Меж тем, пока мудрые и не очень мира сего занимаются планированием и перепланированием, Гарри торчит у Дурслей, что бесит Гарри в высшей из возможных мере. Делать парню на Тисовой особо нечего. Изредка в доме появляется кто-то из Ордена, что всякий раз приводит Дурслей в состояние острого заикания, а Гарри – в глубинный свун, однако их визиты коротки и малоинформативны.

Новостей о том, как идет война, в «Пророке» содержится даже меньше, чем в магловских телепередачах, а Гарри проводит большую часть времени в молчании. Он продолжает остро переживать смерть Дамблдора, боится неизвестности и старается не думать о будущем.

Так проходят дни, немного разбавляемые бессмысленными, но забавными разговорами и подшучиваниями над всеми Дурслями попеременно, и так бы они, наверное, и проходили дальше, если бы Гарри не был нужен Игре. А поскольку Гарри ей все-таки не просто нужен, а серьезно необходим, 26 июля, за 4 дня до совершеннолетия Гарри и за пару часов до его отбытия из дома Дурслей, Игра с ним активно начинается.

Хотя, конечно, строго говоря, с парнем она никогда и не заканчивается. Ну, взять хотя бы то, что, потратив все утро на разбор чемодана, чтобы отделить мусор, содержащийся в нем, от вещей и книг, которые могут понадобиться в охоте за крестражами, Гарри вдруг режет безымянный палец правой руки о что-то острое, спрятанное в куче старых перьев, кусков пергамента, значков в поддержку Седрика Диггори, носков и пустых колб.

Чем-то острым оказывается осколок зеркальца, которое Сири подарил Гарри полтора года назад. От зеркальца остался лишь двухдюймовый кусочек, все остальное стерлось в пыль, когда Гарри в сердцах швырнул его в чемодан год тому, когда его пытка вызвать Сири через это зачарованное зеркальце с терском провалилась сразу после смерти крестного.

Какая удача, в самом деле, что этот кусочек остался цел! Насколько помним, осенью прошлого года трио стало свидетелем тому, как Назем передавал часть вещей Сири не кому-нибудь, а младшему брату Дамблдора, Аберфорту. Ближе к Финалу Игры-7 станет очевидно, что среди этих вещей как раз находилась вторая часть зачарованного зеркальца, с помощью которой Аб и посматривал за Гарри в течение всей Игры Года, являя собой олицетворение Зоркого Глаза.

Интересно, что было бы с этой блестящей комбинацией плана Директора, который, конечно, никак не мог не позаботиться о том, чтобы Гарри после его смерти находился под чутким присмотром любящих взрослых, готовясь уходить на покой, если бы от зеркальца Гарри не осталось даже этого шестисантиметрового кусочка?

Нет, просто так подобные детали оставленными быть не могли – кто-то обязан был убедиться, что зеркальце у Гарри имеется и что хотя бы одна его часть цела – или починить сломанное. Ставлю на Добби, ибо прекрасно знаю, какими незаметными могут быть домовые эльфы – к тому же, еще и имеющие прямой доступ к спальне Гарри в замке да и в его магловском доме бывавшие.

Ну, а то, что Гарри рано или поздно наткнется на это зеркальце, разбирая чемодан перед переправой, это и так понятно. Равно как и то, что Гарри его обязательно захватит с собой – мальчик-то сентиментальный; да и не так уж много вещей осталось у него от его крестного отца, замечательного во всех отношениях, но такого глупого.

Или взять хотя бы то, что сова с выпуском «Пророка», в котором имеется любопытный некролог о Дамблдоре, прилетает на Тисовую вскоре после того, как там оказывается Гарри. Закончив сборы через час после атаки зеркальца и поставив свой рюкзачок с магловской одеждой, мантией-невидимкой, набором для Зельеварения, некоторыми книгами, альбомом с фотографиями родителей и крестного от Хагрида, письмами, палочкой, Картой Мародеров и лже-медальоном Р.А.Б. в угол, Гарри принимается разгребать скопившуюся за 6 недель коллекцию выпусков «Пророка», однако тут же увлекается перечитыванием именно того выпуска, в котором пишут о Дамблдоре.

