Кто-то может подумать, что перерыв довольно значительный, а если вспомнить, сколько времени пройдет, прежде чем детки соберутся на первое занятие, то можно даже решить, что все как-то очень несерьезно, и Дамблдор явно подошел к руководству своим Юным Игроком с большой долей безответственности.

Ну, что ж… во-первых, язвительно раскритиковать можно все на свете – как говорится, сами попробуйте такой кружок создать, управляя детками, не входя в прямой контакт с оными детками. Во-вторых, а куда спешить, собственно?

Воевать, спеша, может только петух с курицей – нормальные командиры используют паузы для проработки планов и для сосредоточения войск на необходимых позициях. Паузу в принципе может себе позволить только великий человек – посмотрите на Фаджа, на то, как он пыхтит, чтобы хоть что-нибудь натворить, хоть как-нибудь Дамблдора уколоть. Но Директору эти подколки – что великану иголки.

Человек, который управляет таким огромным кораблем, не имеет права бегать по нему из стороны в сторону, увлекая за собой всю команду, да еще и круто вертеть рулем. Это может привести только к тому, что корабль либо накренится так сильно, что начнет набирать воду на палубы и в трюмы, либо повторит пируэт «Титаника», который вдруг решил, что хочет поцеловаться с айсбергом.

Дамблдор ни с каким айсбергом целоваться не хочет – у него толпы людей на корабле, которому еще в войне участвовать. А война – дело такое. Она либо проигрывается, либо выигрывается, и тогда уже можно делать, что угодно – а всякие (спасенные) болтуны и комментаторы пусть и дальше продолжают сидеть в углу и комментировать. До этого командирам дела нет.

К тому же, я бы не сказала, что все это время Гермиона (и частично привлеченный к процессу Рон) сидит совершенно без дела. Она тратит силы на то, чтобы переговорить с возможными участниками кружка по Защите («Ну, я думаю, ты будешь удивлен, как много людей заинтересовано в том, что ты хочешь сказать», – произнесет Гермиона 24 сентября), она подстраивает всю встречу к первым выходным в Хогсмиде (благо, подсказка о том, когда будут эти самые выходные, висит в гостиной аж со 2 сентября), она несколько раз перечитывает – хоть кому-то они пригодились – школьные правила, чтобы проверить, легальны ли встречи студентов и организация кружков («…я дважды и трижды проверила школьные правила, – пояснит Гермиона 7 октября, – я посмотрела все, что могла придумать, об ученических кружках и кружках домашних заданий, и они определенно разрешены»), она успевает определиться с местом проведения встречи («…обычно студенты туда не ходят, и я не думаю, что нас подслушают») и даже узнать, разрешено ли студентам посещать это место («…я специально спросила профессора Флитвика, можно ли студентам заходить в «Кабанью Голову», и он сказал, что да, но настоятельно рекомендовал мне принести свои собственные стаканы»), сообщает всем интересующимся, как пройти к пабу, назначает время («…я сказала им всем быть здесь к этому времени, – взволнованно сообщит Гермиона 7 октября, – и я уверена, они все знают, где это»), продумывает, о чем будет говорить на встрече, и, наконец, находит, как обезопасить себя от возможных болтунов.

Я уж молчу про то, что она все это время умудряется справляться с домашними заданиями, обязанностями старосты, размышлять (и очень продуктивно) над иными аспектами Игры, строчить письма Краму (хорошая девочка, очень мудро) да еще и вязать теперь уже практически всегда отличимые друг от друга шапки и носки для эльфов (видимо, решив, что будет делать это, пока не поступит ясный и однозначный сигнал прекратить).

По-моему, все это очень сложно назвать паузой.

Наконец, решив, что дальше тянуть уже некуда (ибо очень сильно поджимает нависшая дамокловым мечом дата похода в Хогсмид), Гермиона вновь возвращает Гарри к разговору о кружке по Защите.

На сей раз она не обороняется и не упрашивает, но весьма очевидно ведет (видимо, едва дотерпев до 24 сентября) – в своем неповторимом стиле: «Кстати, ты думал о Защите от Темных Сил, Гарри? И? Ну, что думаешь? Будешь нас учить? Слушай. Знаешь, что первый выходной октября – выходной в Хогсмиде? Что если мы скажем всем, кто заинтересован, встретиться там и все обговорить?»

Очень внезапные вопросы – и прямо в лоб, без всяких обходных – Гермиона сбивается лишь раз, когда перед ней встает необходимость перевести окучивание Гарри из стадии «Преподавай нам» в стадию «Преподавай всем обездоленным, кто этого захочет»:

- Будешь нас учить?

- Только тебя и Рона, да? – спрашивает Гарри.

