Последствия вечера и крайне продуктивной ночи дают о себе знать весь следующий день. Для начала, Гарри, невероятно довольный собой, пересказывает все Гермионе и Рону на Чарах (предварительно наложив на всех вокруг Муффлиато, что, вероятно, очень повеселило Флитвика; замечу: по такому поводу на сей раз даже Гермиона не возражает против заклинания). К восторгу Гарри, его друзья впечатлены сверх меры.

Во-вторых, Рон и Лаванда окончательно расстаются. Гермиона почему-то целый день пребывает в исключительно радостном настроении. Расстаются и Джинни с Дином (о чем все та же радостная Гермиона не забывает сообщить Гарри; ох уж эта женская солидарность). Настроение Гарри почему-то тоже становится исключительно прекрасным.

Наконец, в Хогвартс из больницы возвращается Кэти, с которой трио встречается в гостиной после Чар и немедленно набрасывается на нее с расспросами. В ходе расспросов выясняется, между прочим, немало интересного.

Так, по словам Кэти, ее «выписали в понедельник», однако ей разрешили провести «несколько дней с мамой и папой, а потом вернуться сюда этим утром». Учитывая, что «этим утром» – это вторник, 22 апреля, выписали Кэти явно не в этот понедельник, а по меньшей мере в понедельник, который был неделю назад, 14 апреля.

А очнулась она в больнице еще неделей раньше: «После этого ничего не помню, все пусто, кроме примерно двух недель назад в Мунго». Внимание, вопрос: зачем Кэти позволяют вернуться в школу именно сейчас? Не логичнее было бы приступить к учебе с понедельника? Кажется, недельного пребывания с родителями вполне достаточно – зачем удлинять все еще на один – учебный! – день? Я имею ввиду, Кэти и без того смертельно отстает по программе.

Однако, если смотреть на все голубыми глазами Дамблдора, причина вполне очевидна: вернись Кэти днем ранее, и Гарри мог бы вновь отвлечься от Слизнорта и переключиться обратно на Малфоя. Что не слишком хорошо, ибо Дамблдор сильно не вечный, да и столь удобный предлог – похороны Арагога – быстро… как бы сказать… теряет срок годности.

Однако уже во вторник Кэти не просто можно возвращаться в замок, где она тут же попадается Гарри на глаза, вызвав новую волну любопытства по Малой-теме – ей нужно сделать это немедленно. Дамблдор закончил свои уроки. До Финала Гарри необходимо чем-то занимать и как-то контролировать. Что может подойти лучше, чем слежка за Малфоем и игра в юного следопыта под присмотром взрослых?

Гарри немедленно хватается за предложение, для начала попытавшись расспросить (а то вдруг взрослые не додумаются), помнит ли Кэти хоть что-нибудь:

- …это ожерелье… ты теперь можешь вспомнить, кто дал его тебе?

- Нет, – Кэти с сожалением качает головой. – Все спрашивали, но я понятия не имею. Последнее, что я помню, что шла в туалет в «Трех Метлах» <…> Ну, я знаю, что толкнула дверь, так что, думаю, тот, кто проклял меня, стоял сразу за ней.

Информация пинает мыслительный юного следопыта в невиданные дали, и он мгновенно понимает, что нападавший был либо девушкой, либо женщиной, либо кем-то, кто ими прикидывался. На этом вдохновение мыслительного юного следопыта иссякает.

Меж тем, зададимся риторическим вопросом: могло ли оно иссякнуть у Дамблдора, буде он действительно хотел немедленно поймать преступника? Да ни в жизнь. Очевидно так, что очевиднее некуда – все дороги ведут в «Три Метлы», и, если кто-то по ним не пошел, это значит, что так надо было Игре. Разумеется, «кто-то» не может не перестраховаться и не поговорить с Кэти («Все спрашивали…» – кто – все?) на предмет того, не помнит ли она чего-нибудь уж слишком компрометирующего, но, поскольку она ничего не помнит, «кто-то» и «все» окончательно успокаиваются.

Однако то – умные, взрослые люди. Дети же успокаиваться даже не собираются. Хоть Кэти и не помнит совершенно ничего (и Дамблдор не может извлечь из ее памяти нужные воспоминания, как в свое время сделал с памятью Морфина и Похлебы, да; не может – или не хочет?), это вовсе не значит, что она не может когда-нибудь что-нибудь случайно вспомнить. Эта нехитрая мыль, уверена, не раз приходит в разгоряченную голову несчастного Малфоя, пуще остального действуя на нервы и вселяя страх. Что, само собою, приводит к тому, что Драко изводит себя едва ли не до смерти, запираясь в Выручай-Комнате и своем отчаянии.