Драматичный-предраматичный некролог любопытен по целому ряду причин сразу.

Начать с того, что его автором является не кто-нибудь, а стариннейший друг Дамблдора, его бывший сокурсник, а также член, мать его, Ордена Феникса обоих созывов Элфиас Дож.

Всякий раз, когда я натыкаюсь на кого-нибудь с подобными характеристиками, мне становится весело, и я начинаю смотреть за этим человеком в три глаза, слушать его в четыре уха и анализировать увиденное, неувиденное, услышанное и неуслышанное в пять раз усерднее – ибо не помню ни единого случая, когда подобный персонаж, ко всему еще и Старый Друг Директора, не оказался в Игре по самую макушку.

Во-вторых, выбор тем для освещения в публичной статье. Это уж, простите, прямо совсем. Дож мог написать что угодно, замолчать какие угодно сюжеты и рассказать вместо них о чем угодно другом. Но некролог получается таким, каким получается, и становится столь отменной заявкой на ближайшее будущее, что лично у меня сомнений не остается совершенно никаких: похоже, давно и точно знающий, что жить ему недолго, Дамблдор потратил часть остатков своей жизни, чтобы как-нибудь на досуге посидеть у камина с кружечкой бренди и лимонными дольками, послушать камерную музыку и повспоминать молодость с Дожем – чтобы старый друг написал правильный некролог.

Правильный – конечно, с точки зрения Игры.

А Игра, как помним, всегда так или иначе метит в Гарри.

В данном случае она не просто метит, а прилетает прямо в лоб потоком ценной новой информации.

Дож начинает с того, что сразу и прямо указывает, сколь ценен он как источник – вряд ли на земле есть еще люди, которые столь тесно и долго знают Дамблдора, исключая, конечно, Аберфорта: «Я встретил Альбуса Дамблдора в 11 лет в наш первый день в Хогвартсе. Наша взаимная симпатия была, несомненно…».

Однако тут же – в первом же абзаце – Дож бьет наотмашь: «…его отца, Персиваля, признали виновным в жестоком и широко освещавшемся нападении на троих молодых маглов», когда Дамблдору было всего 10 лет. В ту пору это преступление было в крайней степени тяжелым, на будущего Директора даже пал ярлык «сына маглоненавистника».

Любопытно, что Дож в следующем же предложении доступно разжевывает, создается впечатление (и вряд ли оно подводит), для Гарри: «Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (который позже умер в Азкабане) совершил это преступление; напротив, когда я набрался смелости спросить его, он уверил меня, что знал, что его отец виновен». Попробуй возрази.

Дож повествует и о том, что мама Дамблдора, Кендра, умерла, когда тому было 17 – накануне их с Дожем традиционного для выпускников путешествия по миру. Оставшись во главе семьи и с малым наличием денег, Дамблдор не поехал вместе с Дожем. Они переписывались, и тон писем Дамблдора, рассказывавшего о своей повседневной жизни, не был жизнерадостным. Его существование было «удручающе скучным для такого блестящего волшебника», – прямым текстом объясняет Дож.

Через год, когда Директору исполнилось 18, умерла его сестра, Ариана, которая «была слаба здоровьем очень долгое время». Дож сообщает, что Дамблдор «чувствовал свою личную ответственность за ее смерть», и что это «навсегда оставило свой отпечаток», будущий Директор замкнулся и перестал быть столь жизнерадостным, каким был прежде.

Из некролога Гарри и мы узнаем и о том, что после смерти Арианы Дамблдор и Аберфорт, которому в то время было 15, стали отчужденнее относиться друг к другу. Чуть выше в статье, рассказывая о начале учебы Аба, Дож отмечает, что, хотя братья и не были похожи («…он никогда не был увлечен книжками», – пишет Дож, и мне сразу вспоминается, как Дамблдор шутил, отмечая, что он не уверен, умел ли Аб читать в принципе), «очень неверно предполагать, как делают некоторые, что братья не были друзьями». Аберфорт, по словам Дожа, «не мог быть более приятным, как брат», и ладил с Дамблдором очень «комфортно».

Упомянув же об охлаждении отношений между братьями после смерти Арианы, Дож жирным курсивом и для особо талантливых тут же в скобках поясняет: «Спустя время они восстановили если не близкие отношения, то точно искренние и теплые».