- Ну… ну… так, только не срывайся снова, Гарри, пожалуйста… но я действительно думаю, что ты должен учить всех, кто хочет учиться. Я имею ввиду… это разумно, ведь мы говорим о том, чтобы учиться защищаться от… Волан-де-Морта. – Рон вздрагивает. – Не будь жалким, Рон. Это не кажется честным, если мы не дадим шанс другим.

Гарри некоторое время обдумывает услышанное.

- Ладно, – соглашается он. – Но я сомневаюсь, что кто-то, кроме вас двоих, захочет у меня учиться. Я чокнутый, помнишь?

- Ну, я думаю, ты будешь удивлен, как много людей заинтересовано в том, что ты хочешь сказать. Слушай, – вновь набрасывается Гермиона, поняв, что опасность миновала. – Знаешь, что первый выходной октября…

Тонко и очень точно – разве Гарри, такой весь героичный, в состоянии отказать обездоленным? Герри, всю жизнь боровшийся, Гарри, стремящийся помочь всем, кто нуждается, Гарри, такой любящий людей, которые относятся к нему дружелюбно?..

Две недели Гермиона настаивает парня в его собственном соку, будто маринует щупальца растопырника – и Гарри начинает ловить себя на том, что периодически продумывает планы воображаемых уроков, продумывает, какие заклятья могут показаться полезными его воображаемым ученикам, какие помогли ему самому… у парня в голове не укладывается, чему он может кого-то научить – он же ничего не умеет… и идея, с одной стороны, кажется сумасшедшей и жутко пугает, но, с другой, подсознание-то не убьешь.

А подсознание с малолетства любило вести, заставляло играть в генерала игрушечных солдатиков, подсознание откуда-то знает, что лучший способ чему-нибудь научиться – начать это преподавать (fake it till you make it), и подсознание помнит, как здорово выглядел Джеймс на фотокарточке первого Ордена – еще одной секретной и, без сомнения, героической организации сопротивления…

В общем, подсознание подговорило подталкиваемое Юным Игроком-манипулятором сознание, и оба этих негодяя толкают Гарри на согласие с совершенно сумасшедшей идеей Гермионы.

А что взрослые Игроки? Они что, не знают, что происходит что-то коварное и таинственное? Ой, не смешите моих мозгошмыгов! Две недели подряд Гермиона носится по Большому Залу и остальной части школы, о чем-то перешептываясь со студентами других факультетов – еще две недели она шепчется с ними же, на сей раз активно жестикулируя, явно рисуя пальцами в воздухе, как пройти к какому-то месту, спрашивает Флитвика (не упустившего момента потроллить студентку), можно ли студентам собираться в «Кабаньей Голове», и ему подобный вопрос, разумеется, совершенно не кажется странным, и он, разумеется, совсем не рассказывает об этом Макгонагалл, которая, разумеется, вовсе не предупреждает об этом Дамблдора, который, разумеется, отнюдь не делает крайне удивленное лицо, которое, разумеется, точно не подсказывает Макгонагалл, что Директор вовсе не удивлен и, мало того, все телодвижения ученичков контролирует и направляет, так что: «Минерва, Северус, прошу, пожалуйста, по возможности, не мешайте».

О Снейпе я еще отдельно поговорю, однако полагать, что Макгонагалл ни о чем не подозревает, так же смешно, как думать, что она ни разу не заметила, что Мародеры в свое время для чего-то почти целый месяц проходили с листиками Мандрагоры во рту (часть процесса становления анимагами). Но, поскольку мешать Игре травмоопасно, Макгонагалл и Снейп уходят в тень.

Мне кажется, что, даже если бы Макгонагалл в тот день (24 сентября) зашла в библиотеку и услышала бы, как трио договаривается о тайной встрече в Хогсмиде, а трио бы ее обнаружило, так что уйти по-тихому ей бы не удалось, это выглядело бы примерно так:

- Это дело, о котором вы сейчас перешептывались… можно ли полагать, что оно полностью безопасное, легальное, не входит в противоречие с правилами школы и не приведет к серьезной конфронтации с Министерством Магии и лично Инспектором Амбридж?

Гарри: «Конечно, профессор».

Рон: «Абсолютно, мэм».

Гермиона: «Совершенно точно, профессор Макгонагалл».

Макгонагалл:

- Хорошо. Меня тут не было. Ничего не слышала. Остановить вас не могла.

Одним словом, полный зеленый свет – только плывите, дети.

Наконец, наступает долгожданное 7 октября 1995 года, и дети плывут в сторону Хогсмида.

Проверяя на выходе из замка студентов, Филч резко принюхивается к Гарри, что не ускользает от внимания Рона и Гермионы, которые тут же интересуются, зачем это смотритель понюхал Гарри – парень рассказывает друзьям историю отправки письма Сириусу.

- Он сказал, что ему доложили, что ты заказываешь навозные бомбы, – заинтересовывается Гермиона. – Но кто мог ему доложить?

