Оставив около половины десятого мадам Хмелкирк дописывать продиктованное ею письмо (мадам Хмелкирк, видимо, в порыве вдохновения приписывает в конце шедевра: «Надеюсь, что вы здравствуете», – что окончательно повергает меня в дикий восторг от чувства юмора этой английской леди. Летом 1992, сколь помнится, в конце грозного Министерского предупреждения она пожелала Гарри хороших каникул…), Амбридж несется будить несчастного Фаджа радостной новостью о том, что наконец представился случай (совершенно случайно, разумеется) проехаться по Гарри огромным катком правосудия.

Свидетельство о том, что Фадж тем поздним вечером был в Министерстве, дает лично Дамблдор на слушании 12 августа: «…как я напомнил вам в ночь 2 августа, Корнелиус…». Полагаю, Фадж был необходим Амбридж, чтобы, конечно, во-первых, увидеть ее в деле во всей красе, а во-вторых, подписать разрешение на уничтожение палочки Гарри или что-то в этом роде – уж больно процедуры серьезные, без постановления Верховного Судьи Визенгамота не обойтись.

Однако, на свою беду, Фадж по прибытии видит не сотрудников, готовых крушить и ломать палочки несовершеннолетних, а Очень Злого Дамблдора, принесшегося в Министерство примерно в 9:40 вечера – то есть спустя 10 минут после того, как мадам Хмелкирк дописала и отправила письмо Гарри.

«Дамблдор только что прибыл в Министерство», – значится в записке мистера Уизли, которая прилетает около 10:10. Учитывая, что сова добирается до дома Гарри примерно за полчаса, получаем вполне точное время появления Дамблдора на доске Большой Политической Игры.

Но откуда мистеру Уизли известно, что Дамблдор прибыл в Министерство?

Позже в записке Сириуса узрим: «Артур только что рассказал нам, что случилось», – то есть мистер Уизли явно был не на Гриммо и не в Норе (Нору Уизли покинули в первую неделю каникул). Получается, мистер Уизли совершенно случайно оказывается в Министерстве в половине десятого вечера (прямо какой-то коллективный работоголизм) – и натыкается на проносящегося мимо по направлению к кабинету Фаджа Очень Злого Дамблдора.

Полагаю, учитывая, какую ламбаду устроила тем вечером Амбридж, задерживая мадам Хмелкирк на часок-другой (а также половину сотрудников Комиссии по злоупотреблению магией), мистер Уизли решил тоже задержаться после работы и посмотреть, ради чего, собственно, так много шума. Или, может, плясал у Отдела Тайн – не принципиально.

Важно то, что, встретившись с Артуром, Очень Злой Дамблдор, превосходно знающий Гарри, успевает дать указания мистеру Уизли, чтобы тот написал мальчику, чего ни в коем случае делать нельзя: паниковать (Директор все уладит), колдовать (а то точно не уладит), отдавать палочку (на случай, если не уладит).

И – самое главное – ни в коем случае не уходить из дома. А то Гарри может. Помнится, летом 1993 мальчик так ушел, что Директора чуть удар не хватил – этого сейчас резко не надо, к тому же, не стоит ухудшать положение дел в период разборки с Министерством. Однако только ли поэтому?

Приказ не покидать дом можно было бы объяснить нежелательностью споров с представителями закона, если бы мистер Уизли тут же не написал бы Гарри: «Не отдавай свою палочку», – призывая, между прочим, к прямому неповиновению сотрудникам Министерства.

Я ставлю на то, что Директор боится, что Гарри, если ему вдруг вздумается выйти в ночь, скажем так, сопроводят. Ведь не стоит забывать, что, помимо Министерской наружки, за домом мальчика приглядывают люди Реддла – которые вот прямо сейчас начинают понимать, что Наземникус, как засветившийся агент, снят с поста по другому делу, к тому же, вскрылся престарелый сквиб, а Дамблдор, если верить Люциусу (о, я не сомневаюсь, что и Люциусу в этот вечер очень захотелось задержаться на работе), сейчас занят Фаджем…

В общем, если бы Гарри вышел из-под надежной защиты дома, смею предположить, дойти куда-нибудь дальше ему бы тут же помогли Пожиратели. Они же вообще очень добрые люди – обожают помогать выздоравливать тяжелым больным, бездомным собачкам – находить приют, а обиженным на весь мир импульсивным подросткам – свое место в этой суровой жизни.

