дементоры в Литтл-Уингинге? – самым жутчайшим образом продолжает удивляться мадам Боунз («…или Министерство никого не отпускало, и они ушли сами? Или… специально послало к мальчику?!»). – Я не понимаю –

- Не понимаете, Амелия? – за то время, что мадам Боунз задается очень правильными вопросами, Фадж успевает жутко развеселиться, ибо его хорошо промытая извилина все сама для себя-то в секунду поняла прекрасно – и крайне предвзято. – Позвольте мне объяснить. Он продумывал это и решил, что дементоры станут прекрасным прикрытием, в самом деле, очень хорошим. Маглы не могут видеть дементоров, не так ли, мальчик? Очень удобно, очень удобно… но это только ваши слова и никаких свидетелей…

Ну! Очевидно, так! Гарри все это придумал!

Замечу: и для мадам Боунз, и для Фаджа выданная Гарри сенсация о дементорах становится одинаковой неожиданностью. То есть человек, который изначально должен был проводить слушание Гарри, совершенно не в курсе всех обстоятельств дела?

Я полагаю, Директор именно элементом неожиданности взять и хотел – при разборках с Фаджем в ночь на 3 августа, сразу после ЧП, я думаю, он не стал упоминать о дементорах, ибо, во-первых, сам еще не был в курсе всех обстоятельств, во-вторых, не хотел оные разборки затягивать (а то выяснение отношений началось бы однозначно – кто дементоров послал, каковы доказательства, вы, Директор, старый маразматик, всю жизнь мне испортили, еще и того оборотня наняли, кто, я спрашиваю, научил этого очкарика со шрамом Патронуса вызывать?!..), в-третьих, не собирался выкладывать все так сразу да еще и при свидетелях, в-четвертых, вовсе не хотел решать этот вопрос с Фаджем, перво-наперво сделав все, чтобы исключить его из числа тех, кто станет участвовать в слушании.

Будь на слушании одна мадам Боунз, все прошло бы гораздо более тихо и мирно, она бы инициировала проверку, и какой истерики Фаджа (по крайней мере, не при Гарри и остальных) не случилось бы. Но Фадж и Амбридж решили переиграть.

Что ж, с точки зрения Дамблдора, то, как вышло, тоже неплохо («Фехтовать изволите?»). Хочет Фадж зрителей – будут ему зрители.

Кроме прочего, обратим внимание: разговор идет уже довольно долго, а Дамблдор все еще молчит. Я бы даже сказала, не столько молчит, сколько внимательно смотрит и слушает. Очень угрожающе. И очень удобно. В частности, для себя он понимает примерно как раз на этом моменте вещь первую: Фадж не посылал дементоров к Гарри.

- Я не лгу! – громко возражает Гарри, перекрикивая шум в зале. – Их было двое, пришли с разных сторон переулка, все стало темным, похолодало, и мой кузен почувствовал их и побежал –

- Хватит, хватит! – высокомерно перебивает Фадж. – Я сожалею, что прерываю прекрасно отрепетированную историю –

Дамблдор легонько кашляет.

Все дружно захлопывают рты.

- На самом деле, у нас есть свидетель присутствия дементоров в том проулке, – вежливо уточняет Директор. – Кроме Дадли Дурсля, я имею ввиду.

Ход конем номер раз. Отравленным.

Лицо Фаджа как-то мигом сдувается. Выпялившись на Директора, Его Светлейшество с огромным трудом героически берет себя в руки:

- У нас нет времени слушать еще одну ложь, я боюсь, Дамблдор, – ах, батюшки, какие мы занятые! – Я хочу покончить с этим быстро –

Нет, ну это ж надо так легко прокалываться.

- Я могу ошибаться, – учтиво произносит Директор («Корнелиус, мы все давно и хорошо поняли, что вам очень хочется побыстрее написать в «Пророке», что Гарри – малолетний имбецил, но вы сначала послушайте, а уж потом что-то делайте»), – но я уверен, что Хартия Визенгамота о правах предусматривает, что обвиняемый имеет право предоставлять свидетелей по своему делу. – «Во всех мировых религиях божеством, Корнелиус, считается не свобода, не власть, не быстрота решений и даже не Министр Магии, а справедливость. Вот мадам Боунз это известно». – Разве это не является политикой Департамента обеспечения магического правопорядка, мадам Боунз? – «Корнелиус, я советую вам не спорить ни со своей коллегой, ни со мной, бывшим старейшиной Визенгамота, который прекрасно разбирается в документах. Боюсь, это пустая потеря вашего и, что гораздо хуже, моего времени».