- Не знаю, – отвечает Гарри. – Может, Малфой, подумал, что это смешно.

- Малфой? – скептически переспрашивает Гермиона. – Ну… да… может быть…

Девушка остается задумчивой до самого Хогсмида. Разумеется, она с ходу въезжает в то, что история не слишком проста – думаю, главный вопрос, который ее заботит, состоит в том, это Дамблдору или Амбридж понадобилось письмо Гарри? И, если Дамблдору, то зачем?..

Трио достигает «Кабаньей Головы», которая выглядит отталкивающе даже снаружи, и колеблется на входе.

- Ну, давайте, – немного волнуясь, произносит Гермиона.

Гарри протягивает руку, решительно толкает дверь и входит внутрь первым («Побудьте здесь. Если там не опасно, я свистну» – «А если опасно?» – «Заору»). Гостей внутри немного, и каждый из них стремится спрятать свое лицо наиболее оригинальным способом: мужчина у стойки бара, чья физиономия скрыта за серыми бинтами; двое в капюшонах, разговаривающие с сильным йоркширским акцентом; волшебница под черной вуалью до пят в углу возле камина.

Гарри особенно заинтересовывает волшебница.

- Ну, не знаю, Гермиона. Тебе не приходило в голову, что это может быть Амбридж?

- Амбридж короче, чем эта женщина, – Гермиона бросает оценивающий взгляд на ведьму, после чего рассказывает друзьям, что проверила все правила и узнала у Флитвика, можно ли студентам собираться в этом пабе. – Я просто не думаю, что это хорошая идея – выставлять напоказ то, чем занимаемся.

- Да, – сухо соглашается Гарри. – Особенно, учитывая, что это не кружок по домашним заданиям ты планируешь, да?

Вышедший за стойку бармен подает ребятам три бутылки сливочного пива, троица усаживается за столик и едва успевает задаться вопросом, где все, как дверь паба вновь отворяется, и внутрь шумной толпой вваливаются… ну, собственно, все: Невилл, Дин и Лаванда; Парвати и Падма Патил; Чжоу и Мариэтта Эджкомб (одна из ее подружек, которую Чжоу случайно затащила с собой за компанию); Полумна; Кэти, Алисия и Анджелина; Колин и Деннис Криви (вот уж я не знаю, как второкурсник Деннис здесь оказался – кажется, проход из «Зонко» в этот день не стоит пустым); Эрни Макмиллан, Джастин Финч-Флетчли, Ханна Аббот и Сьюзен Боунз; Энтони Голдстейн, Майкл Корнер и Терри Бут; Джинни, Захария Смит и, наконец, близнецы Уизли и Ли Джордан с пакетами из «Зонко» (ну, понятно, кто прикрывал проход).

То, что, как говорит Гермиона, «идея кажется достаточно популярной» – это очень слабо сказано. Гарри, открыв рот, наблюдает за прибывшими.

- Привет, – говорит Фред, подбежав к бару, – можно нам… двадцать пять бутылок сливочного пива, пожалуйста.

Бармен принимается передавать бутылки Фреду, который раздает их остальным.

- Спасибо, – говорит Фред, – давайте, вы все, у меня не так много денег, раскошеливайтесь…

Близнецы, конечно, очень помогают в этой встрече, сначала сразу всех расслабив, а затем периодически вклиниваясь в возникающие споры, успокаивая особо буйных – как-никак, одни из самых старших среди присутствующих.

А конфликты, разумеется, обнаруживаются – все ж детки с характером. Захария Смит, едва Гермиона только начинает встречу, принимается встревать с расспросами о кладбище и прочем, когда Гарри честно предупреждает ребят, что ему помогали, и он, возможно, не так крут, как они все себе выдумали, Захария обвиняет Гарри в том, что он пытается выкрутиться («Это не то, что он сказал», – рычит Фред вслед за Роном, предложившим Смиту заткнуться. «Хочешь, мы прочистим тебе уши?» – говорит Джордж, вытаскивая устрашающий инструмент из пакета «Зонко». «Или любую часть тела, – уточняет Фред, – нам все равно, куда это засунуть»), затем Гермиона умудряется поссориться с Полумной насчет того, есть ли у Фаджа армия Гелиопатов, и выслушать, что, мол, она, Гермиона, ограниченная – в последний раз Гермиона такое слышала от Трелони перед тем, как покинуть ее класс навсегда, естественно, девушку это задевает («Кхе-кхе», – Джинни так точно копирует Амбридж, что некоторые дергаются в страхе – но конструктивный диалог возобновляется). Однако, в общем и целом, договориться – как-то и о чем-то – у ребят получается.