Я молчу о наружке Директора, сидящей в глубокой засаде, не потому, что о ней забыла. Я по-прежнему считаю, что свободных людей для подобной работы у Директора мало, готова поспорить, что Гарри прикрывает всего один какой-нибудь человек – и мне с трудом представляется магическая дуэль одного Орденовца с кучкой Пожирателей в магловском квартале за руку и сердце Гарри, окончившаяся без неприятных и (или) крайне плачевных последствий.

В общем, все одно к одному: Гарри лучше не подставлять себя и окружающих и впервые в жизни сделать то невероятное, что, опять же, двумя годами позже станет решающим для судеб человечества – сидеть на месте, ничего не предпринимая, и ждать.

Десятиминутное ожидание заканчивается тем, что прилетает вторая сова из Министерства – примерно в 10:20 вечера. Учитывая, что летела она около получаса, я прихожу к выводу, что написали прибывшее письмо приблизительно в 9:45.

Если вспомним, что Директор находится в Министерстве где-то с 9:40, то у нас получится, что Очень Злому Дамблдору понадобилось всего-то около десяти-пятнадцати минут, чтобы разгромить Комиссию по злоупотреблению магией, находящуюся на низком старте, несчастную Муфалду Хмелкирк, свернуть шею светящейся от радости Амбридж, делавшей вид, что она здесь совершенно ни при чем, вероятно, покусать Малфоя и отправить в затяжной нокаут бедного Фаджа.

Да, ради того, чтобы выявить эти десять-пятнадцать минут, мне определенно стоило три дня подряд заниматься математикой! Это ж Дамблдор среагировал не просто быстро – он среагировал так, чтобы его, мягко говоря, сразу поняли.

У меня так и чешется все и везде представить, как это было.

Итак, примерно в 9:20 вечера Муфалда Хмелкирк дописывает письмо. Прибегает Амбридж, волоча за собой ошалевшего Фаджа в пижамке с крольчатами, на ходу вводя Министра в суть дела. Фадж, пробежав глазами письмо Гарри, приходит в глубинный восторг, кивает мадам Хмелкирк, чтобы та неслась отправлять, хлопает в ладоши и смотрит на Амбридж влюбленными глазами.

- Комиссия по злоупотреблению магией уже почти готова, Министр, – ласково шелестит Амбридж, сверкая своими маленькими злобными глазками. – Я составила акт, чтобы уполномочить членов Комиссии лишить Поттера палочки. От вас требуются только подпись и печать.

Фадж галопом несется в свой кабинет за пером и печатью, за ним трусцой следует Амбридж, задевая углы коридоров кроями расползшегося в коварной улыбке широченного рта. Едва Фадж заносит печать над актом, в дверь, однако же, входит Дамблдор.

Нет, не так.

Едва Фадж заносит печать над актом, громыхает гром, сверкает молния, дверь кабинета Министра срывается с петель, и в девичью обитель Фаджа величественным шагом заходит Дамблдор, Который Очень Зол.

Амбридж предусмотрительно делает шаг назад и прячется за широким креслом Министра. Фадж съеживается и замирает с занесенной над актом рукой с печатью.

- Корнелиус, – Директор подходит к Фаджу почти вплотную. Воздух наэлектризовывается. – Спать не могу, чувствую, что-то происходит с моим малышом. Вы не могли бы прояснить, что? – рявкает Директор так, что Фадж начинает икать от страха.

В проем, лишенный двери, прошмыгивает Люциус и замирает несуществующей тенькой в углу кабинета.

- Балуется магией ваш малыш, – заикаясь, мямлит Фадж, когда понимает, что пауза затягивается, а спасать его никто не собирается. – Патронуса вызвал этим вечером. Я реагирую… соответственно, – шепотом добавляет Министр, еще больше съежившись под взглядом Директора.

- Это как? – вежливо уточняет Дамблдор.

Засушенный гербарий на стене кабинета вспыхивает и воспламеняется от перенапряжения в воздухе.

- Пи… письмо выслали, – опасливо пищит Фадж.

- Письмо какого содержания? – интересуется Директор, нависая над Фаджем еще больше.

- Ну… – Фадж с надеждой косится в сторону Амбридж, но та молчит. – Ну там… написали, что… ну…

- Ну? – вежливо гремит Дамблдор так, что сотрясаются стены.

- Ну, – Фадж съезжает под стол, – поскольку он уже получал предупреждение… и все такое… то…

- Корнелиус, – ласково предупреждает Дамблдор, – я начинаю нервничать, и мне это не нравится.

- Исключен из школы, должен явиться на слушанье, Комиссия сейчас сломает его палочку, – выдает Фадж на одном дыхании, прикрыв голову руками на всякий случай.

Пауза. Директор молчит, Фадж, Амбридж и Люциус молятся.