- Все верно, – справедливо кивает мадам Боунз. – Абсолютно верно.

- О, очень хорошо, очень хорошо, – выплевывает нагнутый (но пока не сильно) Фадж. – Где этот человек?

- Я привел ее с собой, – отвечает Дамблдор. – Она прямо за дверью. Могу я --?

- Нет – Уизли, вы приведите ее, – рявкает Фадж на Перси, который немедленно вскакивает с места и проносится мимо Гарри и Дамблдора, не глядя на них (любопытно, как он с папой там встретится).

Минутой позже Перси возвращается, ведя за собой миссис Фигг. Дамблдор галантно поднимается, предлагая даме свое кресло, после чего колдует себе еще одно.

Свидетельница выглядит жутко напуганной – и даже всклокоченной. Любопытная деталь: на ногах у нее – домашние тапочки.

Можно, конечно, списать сей факт на определенную долю ее рассеянности или невнимательности к собственному гардеробу, но события, связанные с атакой дементоров, ясно показали, что эта дама находится полностью в здравом уме, так что предположение по поводу ее начинающегося слабоумия я отмету сразу. Покажите мне хоть одну престарелую добропорядочную английскую леди, которая, готовясь присутствовать на суде и иметь дело с властями, не выберет, не отстирает и не отутюжит весь свой гардероб минимум за сутки до встречи с властью.

Взглянем с другой стороны.

Участие миссис Фигг в слушании в качестве свидетельницы, по всей видимости, предполагалось изначально – она выучила свои показания наизусть и была готова оттарабанить их без запинки по первому же требованию.

Причем, замечу, что миссис Фигг упускает в своих показаниях некоторые детали – например, про встречу с Наземом сразу после того, как дементоры ушли: «Я вышла купить кошачьей еды в угловом магазине на Вистерия Волк около девяти вечера второго августа, когда услышала шум в переулке между Магнолия Кресент и Вистерия Волк. Приблизившись к началу проулка, я увидела <…> скользящих дементоров по алее – к тому, что выглядело, как два мальчика <…> с третьей попытки он вызвал Патронуса, который прогнал первого дементора, а потом по указанию Гарри убрал второго от его кузена. И это… это то, что произошло». (Ага, это то, что позволило мне, наконец, помочь…)

То есть, как видим, история миссис Фигг обрубается, и дальнейшие события вообще остаются скрытыми. Правильно, потому что Министерству совершенно не обязательно знать еще и о Наземе – они (Фадж) и так уже крайне недовольны тем, что миссис Фигг, очевидно, была поставлена Дамблдором, чтобы охранять Гарри.

И как же удобно, что Министерство не может ее засечь («У нас нет никакой записи о каком-либо волшебнике или ведьме, живущих в Литтл-Уингинге, кроме Гарри Поттера, – резко вмешивается мадам Боунз в процесс установления личности свидетельницы. – Эта ситуация всегда была на особом контроле, учитывая… учитывая прошедшие события». – «Я сквиб. Так вы меня и не стали регистрировать, верно?» – «Сквиб, да?» – Фадж с подозрением вглядывается в миссис Фигг, начиная, наконец, что-то соображать)!

Нечего Министерству вспоминать имя горячо любимого законом Назема. Единственная из судей, кто в курсе ситуации (и совершенно не удивляется существованию миссис Фигг) – Амбридж.

Она бы, конечно, могла уличить свидетельницу в сокрытии части правды (например еще – того куска между «пошла в магазин» и «услышала шум», в течение которого успел принестись мистер Тибблз с сообщением, что Назем покинул пост, и миссис Фигг принялась бегать по округе, пытаясь отыскать оставшегося без прикрытия и ушедшего из дома Гарри), но это ей остро не выгодно, ибо, если вдруг она начнет прижимать свидетельницу неудобными вопросами, как минимум одному Дамблдору станет ясно, что она что-то подозрительно сильно в курсе дел.

Поэтому миссис Фигг молчит о части деталей произошедшего, Амбридж молчит о том, что миссис Фигг молчит, а Дамблдор молчит и внимательно наблюдает.

Так вот, если участие свидетельницы предполагалось изначально – а оно предполагалось – то однозначно предполагалось и то, что кто-то прибудет за ней между 8 и 9 утра, чтобы доставить в Министерство.

Однако ситуация резко поменялась – и предупрежденные Дамблдором о заблаговременной готовности просто на всякий случай Тонкс и Люпин являются (уж я не знаю, каким именно составом) к миссис Фигг гораздо раньше назначенного времени, следуя информации о ЧП от кого-то из команды Дамблдора, и забирают миссис Фигг в Министерство так быстро и нервно, что дама даже не успевает переобуться и остается в домашних тапочках.