Довольное собой, трио радостно покидает паб после остальных ребят, даже не подозревая, что Гермиона ошиблась, полагая, что в пабе их не подслушают. Их не просто подслушали – их подслушали целых три пары ушей.

Пара первая – Наземникус Флетчер в образе ведьмы в вуали, которая так сильно привлекла внимание Гарри (парень прямо как Трелони; что-то чувствует, но что – не понимает). О том, что это был он, трио признается в понедельник Сириус: «Наземникус, конечно. Он был волшебницей под вуалью <…>. Он был отлучен от «Кабаньей Головы» двадцать лет назад, а у того бармена длинная память».

Можно, конечно, спросить, почему он не воспользовался второй мантией Грюма (первая была утрачена вместе со Стерджисом) или чарами Дезиллюминации – однако дело в том, что запах Наземникуса наверняка должен быть особенно приятен каждому, кого приводит в восторг запах табачного дыма и огромных порций огневиски, перемешанного с дешевой медовухой, так что не учуять его (даже когда Назем находится под мантией) просто невозможно. Да еще кто-нибудь сядет или наступит… а у того бармена, кроме хорошей памяти, еще и быстрая соображаловка имеется – нет, надежнее ведьмой побыть.

Что тут делает Назем, понятно – не мог же Дамблдор оставить своих детишек совсем без присмотра. Как он здесь оказался, тоже ясно – цепочка Гермиона-Флитвик-Макгонагалл-Дамблдор мною уже обозначена. Но есть еще кое-что: краем глаза из-под вуали Назем поглядывает за второй парой ушей в пабе.

Мужчина у стойки бара с забинтованным лицом – Уилли Уиддершинс. Если сопоставить все цитаты, в которых это имя мелькает, картинка вырисовывается вполне ясная.

«Я как раз читал об аресте Уилли Уиддершинса, когда вы пришли, – ближе к Рождеству сообщит мистер Уизли. – Вы знали, что оказалось, что это Уилли стоял за теми самоизвергающимися унитазами летом? – ахтунг! – Одно из его проклятий отскочило, унитаз взорвался, и они нашли его без сознания в обломках унитаза с головы до ног в -- <…> В общем, не спрашивайте меня, как, но он отвертелся в том деле об унитазах. Могу только предположить, что деньги сменили руки…»

Далее: «Вы помните, Министр, – скажет Амбридж в апреле, – что в октябре я посылала вам отчет о том, что Поттер встретился со студентами в «Кабаньей Голове» в Хогсмиде <…>. У меня есть свидетельство от Уилли Уиддершинса, Минерва, который оказался в баре в то время. Он был сильно забинтован, это правда, но на его слух это не повлияло. Он слышал каждое слово Поттера и поспешил прямо в школу, чтобы сообщить мне». – «О, так вот, как он не был подвергнут преследованию за те самоизвергающиеся унитазы! – поднимет брови профессор Макгонагалл. – Какое интересное нововведение в нашу систему правосудия!»

Ну и, наконец, я просила это запомнить: летом Наземникус рассказывал историю о том, как он воровал жаб у одного несчастного и после продавал их ему же еще дороже. Несчастного звали не как-нибудь, а Уилл: «…и я говорю: «Украл всех твоих жаб, Уилл, что теперь? Так тебе понадобятся еще, да?» – о, я уверена, это все о том же Уиддершинсе.

В принципе, все довольно очевидно. Я не думаю, что Уилли случайно «оказался в баре в то время» – его подослала Амбридж, согласившаяся отмазать его от обвинения по унитазам, если он станет ее шпионом на встрече детишек. Остается лишь вопрос, каким образом Амбридж вообще узнала, что встреча планируется?

Ну, не заметить что-то затевающую Гермиону, шепчущуюся со студентами других факультетов, крайне сложно – однако Уилли уже сидит в баре, когда туда входит трио, следовательно, он знал о времени и месте встречи. Откуда? Эту цепочку составить тоже довольно просто: трио обсуждает детали встречи 24 сентября, сидя в библиотеке, по которой невидимой тенью шныряет хозяйка мадам Пинс, которая особенно дружна с Филчем, который уже успел отметиться сотрудничеством с Амбридж.

Не знать, что нечто в грязных бинтах (правильно, такие в больницы не ходят) – это Уилли, Назем не может, они же общаются. Зато Уилли вполне может не знать, что Назем – ведьма в вуали (Назем же не совсем идиот).

Так что я склонна думать, что Назем здесь не столько ради того, чтобы детишек оберегать, сколько затем, чтобы слушать, что они говорят. С помощью Назема Дамблдор узнает все детали их разговора – то есть то, что узнает Амбридж. Это полезно, учитывая, что Директор уже сейчас просчитывает способы защиты в случае, если Амбридж пойдет в атаку, попытавшись схватить всех организаторов полуподпольной группировки – в таких случаях импровизировать как-то не очень хочется.