- Дорогой мой Корнелиус, – нежнейшим шепотом начинает Дамблдор. У Фаджа звенит в ушах. – Позвольте напомнить вам, что у Министерства нет полномочий исключать учеников Хогвартса из школы, равно как и, – Дамблдор чуть-чуть повышает голос, свет в кабинете гаснет, лампы взрываются, факелы отлетают от стен, Фадж плачет в священном трепете, – конфисковывать палочки волшебников до того момента, как вменяемые им в вину преступления будут доказаны. Вы уже разобрались с тем, почему и при каких обстоятельствах мой малыш наколдовал Патронуса?

- Нет, – пищит Фадж, – но –

- Тогда почему, дорогой Корнелиус, – ласково перебивает Дамблдор, взглядом заставив Фаджа умолкнуть, – вы так спешите?

- М-м-мои помощники посоветовали --, – Фадж вновь с надеждой поворачивается в сторону Амбридж.

Директор окидывает взглядом макушку Амбридж, застывшего в тени Люциуса и только что вбежавшую в кабинет и застывшую с открытым ртом мадам Хмелкирк. Тихонько хмыкает.

- Дорогой мой Корнелиус, – от холода в тоне Директора стены кабинета начинают медленно покрываться льдом, – у вас очень плохой круг общения. Я вам советую с глупыми людьми больше не общаться.

Фадж шмыгает носом. Дамблдор смягчается:

- Вы ведь согласитесь со мной, что вопросы с конфискацией палочки и исключением из школы можно будет решить лишь после слушания по делу, Корнелиус?

Попробуй тут не согласиться. Фадж, вновь вползая на кресло и мелко-мелко дрожа, охотно кивает.

- Вот и славно, – Дамблдор удовлетворенно поворачивается к подпрыгнувшей от страха мадам Хмелкирк. – Муфалда, будьте добры, напишите моей крошке от имени Министерства, что меры пресечения отменяются вплоть до слушания. Когда оно, к слову?

- Д-д-двенадцатого августа в девять утра, – шепотом произносит мадам Хмелкирк.

- Хорошо, – кивает Дамблдор. – Уверен, на нем Гарри все объяснит мадам Боунз.

Развернувшись на каблуках, Директор, только что возведенный в сан Верховного Бога Дипломатии Соединенного Королевства, марширует к выходу, попутно вернув дверь на место, а затем бросает, как положено всем Богам:

- Свет, пожалуйста!

В кабинете загорается свет, факелы и разбитые лампы возвращаются на свои посты целыми, гербарий восстанавливается.

Окинув прощальным взглядом жалких, сжавшихся служителей Министерства, Верховный Бог Дипломатии Соединенного Королевства про себя и с грустью отмечает несовершенство мира, но вслух говорит лишь:

- Хорошего вечера, господа.

Короче, Дамблдор работает блестяще.

«Дорогой мистер Поттер, – читаем во втором письме из Министерства, – в дополнение к нашему письму примерно 22 минуты назад, сообщаем вам, что Министерство Магии приняло решение пересмотреть свое намерение относительно немедленного уничтожения вашей волшебной палочки. Вы можете сохранить свою палочку до дисциплинарного слушания 12 августа, когда будет принято официальное решение, – ага, потому что до этого решение было неофициальным. Fiat Justitia, fiat! – Следуя переговорам, – ах, это так называется? – с Директором школы чародейства и колдовства Хогвартс, Министерство согласилось, – как благоразумно с его стороны, – что вопрос о вашем исключении также решится по окончании слушания. До тех пор вам надлежит считать себя временно отстраненным от обучения до окончания следствия. С наилучшими пожеланиями, искренне ваша, Муфалда Хмелкирк, Отдел по неправомерному использованию магии, Министерство Магии».

Примерно через пять минут после получения этого письма, кстати, Гарри, злясь на надоедливых родственников, нечаянно выпускает из палочки сноп искр. Однако Фадж, Амбридж и Муфалда, которых Люциус в это время, наверное, отпаивает валерианой, видимо, этого уже не замечают.

Нет, ну а что они ожидали, собственно говоря? Не по правилам сражаются только слабаки, а таких людей Дамблдор раскатывает, даже не напрягаясь. Хотя, конечно, вполне ясно, что Амбридж надеялась привлечь Гарри к ответственности до того, как в происходящее врубится Директор, и наложить на акт об уничтожении палочки что-то вроде грифа «Обжалованию не подлежит», но, на ее несчастье, у Директора очень хорошо развита широкая агентурная сеть.