В этой связи Директор не просто так молчит всю первую часть слушания, пока Гарри допрашивают Фадж и мадам Боунз, не давая мальчику вставить ни единого слова, кроме «да» – ведь Директор мог же вмешаться и заявить о наличии дементоров в переулке и свидетеля за дверью зала суда гораздо раньше, прервав допрос одним покашливанием – однако он не сделал этого. Почему?

Я полагаю, потому, что он ждал, пока миссис Фигг доставят к двери зала суда номер 10 – уверена, те, с кем она явилась в Министерство, передали ее встречавшему Артуру, который и помчался с дамой к залу, указывая путь – и Директор, примерно высчитав, сколько времени им понадобится, чтобы добежать, прервал Фаджа своим покашливанием именно в самый нужный момент.

Конечно, в миг расстыковки орбитальной станции «Союз» (когда Перси отлепил свое седалище от скамьи и бросился впускать свидетельницу) сердце Дамблдора немного дрогнуло – а вдруг миссис Фигг еще нет за дверью? – но, как оказалось, вся команда молодец, и все сработали блестяще, свидетельница доставлена на слушание вовремя.

Не без мелких шероховатостей, конечно, миссис Фигг успешно дает свои показания (инициатива ведения допроса полностью переходит от сникшего Фаджа в руки мадам Боунз), заставив судей серьезно задуматься (качели-весы вновь зависают в ожидании):

- Не очень убедительный свидетель, – свысока произносит Фадж.

- О, не знаю, – признается мадам Боунз. – Она однозначно описала следствия атаки дементоров очень точно. И я не могу представить, зачем ей говорить, что они были там, если их там не было. – «И я не помню, чтобы Дамблдор когда-либо врал. И вообще, эта старушка вполне мила».

- Но дементоры, гуляющие по магловскому пригороду, которые случайно наткнулись на волшебника? – фыркает Фадж, полемизируя скорее даже с собой. Он уже понимает, что чего-то не понимает, но чего он не понимает, он пока не понимает. – Шансы на это должны быть крайне, крайне малы. Даже Бэгмен бы не поставил –

То, что начинается после этой реплики, я бы назвала «Серия Комбо Альбуса Дамблдора».

И предварила бы эпиграфом: «Простите, как это вы сказали? Какая-то невыносимая зеленая боль грызет ваш мозг? Очень сочувствую – тем более что она уже, кажется, сгрызла его большую часть. Но я здесь ни при чем. Не могу ни убавить, ни прибавить вам ни зеленой боли, ни серого вещества. Это вы, мой головокружительный, причиняете мне боль – к сожалению, не приметил, какого цвета».

Итак, ход конем номер два. Подожженным.

- О, я не думаю, что кто-либо из нас верит, что дементоры оказались там по случайности, – мягко произносит Дамблдор («Что-то вы начинаете многое додумывать не в ту сторону, дорогой Корнелиус»).

Все судьи остаются неподвижными, сохраняя крайне напряженную тишину – и только Амбридж едва-едва шевелится. Очевидно, она не удерживается, слегка испугавшись подожженного коня. Который делает свой ход сразу после того, как она была вынуждена изо всех сил сдерживать себя на показаниях миссис Фигг.

Слова врут, речь лжива – но тело всегда говорит правду. Амбридж начинает колоться – и внимательный Дамблдор, хорошо знакомый с истиной про особенности языка тела, без сомнения, все это уголком сознания по привычке подмечает. Проанализирует потом, на досуге.

Впрочем, если они с Амбридж виделись и ранее, скажем, на разборках в ночь на 3 августа, то ко времени слушания Директор уже может что-то такое подозревать – и сейчас внимательно смотрит на так называемые психологические доказательства, реакции всех подозреваемых. И если Фадж каждой своей реакцией выдает собственное полнейшее скудоумие да и только, то вот с Амбридж возникают вопросы.

- И что это должно означать? – ледяным тоном переспрашивает Фадж («Я не додумываю, я умею анализировать показания, я юрист!»).

- Я думаю, – Дамблдор производит ход отравленным подожженным конем, – это означает, что мне кажется, что им было приказано там оказаться. – «Мы здесь все умеем анализировать, Корнелиус, и многие здесь юристы, некоторые даже хорошие, но я сейчас не про вас».

- Я думаю, у нас было бы записано, если бы кто-то приказал двоим дементорам отправиться побродить по Литтл-Уингингу! – резко, словно приступ диареи, гаркает Фадж.