Пойду даже чуть дальше и предположу, что Назем здесь именно потому, что узнал от Уилли, что он, Уилли, будет здесь, ибо пошел на сделку с Амбридж. Не было бы Уилли – зачем здесь быть Назему? Что, детишек бармен загрызет, что ли? Нет, Назем прикрывает ребят от того, чтобы они не ляпнули чего-то совсем лишнего – уверена, зайди разговор в слишком глубокую степь, он бы нашел способ его прервать.

Ну и, раз уж мы заговорили об Уилли, не могу не обозначить и мало относящийся к «Кабаньей Голове», зато сильно относящийся к Гарри вывод о том, что Директору, в принципе, уже сейчас может быть известен ответ на вопрос, кто наслал на парня дементоров в августе.

Флетчера тогда, сколь помнится, весьма своевременно увели с поста – и сделал это кто-то из своих воришек. Разумеется, этот кто-то тогда не признался, что его попросили это сделать, но вот где-то в промежутке между 24 сентября и 7 октября Флетчер узнает от Уилли, который несказанно рад такой удаче и потому хвастается дружку, что его выпустили – в обмен на услугу. «На услугу, так, Уилл? И кто ж это такой добрый?» – «А, из Министерских – на жабу похожа, Амбридж, кажется», – такой диалог вполне мог состояться.

От Назема о нем узнает и Дамблдор, который понимает, что власть обычным воришкам услуги не делает и обмен с ними не производит – только со своими воришками. Не думаю – и, видимо, не думает и Дамблдор – что у Амбридж в арсенале целая куча этих воришек, которые по совместительству еще и дружки Назема… В общем, сложить два и два не сложно, учитывая, что Назем, скорее всего, объясняясь, почему покинул пост в августе, имя Уилли упоминал.

Так что Дамблдор уже знает, кто наслал на Гарри дементоров. Основываясь на реакции Фаджа, приходит к выводу, что сей акт был личной инициативой Амбридж, видимо, чтобы подставить Гарри по-крупному, пока другие только говорили об этом. И я бы не сказала, что Директору сие открытие очень нравится. Но, как капитан огромного корабля, он предпочитает избегать резких телодвижений. Всему свое время.

Возвращаемся в «Кабанью Голову», где встречу детишек внимательно слушает третья пара ушей – бармена.

О, про бармена и его паб – это вообще отдельная песня.

Начать хотя бы с того, что символом паба является отрубленная, истекающая кровью голова кабана (символ Хогвартса – вепрь; кабан то есть). Название паба меня веселит до сих пор – мол, видишь, кабан, кто твоя голова? так что не умничай…

В пабе сильно воняет козами. Бармен – мужчина с большим количеством длинных серых волос и с длинной бородой, который выглядит изначально сердитым – и… чем-то отдаленным Гарри знакомым.

Разумеется, это Аберфорт. Аберфорт Дамблдор, младший брат Директора («И ты думаешь, Аберфорт ото всех спрятался? – рассказывал в прошлом году Директор безутешному Хагриду о том, как Аберфорта обвинили в проведении экспериментов над козами. – Ничего подобного, он продолжал работать, как ни в чем не бывало… Правда, не знаю, умеет ли он читать, может, это вовсе и не мужество…»).

И Аберфорт очень рад всех здесь видеть:

- Чего? – рычит он, когда трио подходит к барной стойке.

- Три бутылки сливочного пива, пожалуйста.

Аберфорт ставит бутылки с жутко громким стуком.

- Шесть сиклей, – бросает он.

Гарри протягивает монеты, и глаза Аберфорта на мгновение задерживаются на его шраме – затем он резко отворачивается.

Понятно, что Аб всёк с первой же секунды, что, раз в пабе толчется Гарри, то происходящее указывает только – и только – на Игры одного конкретного человека.

- Знаете, что? – воодушевленно бормочет Рон, когда трио занимает столик. – Мы можем заказать здесь все, что хотим. Думаю, этот тип продаст нам, что угодно, ему все равно. Я всегда хотел попробовать огневиски –

- Ты – староста, – выплевывает Гермиона.

Улыбка Рона вянет.

- О… да…

Ну, помимо того, что как же здорово, что значок старосты хоть кого-то останавливает (меня вот в мои годы не остановил ни разу), как замечательно и то, что Гермиона пресекла попытку несовершеннолетнего Рона наклюкаться огневиски в присутствии брата Директора.

И если на момент, когда трио занимает столик, Аберфорт еще не до конца понимает, что, собственно, происходит, то в миг, когда в паб вваливается 25 сопляков, до него совершенно точно доходит, что происходит что-то нехорошее.