Вот так кратко, но очень емко Дож описывает все тонкости отношений в семье Дамблдора. Помимо этого, в некрологе не менее жирно отмечается, что Директор «никогда не обнаруживал антимагловских настроений», что он всегда помогал и поддерживал людей, никогда не выказывал чиновничьих амбиций и вообще знал с самого начала, что его «высшее удовольствие лежит в преподавании» (Дож пишет, что Дамблдор признался ему в этом «в более поздние годы». И почему мне упорно кажется, что Директор сделал это как раз за кружечкой бренди в одной из их последних бесед?).

Кроме этого, Дож особо оговаривает, что вскоре после поступления в Хогвартс Дамблдор вступил в длительную переписку с Николасом Фламелем, Адальбертом Уоффлингом и – ахтунг! – Батильдой Бэгшот.

Забегая вперед, отмечу: если Фламель, как помним, в Большой Игре однажды уже выстрелил – и весьма значительно – Уоффлинг в ней никак не проявился в принципе, то вот Батильде Бэгшот, знаменитому историку магии, предстоит в самом скором времени стать значительной для Гарри фигурой в Игре-7. Не думаю, что Дож упоминает о ней просто так – скорее уж, рыбке (Гарри то есть) на затравочку.

Не просто так в некрологе возникают и три длинных предложения о знаменитой дуэли Дамблдора с Геллертом Грин-де-Вальдом, в которой – и это отмечается особо – Дамблдор победил в 1945 году.

Из статьи становится очевидно и то, что, во-первых, самым темным и неясным для Дожа остается именно тот период жизни Дамблдора, в котором и таится вся фишка (между 17 и 18 годами – смерть Кендры и смерть Арианы): «Это был период наших жизней, когда мы контактировали меньше всего», – но что именно это время наделило его «великой человечностью и чувственностью».

А во-вторых, то, что Дож как-то уж больно много знает о последних днях и, не побоюсь этого слова, часах жизни Директора: «Он умер, как жил, – завершает Дож свой некролог, – всегда работая ради общего блага и до самого последнего часа так же желая протянуть руку маленькому мальчику с драконьей оспой, как он сделал в день, когда я его встретил».

Потрясающе. Стесняюсь спросить – а «маленький мальчик с драконьей оспой» – это Драко? или Гарри? или оба?

Наконец, впервые для Гарри звучит это сакраментальное «ради общего блага» – как намек и на будущую тему Игры Года, и на красную нить всей жизни Директора.

Вообще, как человеку, который видит все скрытые связи и знает, как там чего в дальнейшем в этой истории, читать этот некролог мне по-хорошему смешно и мило. Забавное такое чтиво, открывающее Гарри увлекательную пробежку по этапам узнавания истории Директора и понимания ее. И все – абсолютно случайно, разумеется, очевидно, так.

Совершенно закономерно Гарри, прочитав некролог, несколько минут сидит в ступоре, пытаясь справиться с возникшими чувствами. Печаль мешается со стыдом – некролог заставляет парня признаться себе, что он не просто совершенно не знал Дамблдора, но и не давал себе труда попытаться узнать. Что ж, именно на такой эффект и рассчитывали Директор и Дож, я в этом абсолютно уверена. Гарри пора окончательно повзрослеть и научиться воспринимать людей во всей их многомерности – то есть учитывая, что они тоже были когда-то детьми, подростками, теряли, дружили, переживали и ошибались.

- Что вы видите, когда смотрите в зеркало? – вспоминается Гарри единственный личный вопрос, который он когда-либо задавал своему Директору, но на который тот, как кажется Гарри, так и не ответил честно.
- Я? Я вижу себя, держащим пару толстых шерстяных носков.

Хотя, разумеется, сидя там, в доме Дурслей и размышляя о своем погибшем Директоре, Гарри по-прежнему не сильно понимает, в чем отличие честности от откровенности. Дамблдор всегда был честен с ним – и со всем остальным миром. И после его смерти эта честность только усиливается.