- Нет, если в эти времена дементоры следуют приказам кого-либо иного, помимо Министерства, – спокойно отбивает Дамблдор («Корнелиус, пока прошу по-хорошему: если уж собираетесь выходить из себя, то выходите аккуратно»). – Я уже делился с вами своими взглядами на сей счет, Корнелиус.

- Да, делились, – упрямо каркает Фадж. – И у меня нет причины верить, что ваши взгляды являются чем-либо более серьезным, чем чепуха, Дамблдор. Дементоры остаются на своих постах в Азкабане и делают все, о чем мы их просим. – («Нет, вот они грабли, и я люблю на них наступать!»)

- Тогда, – тихо, но очень отчетливо произносит Директор, – мы должны задаться вопросом, по какой причине кто-то из Министерства приказал двоим дементорам отправиться в тот проулок второго августа.

Да… это ход даже не шахматной фигурой – это ход сразу доской.

Посмотрите, что всего за четыре реплики проворачивает Директор: догадывается он изначально о причинах появления дементоров возле Гарри 2 августа или нет (точнее, о том, кто им отдал приказ), в любом случае, он не может вот так сразу начать намекать на то, что виновато Министерство.

Дамблдор предлагает Фаджу подумать об альтернативной версии (дементоров послали к Гарри по приказу возродившегося Реддла) – Фадж, разумеется, отказывается, мимоходом крайне неприятно обозвав идеи Дамблдора.

Тогда Директор разворачивается и со всей силы отвешивает Министру полновесную затрещину: в таком случае, дорогой Корнелиус, начни размышлять над тем, какая крыса в твоих доблестных рядах зачем-то насылает дементоров на моего мальчика.

Браво.

И тут случается самое уморительное. В полнейшей тишине, встретившей эти слова Директора, прикрывать зад Министрову спину кидается широкой грудью не кто-нибудь, а Амбридж.

Лучшего времени вставить свои пять копеек она не могла и сыскать – именно в этот миг Директор-то ее и прихлопывает. Я вовсе не говорю, что с этого момента он точно-точно знает, что дементоро-нападение – ее рук дело. Однако когда-нибудь после, на досуге, задавшись этим, в целом, не самым важным вопросом, Директору однозначно будет что подвергнуть анализу. Ибо уж очень сильно реакции Амбридж ее сдают.

Кроме того, не думаю, что в Министерстве (и нечего кивать в сторону Реддла и Ко – те пока сидят тихо, и Дамблдор это понимает) каждый второй обладает полномочиями приказывать дементорам – и социальным и иным весом, чтобы те послушались. Круг подозреваемых сужается крайне стремительно, а если Амбридж еще и повысили до правой руки Фаджа примерно в то же время, что случилось дементоро-нападение, то Дамблдору тем паче должно все стать более-менее ясно.

Может, он грешным делом одно время подозревал даже прямое участие Фаджа в атаке дементоров – однако поведение Министра на слушании доказывает, что тот однозначно не в теме, хоть и стремится кайфануть по полной от последствий атаки.

Значит, остается личная инициатива кого-то из его подчиненных. Кого именно, положим, не слишком сильно, но в глаза все же бросается. Особенно – во внимательные Директорские.

- Я уверена, я, должно быть, неправильно поняла вас, профессор Дамблдор, – жеманно улыбается Амбридж. – Так глупо с моей стороны. Но в одном крошечном моменте прозвучало так, будто вы предполагаете, что Министерство Магии приказало атаковать этого мальчика!

Амбридж издает легкий смешок, от которого шевелятся волосы на голове у Гарри. Несколько судей ей вторят, но даже у Гарри почему-то складывается ощущение, что им совсем не весело.

Ах, похоже, эти двое, Фадж и Амбридж, которой совершенно не много лет, уже предпочли забыть о годах наставничества Директора и совсем не учитывают, что, как бывшие его ученики, проигрывают ему по определению. Кто-то, к тому же, внушил этим идиотам мысль, что они умеют ненавидеть Дамблдора… Даже не смешно. Чтобы ненавидеть кого-то по-настоящему, нужно для начала дорасти до его уровня. Эти двое до конца жизни будут болтаться у подножия лестницы, вершина которой целиком принадлежит Директору. Даже мертвому. Можно себе представить, каким несокращаемым является разрыв при его жизни – даже плюнуть в таких собак, как Фадж, Амбридж, Люциус и прочие прихвостни, Дамблдор, должно быть, почитает за оказанную им великую честь.