Итак, все сводится к дисциплинарному слушанию. Настаивая на нем, Директор надеется и вовсе исключить Фаджа из процесса рассмотрения дела Гарри – поскольку, как увидим, слушание должна была проводить старая знакомая, строгая, но справедливая мадам Амелия Боунз. Причем едва ли не тет-а-тет с Гарри. Вопросов бы тогда вообще не было. Добившись такого поворота событий, Дамблдор, по сути, выиграл у Министерства очко. Однако Фадж с подачи Амбридж надумал отыграться. Но об этом – позже, позже.

Пока же Гарри переваривает случившееся и беседует с родственниками на повышенных тонах, но вдруг внезапно, около половины одиннадцатого, сквозь камин Дурслей пробивается почтовая сова.

О, да. Это – Сириус. Можно даже записку не читать. Понятия не имею, чья это сова, но только Сириус мог так с ней обойтись.

«Артур только что рассказал нам, что произошло. Не покидай больше дом, что бы ты ни делал».

Так и представляю эту картину: Менее Злой Дамблдор проносится из кабинета Фаджа мимо взволнованного мистера Уизли и кивает ему, что все хорошо – мистер Уизли возвращается на Гриммо, чтобы не попасться Фаджу под горячую руку, и, активно жестикулируя, рассказывает собравшимся на кухне, что случилось.

Сириус в припадке вдохновения, вспомнив о своих обязанностях крестного, хватает откуда-то взявшуюся чужую сову, просто пролетавшую мимо по своим совиным делам, и радостно запинывает ее в камин. Красота.

По всему видно, что о случившемся аврале присутствующие на Гриммо узнали только что – то есть Наземникус в доме с радостной вестью для Дамблдора, как и сам Дамблдор, не появлялись как минимум до половины одиннадцатого – иначе бы Сириус пришел в восторг раньше и раньше бы привел в восторг сову, камин и Дурслей.

Записка, хоть и короткая, весьма интересна.

Во-первых, из нее мы узнаем о перемещениях мистера Уизли. Во-вторых, я очень слабо верю, что Сириус писал ее единолично. В его характере было бы настрочить что-то вроде: «Дементоры! Круто! Джеймс бы тобой гордился! Как ты им наподдал! Жаль, меня не было рядом, я бы их‼» – вместо того, чтобы повторять специально для того, у кого хорошо с темпераментом, но тоже туговато с мыслительным, чтобы он «больше» не покидал дом.

И к чему это «больше»? Применительно к этому вечеру – или вообще? Гарри не выйдет из дома все последующие дни – и, кажется, поступит совершенно правильно, однако почему ему запрещено?

Ах, в условиях, когда половина агентов Директора, работающих на Тисовой, засветилась этим вечером, и их теперь очень легко убрать (я имею ввиду, вообще), дом действительно становится для Гарри самым безопасным местом, ибо вокруг, я напомню, люди Реддла – и Министерства.

И что? Такая длинная причинно-следственная цепочка родилась в голове всецело одного Сириуса? Ах, сомневаюсь. Либо Директор, свидевшись с Артуром на обратном пути, сказал тому попросить Сириуса дать дальнейшие указания Гарри (оттуда, собственно, и какая-то неизвестная сова – мистер Уизли позаимствовал у Министерства), либо Директор лично вернулся вместе с Артуром на Гриммо.

Может быть, конечно, еще и быстро соображающий Люпин, но тогда бы он мигом сообразил, что сделает Ярчайший с этой совой, чтобы придать ей ускорение, и перекрыл бы для него камин. Остальные, я полагаю, не успели, ибо им и в голову не могло прийти, что Сириусу покажется остроумной идея использовать чертов камин для передачи сообщения.

Нет, ну серьезно – подключенный к сети Летучего пороха камин в доме родственников Гарри (магловском!) еще с прошлого лета явно «на особом контроле» у Министерства, где все, что связано с Гарри, теперь «на особом контроле».

Так и представляю вытянувшиеся лица наблюдателей за каминной сетью и в отчаянной ярости вырывающего волосы на голове Фаджа, когда в довершение ко всему ему сообщают, что Гарри получает письма через камин… неизвестно, откуда! Ведь дом на Гриммо, стараниями отца Сириуса Ориона Блэка и Дамблдора, надежно защищен, ненаносим на карты, невидим и незасекаем – то есть письма Гарри пишет чертова пустота!

Вот на этом моменте, я полагаю, Министерство сильно заинтересуется, откуда это мальчик получает корреспонденцию. Можно, конечно, предположить, что Сириус черканул записку, передал Артуру, и тот отправил ее через камин Министерства – но вряд ли. Можно еще надеяться, что в столь поздний час Министерские служащие не заметят сигнала об отправке совы по каминной сети к Гарри – но тоже вряд ли, ибо уж слишком «ситуация на особом контроле». Особенно после того, что случилось этим вечером.