Посмотрим на реакцию (тело ведь всегда говорит правду): он замирает в акте вытирания стакана грязной тряпкой (хорошо хоть, челюсть на месте удержал), затем, получив заказ от Фреда, пялится на него некоторое время – в раздражении швыряет тряпку и начинает передавать бутылки («Что, они здесь еще и останутся?!»). А Гарри-то, наивная душа, думает, что он просто никогда не видел так много людей в своем пабе! Ах, Дамблдора после этой сходки малолеток ждет очень, очень серьезный разговор с младшим братом («Какого, я спрашиваю, черта?!»).

Вообще, ситуация не просто забавная, а сверхуморительная: Назем слушает беседы ребят, потому что так надо Дамблдору; Уилли – потому что так надо Амбридж. А Аберфорт (в течение всей сходки продолжавший вытирать стакан той же грязной тряпкой, делая его еще грязнее) слушает и материт всех, на чем свет стоит, потому что ему это совершенно не надо.

Меж тем, вопрос резонный: какого черта? Я имею ввиду, почему Директор решил устроить сходку именно в «Кабаньей Голове» младшего брата? Ибо я склонна думать, что, хоть Гермиона и считает, что это она выбрала место (великий шпион, за которым шпионит шпион (Уилли), за которым шпионит шпион (Назем), за которым шпионит шпион (Аб) Дамблдора), это не совсем так.

Возможно, конечно, Директор думал, что Гермиона соберет всех, как обычно, в «Трех Метлах», и это его вполне устраивало, ибо там, как помним, имеются уши Розмерты. Однако Гермиона решает перестраховаться и делает ставку на «Кабанью Голову», о чем незамедлительно сообщает Флитвику. И Директор инициативу студентки не пресекает (хотя мог бы). Поняв, что Аберфорт вряд ли будет сильно сговорчив, Директор подсылает к деткам вместо ушей Розмерты уши Наземникуса, хотя вообще-то такой шпион требует гораздо больше телодвижений и беспокойства, чем Розмерта – он менее надежен и, кроме того, по словам Сириуса, был отлучен от «Кабаньей Головы» 20 лет назад (не из этой ли передряги – конфликт с Абом – когда-то вытащил Директор Назема, чем и был вознагражден верностью воришки?), и теперь ему приходится маскироваться. Так что выходит, конечно, не так удобно, как планировалось изначально, но то, как выходит, тоже неплохо.

Ибо в качестве бонуса от проведенной операции Дамблдор ненавязчиво вворачивает младшего брата в орбиту Игры.

А Игра вертится рядом с Аберфортом минимум с 1991/1992 учебного года – ведь именно в «Кабаньей Голове» Хагрид выиграл драконье яйцо у закутанного в капюшон Квиррелла (он же – Реддл) и «проболтался» о том, как обойти Пушка на пути к Философскому Камню. Именно в «Кабанью Голову» периодически заглядывал Хагрид и в другие годы – да и Дамблдор, исходя из его признания в Игре-6, тоже. «Во всяком случае, так это выглядит», – добавит он. Удобно выглядит, надо сказать – брат пришел навестить брата… и трансгрессировал прямо из задней комнаты паба… Но я отвлеклась.

В целом, «Кабанья Голова» – вариант беспроигрышный. Если что-то упустит в своем докладе о сходке Назем, если он, к примеру, таки ж не знает, что человек в бинтах – это Уилли, Директор все равно восстановит всю картину встречи, поговорив с Аберфортом:

- Какого черта, я спрашиваю, Альбус?! – орет Аберфорт вместо приветствия, едва Дамблдор успевает безмятежно вплыть в паб.

- Что такое, мой дорогой? – вежливо удивляется Директор.

- Я тебе сейчас расскажу, что такое! – Аберфорт швыряет грязную тряпку под ноги брату. – Почему твоим соплякам понадобилось выбрать мой паб, чтобы играть в твои Игры? Разве я не обозначил это ясно – я не хочу иметь ничего общего с твоими схемами!

- Ох, Аберфорт, – Дамблдор самостоятельно наливает себе стаканчик медовухи и усаживается на высокий стул у барной стойки, салютуя брату. – А чего ты ожидал? Живешь рядом с Хогвартсом, разумеется, к тебе будут захаживать люди, случайно являющиеся моими помощниками. Уверяю тебя, я не хотел тебя беспокоить и изначально рассчитывал на «Три Метлы». Но мисс Грейнджер решила иначе. Что я мог поделать?

- Ну да, совершенно ничего, очевидно, так, – фыркает Аберфорт и усаживается напротив Дамблдора. – Как организовать группу малолетних уголовников, так это мы можем, а как направить их подальше от меня, так –

- О, так ты слышал, о чем они беседовали? – широко улыбается Директор.