- Если это правда, что дементоры следуют приказам исключительно Министерства Магии, и если это также правда, что два дементора напали на Гарри и его кузена неделю назад, то логически следует, что кто-то в Министерстве, – не станем указывать пальцем, доказательств пока нет, но людям со складом ума Порфирия Петровича они, собственно, и не нужны, – должен был отдать приказ о нападении. – «Если у вас не получается сложить один и один, Долорес, мне будет крайне интересно поработать с вами, как со счетоводом». – Конечно, данные конкретные дементоры могли выйти из-под контроля Министерства --, – вежливо добавляет Дамблдор, но Фадж, у которого пасть сегодня явно не на месте, его перебивает:

- Все дементоры находятся под контролем Министерства! – Министр начинает медленно окрашиваться в ярко-красный.

Дамблдор склоняет голову в маленьком поклоне («Ну, раз вы изволите фехтовать дальше, как вам будет угодно, Корнелиус»):

- Тогда, без сомнения, Министерство проведет полную следственную проверку по вопросу о том, почему два дементора оказались так далеко от Азкабана и почему они атаковали без разрешения.

Бум.

Итак, Дамблдор повторно загоняет Фаджа в ту же ловушку: либо Фадж признает, что не в состоянии контролировать дементоров (что, к слову говоря, по определению трудно, и тут его было бы даже не за что особо винить), либо признает, что Амбридж – мерзкая жаба он не в состоянии контролировать собственных сотрудников («Воля ваша, Корнелиус, но я буду бить. Бить больно. Выдвину обвинения и сделаю это крайне сурово, и в это время вам, мой беспристрастнейший, лучше бы отвернуться, чтобы случайно не увидеть того, чего вам видеть не хотелось бы. И не дай бог в рядах сотрудников Министерства, приказавших дементорам напасть на мою крошку, окажетесь вы»).

Примерно с этого момента слушание официально превращается в разборки Фаджа и Дамблдора. Точнее, Директора с Фаджем.

- Это не ваше дело – решать, что Министерство Магии сделает или не сделает, Дамблдор! – выплевывает Фадж, чье лицо уже стало пурпурным («Я всех умней, но это незаметно!»).

- Конечно, нет, – мягко соглашается Директор, который уже, не сдерживаясь и не стесняясь, начал веселиться во всю ширь своей коварной души. – Я всего лишь выражал свою уверенность в том, что этот эпизод не останется без внимания. – Директор бросает взгляд на мадам Боунз, которая глаз, конечно, не отводит, но хмурится и молчит.

А что тут скажешь? Дело крайне серьезное, и если Дамблдор смело может утверждать, что перед законом все равны, то мадам Боунз прекрасно знает, что, по мнению Фаджа и ряда иных Светлейшеств всея Министерства, некоторые все-таки равнее.

- Я напомню присутствующим, что поведение этих дементоров, если они действительно не являются частью воображения этого мальчика, не входит в объект рассматриваемого дела! – вопит Фадж. – Мы здесь, чтобы разобраться с обвинением Гарри Поттера в нарушении Декрета о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних!

- Конечно, так, – произносит Дамблдор, по предложению Фаджа охотно переводясь на тему, более близкую к сути дела, – но присутствие дементоров в том переулке имеет самое прямое отношение к вопросу. Пункт седьмой Декрета указывает, что магия может быть использована в присутствии маглов в особых обстоятельствах, и, поскольку данные особые обстоятельства включают ситуации, угрожающие жизни непосредственно волшебника, или волшебницы, или любых волшебников, ведьм или маглов, присутствующих рядом во время –

- Мы знакомы с седьмым пунктом, большое спасибо! – перебивает Фадж, рявкнув не хуже заправского бульдога.

Ну вот… как только начинаешь говорить прямо, правдиво и по существу, случается истерика в рядах тонконервных…

- Конечно, так, – вежливо произносит Дамблдор в очередной раз. – Тогда мы приходим к согласию, что использование Гарри заклинания Патронуса в данных обстоятельствах полностью соответствует категории особых обстоятельств, описанных в пункте? – «Корнелиус, ну право слово, уже становится стыдно…»

- Если там были дементоры, – вновь перебивает Фадж, – в чем я сомневаюсь. – «Нет, Дамблдор, я сказал: вот они, эти грабли, и я обожаю на них наступать!!»

- Вы слышали об этом от свидетельницы, – Дамблдор чуть-чуть повышает голос («Ау! Эй, вы, в танке! Там прием идет вообще? Сигнал есть?»). – Если вы все еще сомневаетесь в правдивости ее показаний, вызовите ее снова, вновь допросите ее. – То есть миссис Фигг на всякий случай все еще находится за дверью зала суда с Артуром. – Я уверен, она не станет возражать. – «Не бойтесь, Корнелиус, я разрешаю, можете поиграться в сурового самостоятельного Министра и Председателя суда. Однако, скажите на милость, почему я должен подсказывать вам, как правильно вести судопроизводство? Вы, часом, не идиот? Нет-нет, не отвечайте!..»