С другой стороны, возвращение Кэти вновь подстегивает фиксацию Гарри на Драко, и Гарри даже чуть не тратит драгоценные остатки Феликса, чтобы вновь постоять перед голой стеной, за которой скрывается Комната – но хвала небесам за разумную Гермиону, отговорившую его от этой затеи.

Впрочем, Гарри продолжает сверяться с Картой и следить с ее помощью за Драко, который продолжает едва ли не ночевать в Комнате, при любом удобном случае взывает к Комнате с просьбой открыть ему, Гарри, то место, где скрывается Малфой, хотя потихоньку теряет надежду.

В заботах Гарри о Комнате и делах сердечных (парень по-прежнему ведет жаркие споры с самим собой, разрываясь между влюбленностью в Джинни и преданностью Рону – то есть сам себе придумывает проблему на пустом месте и продолжает героически ее преодолевать) заканчивается апрель, наступает май, принося с собой еще и заботы о финале сезона по квиддичу, что само собой означает усиление тренировочных сессий и волнения Рона, которое приводит его к частым общениям с фарфоровыми друзьями.

Выиграть Кубок школы Гриффиндор может лишь в одном случае – набрав более 300 очков в матче против Когтеврана. Если Гриффиндор проиграет со счетом более 100 очков, факультет окажется на самом последнем месте. Нечего и говорить – весь ум малолетнего следопыта в последнее время занимается исключительно и только квиддичем – 10 мая – последний матч сезона – первый капитанский финал Гарри.

А потому ни к чему иному в своей жизни Гарри особо не готов. Зато готова его жизнь. За несколько несчастных дней до матча – 7 мая – случается… Сектумсемпра.

Чтобы разобраться, что это вообще такое, необходимо вспомнить, что 23 марта Гарри наткнулся на это заклинание в книге Принца (сопровождаемое кратким и интригующим «Для врагов» и обращающим на себя внимание восклицательным знаком) в первый раз. Правда, с тех пор никак не мог найти время и подходящую жертву, чтобы его опробовать.

Заглянув 22 апреля в книгу Принца, чтобы узнать, не сможет ли он сам сварить себе порцию Феликса, Гарри вновь увидел «Сектумсемпра» на странице с заложенным уголком. Он в принципе вспоминал про заклинание всякий раз, когда видел заложенный уголок. Что, несомненно, очень радовало Кого-То, постаравшегося, чтобы эту пометку в книге Гарри заметил наверняка.

И уже 24 марта Гарри узнал от Миртл, что к ней приходил некий Страдающий И Одинокий Парень, который плакал. Условия, сопутствующие получению этой информации, оказались не менее запоминающимися, чем пометка «Для врагов», и я, сколь помнится, пламенно обещала тщательнейшим образом анализнуть, зачем Кому-То необходимо, чтобы Гарри знал и о заклинании, и о плачущем мальчике в компании Миртл.

Чем непременно и займусь, однако прежде мне очень уж хочется набросать углем на салфетке одну маленькую сценку, которая, уверена, обязательно случилась (причем примерно так).

Итак, в период с 1 марта (день отравления Рона) до 24 марта (день, когда Миртл чуть было не раскрыла Гарри секрет – разумеется, исключительно случайно – кто это плачет вместе с нею в туалете) Миртл становится конфидентом Драко, у которого окончательно сдают нервы. Разумеется, конфидентский пост Миртл занимает по приказу многомудрого Дамблдора, которому вовсе не хочется, чтобы нервы Драко довели его до беды (по крайней мере, раньше срока).

Может ли многомудрый Дамблдор не учитывать в линии с Малфоем поведение Гарри? Не может, ибо Гарри суется в обозначенную линию с упорством старого мула на переправе и энтузиазмом молодого котенка, что неизменно раздражает и Снейпа, и Драко (которому больше-не-любимый декан продолжает капать на мозги фразами типа: «Вас уже подозревают», – прекрасно зная, что Драко подозревает, кто его подозревает), но сильно умиляет Директора.

Оттащить котенка за шкирку и от Малфоя, и от Комнаты многомудрый Директор не может (смотри причины в сотне прошлых эпизодов), однако и не учитывать, что такими темпами ситуация может дойти до прямого столкновения, он тоже не может. Мальчики уж очень горячие – Драко Гарри уже нос сломал, дальше что? В подобных условиях Дамблдору остается лишь извлечь из… нет, даже не из столкновения – из вероятности столкновения максимум выгод. И, разумеется, тщательно проконтролировать процесс.

Поэтому где-то в двадцатых числах марта на Директорский ковер вызывается Снейп.