«Другие перья опишут триумф последующих лет», – пишет Дож в своем некрологе и попадает в десятку – еще как опишут – ибо, вырвав статью Дожа из «Пророка» и запихнув ее меж страниц «Практических способов защиты и их использования против Темных искусств», чтобы взять с собой (акт в целом весьма символичный), а также выкинув остальную гору «Пророков», скопившуюся за лето, Гарри возвращается к самому свежему выпуску, который сова принесла рано утром 26 июля и который Гарри еще не успел прочесть.

На первой же странице газеты помещена фотография куда-то спешащего Дамблдора (куда именно он спешит и зачем, я полагаю, мне не узнать никогда, а потому положим этот вопрос в корзинку с теми, что остаются без ответа), и замечательный заголовок гласит: «Дамблдор – наконец-то правда?» Он содержит под собой заметку, анонсирующую выход книги «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора» авторства, разумеется, Риты Скитер.

Диалог с мирозданием в случае Гарри, должно быть, звучал бы так: «Что ты хочешь, парень?» – «Правду!» – «Что ж, получай», – и это тоже невероятно смешно.

13 страница (ну, а какая еще? к сожалению, в «Пророке» нет 666-ой) содержит в себе довольно длинное интервью с невероятно довольной собой Ритой, и к нему следует присмотреться едва ли не столь же внимательно, сколь к некрологу Дожа.

«Те, кто верят, что Дамблдор вел беспорочную жизнь, будут шокированы» и «…любого, кто до сих пор думает, что Дамблдор был таким же белым, как и его борода, ждет суровое пробуждение» я бы вынесла в качестве главных мыслей данного интервью. И, пожалуй, наиболее правдивых.

В целом же темы, на которые говорит Рита, во многом перекликаются с теми, что выбрал Дож для своей статьи, но дают читателю чуть-чуть больше (не все же сразу) деталей – Аберфорт и скандал с козами 15 лет назад, что-то странное в истории Кендры и Арианы (а для особенно тупых Рита отмечает даже главы, которые следует прочесть – 9 и 12), намек на что-то жутко драматичное, что привело к тому, что Директор остался со сломанным носом на всю жизнь (ну, дедушка глупенький, починить не додумался), дуэль с Грин-де-Вальдом (разумеется, по версии Риты, Директор выиграл ее лишь потому, что его противник сдался сам).

Однако, кроме всего этого, Рита весьма умело привлекает внимание и к целой куче тем, о которых ранее предпочитали молчать – что Дамблдор «в юности» и сам замарался Темными искусствами, что он не был слишком уж толерантен к людям, «когда был моложе», а также что «его прошлое» в целом выглядит весьма «сомнительно».

Не обходится и без упоминаний о почти-настоящем – об отношениях Директора и Гарри (Рита грязно намекает о каких-то подробностях в целой отдельной главе, которой Гарри удостоился в ее книге – ну, это в наше время дело привычное, кто на что только грязно не намекает, фильмы не снимает, картины не рисует – всякие там отношения известных личностей со всякими там маленькими мальчиками и тому подобное) и истории его гибели (меня особенно повеселила фраза: «…Поттер позже свидетельствовал против Северуса Снейпа <…> Таково ли все, каковым кажется?» – замечательная ведь фраза!), непосредственным виновником которой Рита чуть ли не прямо называет самого Гарри (не, ну, правильно – чует баба, куда ветер дует, вот и выслуживается перед будущим правительством, как может).

Но, пожалуй, самое интересное прячется в начале интервью: «Скитер совершенно однозначно оказалась быстра. Ее книга в 900 страниц была закончена в какие-то четыре недели после загадочной смерти Дамблдора в школе. Я спрашиваю ее, как ей удалось достичь такого супербыстрого результата». Вопрос просто превосходный и бьет в самое яблочко.

Рита отвечает на него в моем излюбленном стиле «очевидно, так»: «О, когда вы работаете журналистом так долго, как я, работа по дедлайну – это как вторая натура. Я знала, что магическое сообщество требует полной истории, и я хотела быть первой, кто ее предоставит». Ну, допустим.

Однако репортер не отстает, чем приводит меня в еще более глубинный восторг: «Неужели Скитер действительно думает, что четыре коротких недели стали достаточными, чтобы собрать полную картину долгой и выдающейся жизни Дамблдора?»