В общем, Ярчайший, как обычно, одним широким жестом наломал десять гектаров дров, сделав это ну крайне предусмотрительно.

Гарри реагирует вполне закономерно злобно на то, что с ним обращаются, как с провинившимся, и почему-то не хвалят за то, как он отбился от дементоров. Что поделаешь – мальчик вместе со своим эго еще не перестроился на военное положение и не успел привыкнуть к тому, что совсем ребенком его уже никто не считает и гладить по голове за все на свете, как раньше, не собирается. Ситуация подходит под категорию ЧП, и у серьезных людей на Гриммо есть вещи поважнее, чем чесать по пузику выпяченное эго Гарри.

Тем временем, выпытав у несчастного племянника, что на Дадли напали дементоры, кто такие дементоры и кто их послал (разумеется, Реддл, – решает Гарри), дядя Вернон узнает, что Том возродился в прошлом месяце.

Сопоставив факт того, что к жизни вернулся маньяк, убивший родителей Гарри, с тем, что оный маньяк теперь гоняется за Гарри, Вернон приходит к логичному выводу, что присутствие Гарри в доме подвергает опасности его, Вернона, а также его жену и сына.

Вполне объяснимая реакция на подобное открытие тут же выражается в том, что Вернон начинает орать: «Убирайся из моего дома!» – подпихивая Гарри к двери своим безразмерным животом. Драматизма всему моменту придает вылетевшая из камина пятая сова за вечер с красным конвертом в клюве, которая бросает письмо не Гарри, а Петунье.

Громовещатель содержит интересный адрес: «Миссис Петунье Дурсль, кухня, Тисовая улица, 4», – который как бы намекает, что Дурсли до сих пор находятся под пристальным наблюдением, и взрывается, высвобождая ужасный, громовой голос, который сообщает перепуганной миссис Дурсль: «Помните мое прошлое, Петунья».

Чуть не лишившись сознания, миссис Дурсль прячет лицо в ладонях, а затем поднимает голову и произносит, дрожа всем телом и слабо шевеля побелевшими губами, обращаясь к мужу, любимому настолько, что она даже не смела ему возразить, когда тот минутой ранее выгонял племянника из дома:

- Мальчик – мальчику придется остаться, Вернон.

Происходит это примерно без двадцати одиннадцать – Дамблдор находится либо на Гриммо, либо уже в Хогвартсе (склоняюсь ко второму варианту, ибо он – не Сириус, чтобы запинывать сову в камин прямо из дома на Гриммо), и он все еще Очень Зол.

Что, в целом, не удивительно – после всей беготни с Министерством еще и увидеть, как Звезда, нарушая все меры безопасности, развлекается с камином, а какой-то боров выпинывает его кроху на улицу. Станешь тут злым. Позже Гермиона вообще скажет, что Директор в те минуты был страшен. С умилением отмечу, что по-настоящему страшного Директора Гарри в своей жизни видел лишь единожды – когда тот ногой переворачивал Барти Крауча-младшего в июне 1995. Гермиона и Рон – дважды, по меньшей мере, ибо имели счастье наблюдать еще и его гнев на дементоров на поле для квиддича осенью 1993. Все-таки при Гарри Директор старается держать себя в руках.

То, что письмо прислал Дамблдор, в Финале станет известно от самого Дамблдора:

- … Я объяснил, что сделал, в письме, которое оставил вместе с тобой…

- Подождите. Погодите минуту, – перебьет Гарри, выпрямляясь в кресле. – Вы послали Громовещатель. Вы сказали ей помнить – это был ваш голос –

- Я подумал, – Директор слегка склонит голову, – что ей понадобится напоминание о договоре, с которым она согласилась, взяв тебя…

Итак, Дамблдор в Громовещателе напоминает Петунье о своем «прошлом» (в смысле предыдущем) письме. Что могло быть там написано? Нет, понятное дело, Директор объясняет в нем, что произошло с ее сестрой и почему Гарри необходимо жить в доме у Дурслей – однако какие слова нашел Дамблдор, чтобы убедить Петунью, ненавидевшую волшебный мир и свою сестру, взять в дом ее ребенка-мага?

Из воспоминаний Снейпа известно, что Петунья, будучи девочкой, писала Дамблдору письма, в которых просила взять ее учиться в Хогвартс. Полагаю, Директор попытался как можно тактичнее объяснить ребенку, почему он не может этого сделать, однако последствия оказались таковы, что ребенок возненавидел весь волшебный мир. И проблема была не в Дамблдоре, а в ребенке.