Дату вычислить и сузить до столь конкретных временных рамок вполне легко: надпись «Сектумсемпра» появляется на полях книги Принца (впервые попадается Гарри на глаза) около 23 марта; Малфой окучивается Миртл в марте же – после едва-не-случившегося-убийства-Рона – весь такой перепуганный; а 24 марта (таким ранним-ранним его утром, что «поздно-поздно ночью 23 марта» еще не вполне закончилось) Гарри узнает, что Малфой повадился пропадать в Выручай-Комнате под прикрытием обращенных в девиц Крэбба и Гойла – и становится Гарри весь такой заинтригованный и горящий желанием достать Малфоя.

Все векторы сходятся именно на 23 марта. С 23 марта каждый день можно ожидать вооруженного боестолкновения горячих мальчиков, ибо накал страстей и пересечение векторов интересов в высшей степени начинаются именно отсюда.

Так что Снейп оказывает Директорскому ковру услугу тем, что приходит на него, в двадцатых числах марта.

- Лимонную дольку, Северус? – негромко предлагает Дамблдор, и глаза Снейпа немедленно превращаются в щелочки, ибо после долек, как правило, не следует ничего хорошего. Дамблдор хмыкает. – В общем, я тут подумал… Гарри, кажется, весьма эффективно усваивает информацию, поданную с помощью вашего замечательного учебника, вы не находите?

Снейп: в подозрении хмурится, но кивает.

- По крайней мере, создается ощущение, что заклинания он выучивает мгновенно. Крайне важные и полезные, – продолжает Дамблдор, – обязан отметить.

Снейп: молчит, с трудом удерживая на языке некоторые реплики, касающиеся предубежденности ученичка.

- В любом случае, – не дождавшись ответа, Дамблдор подкрепляется долькой, – мне пришла в голову идея, что неплохо было бы добавить в книгу парочку иных полезных заклинаний… или проклятий.

- Это для чего же? – настороженно интересуется Снейп в целях повышения общей образованности.

- Ну, – Дамблдор невинно улыбается, – просто на всякий случай. Мало ли, что случится в будущем году. Вы же понимаете, я собираюсь умирать совсем скоро; разумеется, я переживаю, достаточно ли мальчик обучен.

Снейп: враждебно молчит, некоторое время мрачно фантазируя о будущем годе. Шутки и приколы Дамблдора на тему собственной смерти его уже порядком достали.

- Я так понимаю, у вас есть какие-то конкретные предложения, Директор?

- Есть, – радостно улыбается Дамблдор. – Я подумывал насчет Сектумсемпры.

Снейп, поперхнувшись ядом:

- Сектумсемпры, Альбус?!

Дамблдор, расцветая:

- Сектумсемпры, Северус!

Пауза.

- Вы же в курсе, – вкрадчиво интересуется Снейп, – что по силе своего воздействия проклятье Сектумсемпра способно сравниться с циркулярной пилой, взведенной на предельную мощность, а потому вполне может разрубить человека пополам, не оставив ему и шанса на выживание, Директор?

Снейп вглядывается в голубые глаза супруга, невинные, как у ребенка. Ну, такого, у которого очень хорошо получается выглядеть невинным.

- В самом деле, Северус?

Пауза.

Снейп, вздохнув:

- Я так понимаю, вам очень хочется обучить мальчишку Черной Магии?

- Исключительно для того, чтобы отбить к ней всякое желание, – кивает Дамблдор, довольный сообразительностью Снейпа. – Ну, и страх перед неспособностью к ней. Ну, знаете – Империус, Круциатус… всякое бывает.

Дамблдор философически пожимает плечами.

Снейп, подумав, кивает.

- Спасибо, Северус, – улыбается Директор. – Ананасовую дольку? Гораций забегал, оставил мешочек… кстати, мой дорогой, если в процессе обучения проклятью Гарри придется нанести кому-нибудь ущерб, я с прискорбием смирюсь с этим фактом, однако буду настаивать, чтобы вы были рядом с пострадавшим просто на всякий случай.

Снейп, тщательно контролируя свои движения, откладывает надкушенную ананасовую дольку в сторону и с трудом сглатывает:

- Я надеюсь, вы сейчас о хомячках говорите…

Пауза.

- Или хотя бы о жабе Долгопупса…

Улыбка Дамблдора становится какой-то уж совсем сочувственной.

Снейп, хрипло:

- Вы не можете…

Дамблдор, очень ласково:

- Северус, в результате выйдет гораздо больше пользы, чем вам кажется –

Снейп: в ярости обрушивает кулак на Директорский стол.

Пауза.

Дамблдор: многозначительно смотрит на кулак до тех пор, пока Снейп не убирает его со стола.

Дамблдор:

- В конце концов, мальчик не настолько силен, чтобы заклинание стало фатальным, а рядом будете вы.