Впрочем, Риту пробить не так просто: «О, моя дорогая, вы знаете не хуже меня, как много информации можно собрать с помощью толстой сумки галлеонов, отказа слышать слово «нет» и старого доброго Прытко Пишущего Пера! В любом случае, люди вставали в очередь, чтобы вылить грязь на Дамблдора», – о, это я не сомневаюсь.

Короче, очередное бла-бла-бла в стиле самого Дамблдора – откуда у нее толстая сумка галеонов? И, кстати говоря, откуда на ее очках вновь сияют бриллианты (статья сопровождается фотографией победно улыбающейся Риты, которая не только решила брать историю жизни Дамблдора за то, что активно торчит, но и исполнила мечту всей своей жизни: «Ну, конечно, Дамблдор – мечта биографа»)?

Вряд ли столько денег она получила за интервью Гарри о возращении Реддла, не верю (кстати, а где деньги Гарри за то же интервью? несмышленых подростков дурят на каждом шагу, все, кто не поленился – почему Гарри не вызывают на официальное слушание по делу смерти Дамблдора свидетелем в Министерство? дело спускают на тормозах? ни единого официального свидетельства! подростка не трогают – а он и рад, ибо понятия не имеет, что, вообще-то, должны).

Однако факт остается фактом: в последний раз, когда мы ее видели, Рита не выглядела, как человек, у которого есть мешок галеонов и деньги на новые очки с бриллиантами. Значит, кто-то за что-то заплатил ей в те полтора года, что ее не было на горизонте. Кто и за что?

Взгляд падает на цитату ниже: «…потому что я получила доступ к источнику, на который большинство журналистов обменяют свои палочки, к тому, который прежде никогда не выступал публично и который был близок к Дамблдору в течение наиболее беспокойного и тревожного периода его юности». И вот тут становится весело.

Указанный период – это как раз время между тем, как умерла Кендра, и смертью Арианы. Однако в то время рядом с Директором было не столь много людей – Батильда Бэгшот, проживавшая по соседству, ее внучатый племянник, Ариана и Аберфорт.

Однако же Ариана мертва; хотела бы я посмотреть, что стало бы с Ритой, если бы она сунулась с расспросами к Абу или внучатому племяннику миссис Бэгшот. Сама Батильда, несомненно, знающая очень много, имела миллиард возможностей рассказать о Директоре что угодно и кому годно – если она не сделала этого до сих пор, зачем ей что-то рассказывать Рите теперь? Да и вряд ли сама Батильда не сочла бы свои комментарии по поводу жизни Дамблдоров предательством по отношению к Директору. Ну, если только бы ее сам Директор не попросил. Который, кстати, является пятым человеком, наиболее близким к Директору в тот период его жизни. Оп!

Нет, ну а чего? Как очень ответственный старый маразматик, Дамблдор регулярно, бесстрашно и бесстрастно анализировал свои действия – и чем книга Риты не прекрасный способ подвести итог своей жизни и ответить за все – за все победы и за все провалы?

Кроме того, если подумать, сколько миллиардов человек были живыми, имели свои мысли и чувства, а потом умерли, и через несколько поколений не осталось ни одного, кто бы вспомнил о них? Так что выходит, что герои книг куда памятнее и реальнее, чем живые люди, потому что всегда будут жить в общественном сознании, как говаривал кто-то умный. По-моему, лучшего способа напомнить о себе после своей смерти, кроме как попросить какую-нибудь маньячку написать и выпустить книгу, не существует.

Самой маньячке при этом хорошо безмерно, ибо не только денег дадут, но еще и мечту исполнят – по случаю чего маньячка даже не забывает поклониться: «Ну, конечно, Дамблдор – мечта биографа».

Правда-правда. Все прямо вопиет с достаточной ясностью, что Рита с таким объемом и в такие сроки в жизни бы одна не справилась.

Прямо представляю, как Директор заявляется к Рите и с порога объявляет:

- Мисс Скитер, я тут умирать собрался. Не могли бы мы пройти на кухню? И захватите с собой ваше чудесное Прытко Пишущее Перо, будьте так добры.