- Твои детишки, Альбус, орали о своих секретных делах на весь чертов паб. Я сильно удивлюсь, если узнаю, что хоть кто-нибудь их не слышал – ну, разве, может, тот, в бинтах по самые уши…

- В бинтах, говоришь? – Дамблдор задумчиво доливает себе еще медовухи. – И кто же это был?

Тут либо имярек, либо большой знак вопроса – но у Директора в любом случае просто нет шанса не узнать, что это был Уилли – и Назем его видел и знает, что у того проблемы с унитазами, вот он в бинтах и бегает (над чем вся воришкина компания, небось, хохочет, аж лопается), и Аб ему пойло подавал, и сам Уилли после сходки «поспешил прямо в школу, чтобы сообщить» Амбридж (мало того, что от обвинений отмазывает, так еще и в школу эту грязь таскает) обо всем, что слышал – и Хогвартс просто не мог не передать Дамблдору, что это за забинтованное чудо ходит по его школе.

Так что Директор по итогу сходки, во-первых, знает, что знает Амбридж (и продумывает свою защиту, исходя из этого), во-вторых, знает, откуда она это знает, в-третьих, понимает, кто и как наслал на Гарри дементоров летом, в-четвертых, имеет прекрасный повод лишний раз пойти на контакт с Абом (война скоро, надо сильнее объединяться – и все такое), в-пятых, собственно, организовывает первую встречу трио с будущими боевыми товарищами, на которой на весь паб решается… а что, собственно, на ней решается? И что, соответственно, слышат три пары ушей?

Самое смешное – ничего существенного.

Приходят 28 детей с разных курсов и факультетов. Гермиона говорит, что надо обучаться настоящей Защите – не только ради СОВ, но и потому, что Реддл вернулся. Гарри дает леща Захарии, который возжелал было послушать, как именно Реддл вернулся и что случилось на кладбище.

Ребята принимаются вспоминать, что они слышали о заслугах Гарри. Гарри предупреждает, что ему часто помогали и что он не такой уж героичный. Захария нарывается на второго леща.

Гермиона, наконец, устанавливает точно, что люди хотят учиться у Гарри – все согласны. Гермиона рассказывает недоумевающему, почему в школу присылают никудышного преподавателя по Защите, Эрни, что она усвоила от Сири – Фадж считает, что Дамблдор собирает армию против него (и кривая ухмылка Аберфорта на заднем плане в этот момент). Гермиона спорит с Полумной насчет Гелиопатов в Министерстве.

Детки решают, что будут встречаться раз в неделю – когда именно произойдет первое занятие, Гермиона обещает подумать и сообщить.

Детки пытаются определиться, где они будут заниматься (Рон предлагает в числе вариантов класс Макгонагалл, как в прошлом году, когда трио готовилось к третьему испытанию Турнира; вот я представляю, как обрадовалась бы Макгонагалл, заявись детки к ней с просьбой предоставить класс для сомнительных студенческих собраний). Гермиона вновь обещает подумать и сообщить. 

Про то, как детки собираются обучаться Защите (хоть сей пункт Гермиона и вставила в повестку дня), разговор вообще не заходит.

То есть из трех главных вопросов (как, когда и где заниматься Защитой) ребята по итогам встречи не отвечают ни на один. Либо я не знаю, как вести дела, либо Гермиона. Неужели она не могла подумать о том, когда и где, за все это время? Что постановила встреча? Что детишки хотят заниматься и будут оставаться на связи в ожидании, когда Гермиона придумает, где б им собраться. Здорово. Это надо было тащить кучу человек в паб и поднимать на уши три пары ушей…

Однако под конец встречи случается кое-что интересное. Гермиона вытаскивает из сумки пергамент и перо и, поколебавшись, с явным усилием произносит:

- Я – я думаю, все должны записать свои имена сюда, чтобы мы знали, кто здесь был. И я также думаю, – Гермиона набирает в грудь побольше воздуха, – что нам всем нужно согласиться не кричать о том, что мы делаем. Так что, если вы подпишитесь, вы согласитесь не говорить Амбридж или кому-либо еще, что мы затеваем.

Фред и Джордж расписываются первыми. Захария пытается свалить на Эрни обязанность передать ему, когда будет назначена встреча, однако Эрни и сам паникует. Гермиона поднимает брови.

- Я – ну, мы старосты, – признается он. – И, если найдут этот список… я имею ввиду… ты сама сказала, если Амбридж узнает –

- Эрни, ты действительно думаешь, что я оставлю этот список валяться, где попало? – интересуется Гермиона.

После этого никто не возражает, хотя Мариэтта, которую Чжоу затащила сюда за компанию, явно очень не хочет заносить свое имя в список – не зря она недовольно зыркает на свою подругу.