Далее с историей Петуньи нам отдельно помогает разобраться сама Роулинг.

Будучи взрослой девушкой, Петунья встретила Вернона, который оказался наиболее анти-магическим человеком, которого в принципе можно себе вообразить, и они вдвоем отдалились от семьи Петуньи, ибо годы притворства (что ей все равно, что она презирает магов) сделали Петунью жестче. Однако все это время, пока была жива Лили и долгие 14 лет после ее смерти, наблюдая за племянником, у которого были глаза матери, ее сестры, Петунья против воли сохраняла в себе крошечную частицу любви (в ее извращенном виде) к этому миру магов, волшебников, взрывающихся пудингов, надувающихся тетушек и летающих фордов «Англия».

Дамблдор в своем предыдущем письме обращался именно к этой частице, которая всегда помнила, как сильно Петунье когда-то хотелось быть частью всего этого, а также к ее чувству долга по отношению к своей сестре – пусть даже она и ненавидела Лили за то, что у нее было все, чего так хотелось Петунье. Так Директору удалось убедить женщину взять Гарри к себе.

Причем, насколько я поняла по реакциям Вернона, дядя-то как раз был сильно не в курсе, что Директор написал ей в том письме, ибо все детали (вроде той, кто такой Реддл, и почему вдруг нужно оставить Гарри в доме, и почему Петунья меняет его, мужа, решение) Вернон открывает для себя всякий раз, как сталкивается с очередными проявлениями магического мира, не раньше – то Хагрид ему объясняет, то Гарри, то Директор самолично.

Не знаю, случается ли у мужа и жены поздний разговор этой ночью, но что-то мне подсказывает, что, даже если он и случается, Петунья, как и прежде, не вдается в детали.

И, да, пусть мне жутко не нравятся эти двое, но я восхищена поступком Петуньи (а это именно поступок – принять Гарри, оставить его и вырастить мальчика, такого замечательного, а затем еще, сбагрив, наконец, в Хогвартс, все равно не забывать про него и, каждый раз дрожа от страха, вкладывать в клюв ненавистной Букли какой-нибудь, пусть мелкий и глупый, подарок на Рождество) и их с Верноном любовью друг к другу.

Петунья никогда и ни в чем не перечит мужу – кроме вопроса о том, что Гарри останется в доме. Вернон, раздувшийся было в ярости, выгоняя Гарри, тут же сдувается и щебечет с женой, не понимая, что происходит и почему она, явно настроенная против Гарри, тем не менее поддерживает его, а не Вернона:

- Но, Петунья, дорогая –

- Ты – оставайся в комнате, – обращается она к Гарри, игнорируя мужа. Все-таки девочки рода Эванс получились чертовски сильными. – Не покидай дом. Теперь иди спать.

- От кого был Громовещатель? – не двигаясь с места, вопрошает Гарри.

- Не задавай вопросов, – выплевывает Петунья.

- Вы на связи с волшебниками? – упорствует мальчик.

- Я сказала тебе идти спать!

- Что это значило? Помните прошлое что?

- Спать!

- Как вышло –

- Ты слышал свою тетю, иди спать! – рявкает Вернон так, что падает штукатурка у соседей из дома напротив.

Мне приятен этот эпизод. Муж и жена любят друг друга – и совершенно не важно, что я их не люблю. Мне нравится их любовь.

Однако вернемся к нашим баранам совам.

Само по себе письмо крайне интересно, но не менее любопытным кажется адрес на конверте, в котором значится: «Кухня». Дамблдор не просто знает, в какой момент следует отправить Громовещатель (именно Громовещатель – а то с Петуньи или Вернона станется, проигнорировав обычное письмо, тут же его сжечь; а у Дамблдора нет времени развлекаться и запихивать копии письма в яйца). Он знает, куда его отправить и кто в этом «куда» находится – Гарри, поэтому Директор и делает письмо таким загадочным, чтобы Гарри не догадался, о чем речь, но Петунья в то, чего от нее хотят, врубилась молниеносно.

Итак, за домом Гарри по-прежнему ведется очень внимательное наблюдение – и в наблюдателях значится, естественно, не сам Дамблдор. Это также не могут быть Наземникус и миссис Фигг, ибо сии агенты, как говорят в определенных кругах, вскрылись, то есть выдали себя – и теперь их очень легко снять. Так кто же это?