Тем временем Фадж начинает вполне аргументировано доказывать, что он действительно идиот:

- Я – это – не – это – Я хочу покончить с этим сегодня, Дамблдор!

Что Директора веселит окончательно:

- Но, разумеется, у вас не стоит вопрос, как много раз выслушать свидетеля, если противоположное приведет к серьезной ошибке правосудия, – «Принц, есть на свете принцы, я слыхал – фамильных древ прекраснейшие ветки – чью власть благословляет стар и мал; но случаи такие очень редки».

- Серьезная ошибка, моя шляпа! – Фадж переходит на фальцет. – Вы когда-либо утруждали себя сосчитать количество дурацких историй, которые сочинял этот мальчишка, Дамблдор, прежде, чем пытаться прикрыть его вопиющее нарушение Декрета об ограничении колдовства? Я полагаю, вы забыли про чары Левитации, которые он применил три года назад –

Но тут уже не выдерживает Гарри:

- Это был не я, это был домашний эльф!

- Вот видите?! – вопит Фадж почище примы Большого драматического, указуя перстом в сторону Гарри.

Вклинивается мальчик, надо сказать, очень вовремя – я не знаю, какие чудеса выдержки пришлось применить Дамблдору, чтобы в голос не расхохотаться.

- Домашний эльф! В доме маглов! – продолжает вопить Фадж. – Я вас умоляю.

- Обсуждаемый домашний эльф, – спокойно отвечает Дамблдор, – в настоящее время работает в школе Хогвартс. – Совершенно случайно. – Я могу сейчас же призвать его сюда для дачи показаний, если вам угодно.

К слову сказать, прекрасное подтверждение тому, о чем мы говорим уже который год: Дамблдор превосходно осведомлен о том, как проходят каникулы Гарри. Жаль, отвлеченный представлением Фаджа, мальчик этого не замечает.

- Я – не – у меня нет времени слушать домашних эльфов! – разумеется… кто в целом мире вообще считает необходимым их выслушать? – В любом случае, это не единственное – он раздул свою тетю, ради бога!

Я же говорила, что Фадж ни один промах Гарри не забыл. Удивительно, как он еще не вспомнил, что годом ранее была разнесена гостиная Дурслей, а Дадли остался с гигантским языком в качестве подарка – с другой стороны, как я уже писала, наиболее вероятно, что Артур, представив тогда, что начнется, и оттого так разоравшийся на близнецов, дело-таки замял (возможно, не без помощи Дамблдора), и информация об этом до Фаджа даже не дошла.

Проорав свой аргумент, Фадж бьет кулаком по судейской столешнице и проливает на себя баночку чернил.

- И вы по доброте душевной не стали выдвигать свои обвинения по этому поводу, признав, я полагаю, что даже самые лучшие волшебники не всегда могут контролировать свои эмоции, – спокойно комментирует Дамблдор, наблюдая, как Фадж пытается очистить свои записи от пролитых чернил («Боже, Корнелиус, мой дорогой, что ж вы так убиваетесь? Вы ж так не убьетесь…»).

- И я еще не начинал о том, что он вытворяет в школе, – бурчит Фадж («А вот так?»).

- Но, поскольку у Министерства нет полномочий наказывать студентов Хогвартса за их проступки в школе, поведение Гарри там не относится к данному слушанию, – отбривает Дамблдор, как прежде, вежливо, однако в его тоне появляется предостерегающий холодок («Не тронь мою крошку, Корнелиус, и мои методы ее воспитания, с этим я разберусь без помощи со стороны. И вообще, я погляжу, что-то ты сильно разошелся. Осторожнее – если разойдусь я, вам всем здесь станет резко мало места»).

Однако Остапа уже понесло, и предупреждающих сигналов он упрямо не замечает:

- Ого! Не наше дело, чем он занимается в школе, да? Вы так думаете?

Жутчайшее оскорбление, которого фаджево уязвленное эго не простит.