А поскольку Дамблдор не для нее одной всю свою долгую жизнь оставался закрытой книгой в запертом на ключ шкафу в забаррикадированной комнате в замаскированном бункере, а тут вдруг Сам Пришел, Рита, я думаю, от избытка счастья тут же начинает играть одна за весь оркестр, а вся сцена мгновенно обретает непереносимо прекрасный оттенок:

Директор: улыбаясь, рассказывает про себя всякую гадость.
Рита: торопливо записывает.
Директор: радуется.
Рита: косится на него – что-то он сильно радуется – и злится, ибо не понимает, почему.
Дамблдор: понимает, что от злости она напишет про него еще хуже, и радуется еще больше.
Рита: не понимает, почему Дамблдора радует, что она обольет его грязью, и в чем вообще его выигрыш, однако не спрашивает, ибо знает, как долго он может продолжать корчить из себя святую невинность в ответ на прямо поставленные неудобные и нежелательные вопросы, а также что пытаться загнать его в угол для большинства смертных – все равно что играть с ним в покер, не имея ни единой карты, а потому молчит, сопит, записывает и бесится по-черному.
Дамблдор: свунится.
- И когда вы хотите, чтобы она вышла? – настороженно интересуется Рита, принимая два мешка галеонов по окончании примерно четырех таких сеансов.
Дамблдор, который был честен во время всех интервью, как всегда, предельно, но искренен, по обыкновению, как целый мешок калейдоскопов, сияет, называя дату.
Рита таращится на него, открыв рот.
- И заскочите еще к Батильде Бэгшот – уверен, она вам поможет, вдруг я что забыл. И еще к ряду людей – я вам написал небольшой список – они могу быть вам полезны. Сыворотку Правды я положил во второй мешок. Заранее благодарен.
- Но, – заикается Рита, разрываясь от шока и счастья одновременно.
- Я все понятно истолковал? – участливо интересуется Директор. – И насчет даты публикации тоже?
Рита собирает себя в кулак и радостно вопит:
- Да, сэр! Я сделаю это сегодня! Чудо – это я, сэр!
- Постарайтесь сделать это почти вчера, мисс Скитер, – довольно кивает Директор.
«Интересно, что скажет Северус на эту прелестную книгу? – весело думает Дамблдор, поспешая прочь от дома Риты, радостно кивая незнакомому фотографу из «Пророка», который тут же его и фотографирует (ну а вдруг?), и мурлыча песенку себе под нос. – Наверное, он пройдет интересный путь от мрачной иронии к сардоническому смеху, не успев и дух перевести».

Зарисовка окончена. Ручаюсь, примерно так оно и было.

Зачем все это необходимо лично Дамблдору и в глобальном плане – это отдельный большой, философский и очень грустный разговор, к которому я обязательно вернусь, но много позже.

Поскольку Директор по привычке убивает несколько зайцев одним махом, на мой взгляд, в данный момент гораздо лучше будет подойти ближе ко второму убитому зайцу с целью выяснения подробностей.

Дело в том, что готовящаяся к выпуску всего через неделю книга таит в себе огромный кусок Игры, который напрямую касается Гарри. Опубликованное интервью с Ритой – первая ласточка, но очень неслабая. Понятно, что интервью затеяно с целью открытия мариновочного цеха для уважаемой общественности, которая уже начинает умирать в экстазе от желания прочесть полную версию книги, однако в нем же содержится и заявка на конфликт Игры Года в целом. Противоборство вер, если угодно.

Ибо народ, прознав о книге, конечно, дружно рухнул на пол, не веря своему счастью. А, когда он встал, оказалось, что по меньшей мере один Элфиас Дож встать не может. Ему нужна скорая для предынфарктного состояния.

«Я отметила недавние широко освещенные комментарии Элфиаса Дожа, специального советника Визенгамота и давнего друга Альбуса Дамблдора, который говорил, что «книга Скитер содержит меньше фактов, чем карточка от шоколадной лягушки», – сообщается в интервью.

Скитер, конечно, парирует в свойственной ей манере – поливая оппонента отборным слоем грязи: «Дорогуша Доджи! Помню, я брала у него интервью несколько лет назад о правах русалок, благослови его Мерлин. Совершенно чокнутый, кажется, думал, что мы находимся на дне Уиндермирского озера, все время говорил мне остерегаться форели».