Гермиона прячет список обратно в сумку, и на несколько секунд наступает молчание – ребят преследует странное чувство, будто все они теперь связаны каким-то магическим контрактом. Что ж, преследует оно их не зря – 9 октября Гермиона признается Гарри и Рону, что она «наложила сглаз на список <…>, если кто-то побежит рассказывать Амбридж, мы точно узнаем, кто, и он об этом очень пожалеет». В лучших традициях старших Игроков Гермиона об этом всех предупреждает заранее, до того, как детки принимаются вносить в список свои имена. Что ж, старшие Игроки будут очень гордиться.

Таким образом, по существу, все, что Гермиона делает на этой встрече – подписывает с соучениками договор о неразглашении и обещает оставаться на связи. Могла она уже сейчас предложить, где и когда встретиться в следующий раз? Думаю, могла. А мог бы Дамблдор сейчас подсказать деткам наилучшее место? Разумеется. Почему же тогда не подсказал?

Ах, элементарно. В баре присутствуют уши Амбридж. Что слышат эти уши? 28 студентов встречаются в «Кабаньей Голове», что легально. Они обсуждают Министерство, преподавателя, Министра и Дамблдора с Реддлом – что легально, ибо у нас тут, вообще-то, свобода слова. Они соглашаются объединиться, что разрешено, ибо – пока – не запрещено. Существует какой-то список со всеми именами участников только что созданной группировки, но его вряд ли легко достать (бьюсь об заклад, заслышав о списке, Директор все понимает о его назначении сразу – и прослезился от счастья за свою смышленую студентку). Время и место следующей встречи – неизвестны. Будет ли вообще эта встреча – непонятно. Что будет на этой встрече – вообще мрак.

Есть ли что-то, за что могут ухватиться Амбридж с Фаджем, чтобы прищучить Директора и Гарри? Нет. Абсолютно. Гениальная комбинация.

Бегай теперь и вылавливай студентов по всему замку, сколько угодно, учитывая, что с момента встречи в «Кабаньей Голове» до первого занятия пройдет достаточно времени (Директор же никуда не торопится), а следить за 28 студентами в массе остальных (куда они идут и о чем шепчутся) Амбридж физически не в состоянии. Ну, встретились, да, поговорили, о чем-то там условились – может, еще встретятся, а может, и не встретятся… Преступление разве? Нет. Браво.

Студенты расходятся, а я должна упомянуть еще о двух деталях встречи. Во-первых, став перечислять заслуги Гарри, группка исторгает из себя голос Сьюзен Боунз, которая интересуется, правда ли, что Гарри умеет вызывать телесного Патронуса.

- Э – ты не знаешь мадам Боунз случайно? – уточняет Гарри.

- Она моя тетя, – улыбается девушка. – Я Сьюзен Боунз. Она рассказала мне о твоем слушании. Так – это правда? Ты сделал Патронуса-оленя?

Как приятно, что связи учеников со взрослым миром начинают проступать явственнее – и ползут замечательные слухи. Ох, далеко не все черно-белое вокруг Гарри, далеко не все… Кстати, о слухах.

- И ты убил Василиска тем мечом в кабинете Дамблдора? – спрашивает Терри Бут, продолжая список свершений Гарри. – Это мне так сказал один из портретов на стене, когда я был там в прошлом году.

Интересно, по какой причине вдруг один из портретов бывших директоров стал рассказывать Терри о том, что Гарри убил Василиска? Нет, понятно, мальчик заинтересовался мечом – но, если Дамблдор запретит, портреты будут молчать по поводу чего угодно. Следовательно, Дамблдор не запретил. Что ж, вывод один: Директор любит и умеет распускать слухи. Зачем ему это? О, правда порой пригождается в самые неожиданные моменты – как, например, в этот вот.

Та же правда (только уже в лице Гермионы) неожиданно открывает глаза Рону на то, что его сестра встречается с Майклом Корнером, о чем Рон не перестает бубнить в злости всю дорогу обратно в замок, а Гарри – причину, по которой Джинни теперь не смущается, как прежде, говорить в его присутствии («Точно», – подтверждает Гермиона, которая, без сомнения, провела много продуктивных бесед с Джинни тем летом по поводу того, что ей сначала надо выйти из тени, чтобы Гарри ее заметил, и проявить себя как личность: «Джинни раньше мечтала о Гарри, но сдалась месяцы назад»). Та же правда позволяет великому психологу Гермионе вконец засмущать несчастного Гарри («И, говоря о Майкле и Джинни… что у вас с Чжоу? Ну, она просто не могла отвести от тебя глаз, разве нет?»).

Да, день определенно и полностью удался – можно позволить себе расслабиться. Гермиона явно чувствует себя победителем – и она действительно большая умница; впереди выходные, можно передохнуть, хотя это, разумеется, еще только самое начало не самого легкого пути – но все остальное будет потом, потом.

Здесь и сейчас, 7 октября 1995 года, трио возвращается в замок, окрыленное успехом.