- У Министерства нет полномочий исключать студентов Хогвартса, Корнелиус, – вновь обрубает Дамблдор, – что я напомнил вам ночью второго августа. У него также нет полномочий конфисковать палочки до момента, когда обвинения будут успешно доказаны; опять же, как я напомнил вам ночью второго августа. – Как видим, Дамблдор краем сознания понимает, что спор зашел в опасно новую плоскость, и пытается вернуться к сути слушания – не собираясь, тем не менее, смягчать или сдавать позиции. – В вашей восхитительной спешке убедиться, что закон соблюдается, вы, ненамеренно, я уверен, проглядели несколько собственных несоответствий закону. – «А я, как всегда, рад вам помочь и обратить на это ваше незрелое внимание».

Второй предупреждающий сигнал.

Однако тяжелобольное, как видно, не лечится – вошедший в раж Фадж, может, и рад бы остановиться, да не успевает, и многочисленные слушатели имею счастье узнать истинную политическую позицию дорогого заигравшегося Министра:

- Законы можно и поменять, Дамблдор, – выдает он собравшимся с крайне нехарактерным ожесточением.

- Разумеется, можно, – кивает Дамблдор. После двух предупреждений, как известно, стреляют на поражение. – И вы, безусловно, производите много изменений, Корнелиус. – «Политика всегда отражает действительность, мой дорогой. Если человек достойный, то и политик из него получается достойный. А если человек… впрочем, вы сами знаете». – По какой причине в те несколько коротких недель, которые прошли с тех пор, как меня попросили оставить пост в Визенгамоте, уже успел войти в практику сбор полного уголовного суда для разбора дела по простому нарушению запрета на волшебство несовершеннолетних! – «Это что за политическое извращение, мои драгоценные?»

Лицо Фаджа становится красновато-коричневым. Судьи, почувствовав себя явно не слишком уютно, принимаются ерзать на своих местах.

Я же говорила, что Дамблдор не упустит шанса парой изящных оплеух уложить всех на лопатки хотя бы за то, что согласились судить Гарри, как политического. Лишь Амбридж, эта любительница полных составов (глава какого Отдела в прошлом году послала всю Комиссию по злоупотреблению магией по грюмову душу? чья идея была судить Гарри так?), сохраняет абсолютно пустое выражение лица, просто продолжая разглядывать Директора. Очень такая, к слову сказать, тоже красноречивая реакция.

На этом моменте Дамблдор, которому надоело возиться с уже и так зажатыми в угол судьями, решает произвести добивающий (исключительно из милосердия, чтобы долго не мучились):

- Насколько я осведомлен, пока не существует закона, указывающего, что работа этого суда заключается в наказании Гарри за каждое колдовство, которое он когда-либо совершал. Он получил обвинение по конкретному делу и представил свою защиту. Все, что он и я теперь можем сделать, это ожидать вердикта суда.

Директор вновь сводит вместе кончики длинных пальцев рук и замолкает.

Вы видели когда-нибудь, чтобы слушанием в суде руководил, решая, когда пора закругляться, не судья, а адвокат? А я вот видела. Как видела на практике и доказательство тому, что уважение может быть лишь к сильному человеку, к слабому – только жалость… да и то не всегда.

Пока Визенгамот взволнованно шепчется, Фадж в ярости пытается перевести дыхание.

Долгие минуты томительного ожидания, волнение Гарри – и вот шепот в зале затихает, и слово берет мадам Боунз (очевидно, поняв, что Его Светлейшество Министр сейчас без мата говорить не в состоянии):

- Кто голосует за то, чтобы освободить подсудимого ото всех обвинений?

Гораздо больше половины поднятых рук.

- Кто за то, чтобы признать его виновным?

Фадж, Амбридж и еще пять человек выражают согласие. Что ж… 43 против 7. В этот раз и в самом деле: fiat, Justitia, fiat!

Приятно знать, доложу я вам, что не перевелись-таки люди, которые в трудные времена способны сохранить честь, справедливость и собственную голову на плечах.

Однако, судя по всему, сие приятно не всем:

- Очень хорошо, очень хорошо… – дважды глубоко вздохнув, сдавленным от гнева голосом произносит Фадж. – Все обвинения сняты.

- Великолепно, – бодро говорит Дамблдор, живо вскакивая на ноги и убирая оба своих кресла. – Что ж, мне пора. Хорошего дня всем вам.

Звучит, как издевка, если честно. Ну, это в адрес Фаджа. А Гарри он действительно желает хорошего дня.

Ни разу так и не взглянув на мальчика, Дамблдор в мгновение ока покидает зал суда, опасаясь, что Гарри непременно пойдет с ним на крайне нежелательный контакт, если только он задержится дольше.

Пока Дамблдор выпархивает из зала суда, хватает миссис Фигг и, кивнув мистеру Уизли, но так ничего и не сказав, уносится прочь, помахивая бородой на поворотах, а Гарри продолжает в шоке сидеть там, где его оставил Директор, подведем итоги второго раунда противостояния «Дамблдор – Министерство».