Тут уж, как говорится, крыть нечем – что противопоставить тому, кто любой свой аргумент сводит к обзыванию всех шизанутыми? Дамблдора, помнится, в Игре-4 Рита примерно так же обзывала (кстати, не в связи ли со вторым заданием Турнира Рита вдруг кинулась брать интервью о правах русалок? тогда же и Амбридж активизировалась).

Занятно, как громко Дож вопил о том, что в книге Риты совсем нет фактов, учитывая, что книга еще даже не вышла («Не читал, но осуждаю!»). В результате Гарри в один день видит во всей красе столкновение аж трех точек зрения на одни и те же вопросы жизни Дамблдора: Риты («…немного поскрести, и откроется целое гнездо гадости»), Дожа (для особо талантливых после ремарки Риты о нем интервьюер дополнительно отмечает даже: «И все же обвинению Элфиаса Дожа в неточности вторили многие») и… эм… так кстати упомянутых Дожем карточек от шоколадных лягушек, с которых Дамблдора по-прежнему никто не убрал, и где информация дана в максимально нейтральном тоне.

Очень нравится мне подобное совпадение – Дож и Рита следуют друг за другом, однако Рита отстает. Можно, конечно, подумать, что она дописывала книгу, пока Дож печатал свой некролог. А можно подумать и предположить, что Рите сказали (попросили, надавили, сделали внушение) выйти под свет рамп только после Дожа.

Таким образом получится, что Дамблдор дает Гарри не только более честную версию событий его жизни, но и время ее как следует переварить и усвоить (ибо крючков в статье Дожа понапихано слишком много – и все их нужно проглотить) – и лишь после этого выпускает в вольер Риту, которая, несомненно, есть артиллерия наитяжелейшая – и ее роль в Игре Директора ей подходит прямо как никому иному.

Предполагал ли Дамблдор, что Гарри охотнее и легче поверит Рите? Разумеется. Человеческий мозг устроен в высшей степени забавно – он лучше запоминает и усваивает именно негативную информацию, обращает на нее гораздо больше внимания. Рита может сколько угодно говорить о том, что это Дамблдор «в юности», «в прошлом» что-то там такое непотребное творил – Гарри обратит внимание не на слова о юности, а на фразы о грязи и непотребстве.

Более того, даже прочитав в том же интервью шедевральную цитату Риты о самом Гарри («О, да, мы развили близкую связь <…>. Я, наверное, одна из немногих живущих, которые могут сказать, что они знают настоящего Гарри Поттера»), подросток как-то ни разу по-настоящему так и не даст себе труда впоследствии задуматься: может, если она со всей очевидностью врет о нем, Гарри, как, собственно, делала всегда, она лжет и о Дамблдоре, как, собственно, лгала при его жизни?

Дамблдор не просто предусмотрел, что Гарри среагирует именно так – он этого хотел. Ибо в этот раз в очередной нетленке Риты правды (фактов) будет в точности в той же мере, что и лжи (их интерпретаций ядовитой, языкатой и донельзя довольной собой Ритой). И это, а также любовь человеческого мозга вообще ко всему негативному и природное любопытство Гарри в частности всю дорогу будут буквально тянуть подростка к этой книге. Что Директору крайне необходимо – как еще ему провести Гарри по Игре, столь тесно завязанной на нем самом?

Эффект от прочитанного за день случается мгновенный. Если заметку Дожа Гарри воспринимает и переваривает относительно спокойно, главным образом потому, что она никак не противоречит его чувствам к Дамблдору, то вот аргументы и заявления Риты вызывают в парне ярость («Ложь!» – кричит Гарри). Главным образом потому, что он практически ничего не понимает – кому теперь верить-то?!

И Дож, и Рита последовательно выбивают у Гарри годами формировавшуюся почву из-под ног. Ни один из них поодиночке не справился бы с задачей столь блестяще – и именно с этого момента я стану считать Игру-7 формально открытой, ибо она действительно начинается вовсю – и начало ее пролегает через один из фундаментальнейших вопросов – через вопрос веры.