Моя догадка состоит в том, что это Люпин. Потому что на Гриммо, могу утверждать с восьмидесятипроцентной вероятностью, его нет – ибо Сириус не сумел бы запнуть сову в камин десятью минутами ранее. Где может быть Люпин, кроме как на Гриммо, при условии, что полнолуние намечается аж 10 августа, то есть он вполне пока свободен от лохматых дней?

Собственного дома у него нет. Можно, конечно, предположить, что он тусит где-нибудь в стане оборотней, однако сомневаюсь, что он с ними уже в таких теплых отношениях, что делит завтрак, обед и очень поздний ужин.

И как красиво подходит – Люпин, лично отвечавший за то, чтобы Гарри научился вызывать Патронуса, превосходно знает, что мальчик умеет это делать, потому и, крепко держа себя в руках, не вмешивается в его стычку с дементорами. Полностью недоказуемо, но интуицию не пропьешь (я пыталась).

Как бы то ни было, подпись на конверте письма Дамблдора явно свидетельствует, что уши и глаза Директора по-прежнему рядом с Гарри. Возможно, один из сменщиков этих ушей и глаз – Дедалус Дингл, живущий, сколь помнится, где-то в Кенте – в часе езды от графства Суррей, то есть очень даже неподалеку. Или вообще нигде и никогда не светившаяся наружка – сие, хоть и крайне любопытно, не принципиально.

Напоследок, пока Гарри, протопав в свою спальню, пишет записки Рону, Гермионе и Сириусу, пытаясь узнать, что происходит и когда его заберут из дома Дурслей (время – около 11 вечера. В полдвенадцатого, смею предположить, Букля начнет кусать и царапать адресатов. Вот где-то в этот момент на Гриммо, думаю, и появится Дамблдор, решивший, что инцидент на Тисовой исчерпан. Директор понимает, что Гарри зол, напуган и расстроен и что, если его не заберут в ближайшее время, сей темпераментный мальчик вполне может уйти сам. Букле ласково объясняют, что можно прекратить терзать друзей Гарри и остаться в доме на денек-другой, поскольку ее хозяин в самом скором времени прибудет на Гриммо, так что нет необходимости летать туда-сюда и привлекать внимание своим красивым оперением, большое спасибо за понимание, сочную мышку?), еще раз обратим внимание на поведение Петуньи.

Первое, что она говорит Гарри, очухавшись после Громовещателя: «Оставайся в своей комнате. Не покидай дом». То есть даже Петунья понимает, насколько все опасно – если Реддл возродился и бродит где-то поблизости, надеясь схватить Гарри, единственное безопасное место для сына ее сестры в этом магловском районе – ее дом, находящийся под надежной защитой Дамблдора. И, если так, значит, в доме безопасно и всей остальной семье.

Да, этот вечер становится вечером открытий для Петуньи – она принимает повторное решение оставить Гарри в доме, сделав, пожалуй, во второй раз самый важный выбор в своей жизни – выбор в пользу того, что правильно. Прав был Хагрид – Петунья не столь проста, как кажется. Она вновь со всего размаха натыкается лбом на упрямо существующий вне зависимости от ее желаний магический мир – мир, в котором возродился Лорд Волан-де-Морт, убивший ее сестру и пытающийся убить ее племянника. Мир, в котором ее племянник уже успел встретиться с этим маньяком и, судя по крикам, доносящимся из его спальни по ночам, видит кошмары именно об этой встрече – и о некоем мальчике Седрике, которого убили…

Я думаю, в тот момент, когда Петунья переспросила: «Вернулся?» – сжав руки в кулаки на плечах сына, получив утвердительный ответ, не только Гарри впервые по-настоящему почувствовал, что Петунья была сестрой его матери. Я думаю, и сама Петунья в тот миг впервые по-настоящему осознала, что Гарри – сын ее погибшей сестры.

Тем сложнее и драматичнее видится еще один момент: когда дядя Вернон спрашивает: «И что такое, черт побери, эти дементоры?» – улучив минутку между запиской от мистера Уизли и вторым письмом из Министерства, Петунья на автомате выдает, опережая Гарри:

- Они охраняют тюрьму для волшебников, Азкабан.

Две секунды звенящей тишины – и Петунья, видимо, сообразив, что только что выдала ошалелым слушателям, захлопывает рот ладонью.

- Откуда вы знаете об этом? – Гарри начинает подозревать, что сходит с ума.

- Я слышала, – произносит Петунья, в страхе косясь на Вернона, – тот ужасный мальчик – говорил ей о них – много лет назад.

- Если вы имеете ввиду моих маму и папу, почему вы не называете их по имени? – громко интересуется Гарри, но Петунья его игнорирует, пребывая в шоке от самой себя.