Отправив противников в нокаут серией комбо, Дамблдор не только возвращает Гарри доброе имя в конкретном вопросе о нарушении Декрета, но и полностью сокрушает Фаджа, мимоходом обратив внимание думающей части судей на амбре, исходящее от большинства действий Министра.

Так, мадам Боунз, избегающая смотреть на Гарри и почему-то жутко заинтересовавшаяся своим портфелем, после свершившейся баталии серьезно озабочена – в частности, вопросом о дементорах. Допускаю даже, что о необходимости расследования этого вопроса как Дамблдор, так и она лично станут напоминать Фаджу при каждом удобном случае, окончательно его заколебав. Ибо дело серьезное, и мадам Боунз не из тех, кто способен легко пропустить все услышанное мимо ушей и мозгов.

Однако замечу: за дементоров (официально, по суду) так никто и не ответит. То есть мадам Боунз развернуться не дадут – более того, и, я уверена, она это понимает, ей, как проявившей в ходе слушания особую проницательность, негибкость и честность, отныне и вовсе придется несладко – ибо на ком же Фаджу срывать всю злость? Не то чтобы она жалеет о том, что не поступилась принципами справедливого судейства, но и перспектива попасть в немилость к руководителю ее как-то не особо радует. Что ж, сие есть удел большинства людей ее склада – строгих, но принципиальных и справедливых.

Кроме прочего, Директор, изначально вовсе того не желая, умудрился бросить вызов Фаджу и Амбридж. Вторая, немного опустошенная, после окончания слушания принимается просто пялиться на Гарри за неимением Дамблдора, но через две минуты, выходя из зала суда и столкнувшись с парнем и мистером Уизли, уже посмотрит на Гарри почти оценивающе.

План страшной мсти зарождается прямо на глазах Гарри – уверена, именно Амбридж не просто предложит Министру взяться за школу, но разработает ему целый конкретный план, как это сделать.

Опасно. Целеустремленные дебилы – плохие соперники, совершенно непредсказуемые для думающего человека, стремящегося отыскать в их поступках здравый смысл, как некогда отмечал кто-то из самых-самых.

Ну… что тут скажешь? Обосрамленные Фадж и Амбридж, разумеется, сейчас до жути боятся общественного мнения и будут делать все, чтобы как-то обелить себя в глазах окружающих. Но мы все боимся, это нормально. Того или иного. Ненормально – когда начинаем прятать голову в песок или притворяться скунсами, тут я в который раз с удовольствием соглашусь с Анной.

Да, жизнь – нелегкая и часто страшная штука. Но нервенно сердиться не на тех, кто делает что-то по-настоящему плохое, а на тех, кто на это прямо указывает, мягко говоря, не совсем разумно. А уж начинать болезненно ежиться и брыкаться, когда над плохим смеются, не видя очевидного – это совсем вредно для головы.

С Амбридж все понятно, но ведь Фадж – Фадж-то еще может себя вытащить. Возможно, дав себе труд шевельнуть мозгами, он мог бы и понять, что те, кто смеется, делают это потому, что именно так проще выстоять в борьбе с этим гадским, грязным, болезненным… короче, плохим. Однако Фаджу, конечно, легче признать врагом Дамблдора, чем понять, что частью этого «плохого» сейчас является он сам.

Дамблдор, с другой стороны, подобной узостью мышления не обладающий, легко может, все обдумав, прийти к выводу, что нечаянно сделал ошибку, спровоцировав Фаджа обратить всю свою агрессию на школу. Впрочем, рано или поздно Министр все равно бы это сделал.

А, обдумав еще и тот кусок слушания, который относится к следующим подряд мелким, но очень важным проколам Амбридж, Директор и вовсе решает, что, в целом, все к лучшему в этом лучшем из миров, и вознамеривается со всем присущим вкусом оторваться на любезно предоставленной ему страшной мсте Фаджа. И на самом Фадже.

Таким образом, сцена Игры Года оформляется почти до конца – остается лишь предоставить Министру все условия для того, чтобы он сделал свой ход. То есть всего-то и следует, что немного подождать.

…Эх, Дамблдор, Дамблдор… Нельзя ли быть попроще? Нельзя ли быть мягче, легче идти на компромиссы с властью и совестью, глупее, выключать свою мудрость и логику, перестать упорно отстаивать интересы свои и близких, стать таким маленьким, никому не мешающим, бесхребетным, безвольным старичком, а? чтобы оно все как-нибудь само, а?

Вот, видно, нельзя. Никак…