Гарри, как оно обычно бывает, попадает, но не совсем. Это не Джеймс рассказывал Лили о дементорах – а Снейп. Это известно из воспоминаний последнего. Петунья подслушивала их разговор в небольшом лесочке, а когда была обнаружена, обидела Снейпа – и тот в отместку применил магию, ударив ее веткой по плечу. Боль, которую испытал ребенок, наложилась на обиду и зависть, и десятилетия спустя Петунья выдает прямую цитату Снейпа: «Они охраняют тюрьму для волшебников, Азкабан».

Сколько всего, связанного с детством и магией, к которой ей так хотелось иметь отношение, ревностью к Снейпу, завладевшему вниманием сестры, и обидой, должна была вспомнить в этот миг Петунья, мне думать, откровенно говоря, даже страшно.

После пережитого в памяти, тем не менее, через 20 минут после этого Петунья принимает решение, в прямом смысле слова спасшее жизнь ее племяннику – и, возможно, не ему одному. Гены, все-таки, вещь неубиваемая.

Ну, а я в очередной раз не перестаю восхищаться жизнью, которая сделала такими похожими судьбы столь разных людей, которые знали друг друга в очень несчастливом детстве – Петуньи и Снейпа, существование которых чем дальше, тем больше зависит от благополучия сына женщины, которую эти двое когда-то любили.

Итак, что мы имеем в сухом остатке? Пчелиная работа Директора 2 августа внезапно прерывается выползшей на доску совершенно неожиданно для всех Амбридж – к великому удовольствию Реддла с Фаджем и гневу Дамблдора. Ах, этот гадкий, мерзкий, непредсказуемый человеческий фактор! Ну кто мог подумать, что сия особа в принципе появится на горизонте – да еще и так рьяно возьмется за дело?

Своими действиями Амбридж открывает целую цепочку событий, которые впоследствии вынудят Директора переходить то к позиционной борьбе с Министерством, то и вовсе к защите, сражаясь с государственной машиной за право быть «сверху». Все это, разумеется, так или иначе будет Директора отвлекать – чем и станет в некоторой мере играть на руку развеселившемуся Реддлу, который через Люциуса внимательно следит за тем, что происходит в Министерстве.

Однако первое сражение заканчивается, по сути, счетом один-один, и Дамблдор уверен в своих силах. Даже несмотря на то, что некто в Министерстве отдал приказ напасть на его крошку, взбаламутил тихий омут подковерной Игры, засветил двоих агентов Дамблдора и заставил Тома поднять голову в направлении Гарри и с надеждой принюхаться.

Кроме прочего, теперь Директору необходимо будет отвлечься на то, чтобы Гарри успешно пережил слушание, однако он подстраховывается загодя, впрямую указав Фаджу на необходимость привлечения к делу Амелии Боунз.

И можно быть уверенным, что в ближайшее время история в «Пророк» не попадет – ибо Директор ясно дает Фаджу понять, как ситуация будет выглядеть со стороны. Особенно в пункте про Fiat Justitia.

Самоволка Флетчера оборачивается как минимум двумя плюсами: Наземникусу прочно создан очень удобный образ ненадежного идиота; через Наземникуса можно пойти по ниточкам дальше и таки узнать, кто всю это провокацию организовал. «С кем, говоришь, Наземникус, друг мой, котлы обмывал? С Уилли Уиддершинсом? Ну-ну…». В какой-то момент ниточки в клубке кончатся, и это со всей однозначностью укажет Директору на организатора нападения на Гарри. Но об этом – потом, потом.

Наконец, в Ордене в срочном порядке начинается подготовка операции по доставке Гарри на площадь Гриммо, ибо затяжное лежание мальчика в доме родственников (особенно после дементоров) может окончиться плохо – все понимают, что теперь, когда наружка Директора вскрылась, Гарри нельзя покидать дом. Но и в доме он оставаться долго не сумеет.

Реддл и Министерство это понимают тоже и, приглядывая за Гарри одним глазом, начинают действовать. Том, судя по всему, узнав о дисциплинарном слушании и поняв, что это – наиболее удобный момент, когда и Директор, и Министерство будут отвлечены, готовится залезть в Отдел Тайн.

Фадж и Амбридж же, потирая ладошки, планируют разгромить Дамблдора во втором сражении, придумав Очень Хитрый План. Кроме того, полагаю, Министерство начинает заинтересовываться неким таинственным местом, откуда Гарри прилетают письма со столь любезно пнутой в камин совой.

Собственно, пока все. Да начнется Большая Политическая Игра!