Снейп:

- Еще одно слово, Дамблдор, и оно станет фатальным для вас!

Директор, оживленно:

- Очень хорошо, Северус, запомните это выражение лица и интонацию – используете в нужный момент. Особенно этот пункт про «фатальным».

Снейп открывает рот, чтобы плюнуться еще одной порцией яда, однако Дамблдор останавливает его взмахом руки:

- Успокойтесь. В конечном счете это будет очень полезным уроком. Для обоих. Повторюсь: о Драко можете не беспокоиться; хоть я и порадуюсь, если его, так сказать, швырнут в реку, но не буду настаивать, чтобы вы не сбрасывали ему спасательный круг, это понятно?

Далее сцена в моем воображении прерывается неостановимым потоком ругательств Снейпа, переживающего об обоих идиотах-учениках одновременно. Впрочем, смею предположить, что, уклонившись от летающих вазочек с дольками, Дамблдор наверняка продолжает дискуссию о том, какой он гад, в удобном ему ключе – для надежности исхитрившись запихнуть Снейпу в рот огромный кусок тортика. А вопрос о том, что никаких хомячков и даже жабы не будет, повисает в воздухе, заваленный более животрепещущими вопросами про то, что все участники процесса приобретут, если Гарри попробует Сектумсемпру, и что потеряют, если не попробует. Повисает – по крайней мере до тех пор, пока Снейп не дожевывает тортик.

Но, как бы Снейп ни орал, в любом случае это не поменяло бы ничего, ибо кого Директор хочет осчастливить, тому уже спасенья нет – причем узнает несчастный об этом в самую последнюю очередь. Ко всему прочему, у Дамблдора имеется один убийственно железный аргумент в пользу проворачивания операции «Сектумсемпра», который не в состоянии обойти даже Снейп, так что он может ругаться, сколько ему угодно (пока Дамблдор не устанет). Операции – быть, и Снейпу в ней Играть весьма ключевую роль.

После этого постановления, собственно, остается только ждать. Дамблдор знает и Гарри, и Драко достаточно превосходно, чтобы понимать, что рано или поздно мальчики претворят его восхитительный план в жизнь без всяких усилий с его стороны. Просто Миртл надо поглядывать за Драко, а Снейпу, как обычно, за Гарри, чтобы никто не упустил момент.

Момент наступает аккурат 7 мая, накануне финального матча по квиддичу, когда Гарри в одиночестве спускается на ужин (Рон отправляется пообщаться с фарфоровым другом (то ли и впрямь так волнуется перед матчем, то ли ему какое-нибудь зелье кто-нибудь сведущий куда-нибудь подливает – как знать), а Гермиона – с профессором Вектор). По привычке Гарри идет коридором Выручай-Комнаты, поглядывая на Карту в поисках Малфоя. Который внезапно находится этажом ниже в туалете для мальчиков в компании… Миртл! Вот и сходятся все векторы.

В глубокой задумчивости впечатавшись в рыцарские доспехи, Гарри мгновенно приходит в себя и несется на шестой этаж – как же он мог не придать значения столь экстравагантной парочке в туалете? Думаю, нет смысла отмечать, что подсознание Гарри несет Гарри к Драко и Миртл не в последнюю очередь потому, что запомнило, какой любопытной ранее показалась сознанию информация о том, что Миртл нынче коротает время в мужском туалете с неким плачущим мальчиком.

Добежав до туалета, Гарри приникает к двери, но не может ничего расслышать. Парень тихонько отворяет дверь.

Драко Малфой стоит спиной к нему, обеими руками вцепившись в раковину и низко опустив голову.

- Не надо, – откуда-то из кабинки доносится ласковый голос Миртл. – Не надо… расскажи мне, что случилось… я могу помочь тебе…

- Никто не может мне помочь, – произносит Драко. – Я не могу это сделать… не могу… не работает… а если я не сделаю это скоро… он говорит, что убьет меня…

Рот Гарри открывается сам собой. Малфой плачет, плачет по-настоящему, по его щекам струятся слезы. Он весь дрожит.

В такие моменты у спинного мозга, примерно той его части, по которой бегают мурашки, возникает желание робко предположить, что со стороны Дамблдора так сильно дожимать ситуацию и выкручивать бедного мальчика – жестоко (мягко говоря).

Однако это не совсем так. Трудотерапия и физзарядка не дают затосковать и даруют величайшее из всех сокровищ, каковое есть Надежда, как говаривал в таких случаях любимый Терри. Надежда выбраться из того тупика, в который Драко сам себя загнал. Надежда, что все обойдется или решится как-то само. Надежда, что ему удастся обмануть величайшего волшебника в истории, которого боится сам Темный Лорд… нет, ну ладно, последнее – это уже идиотская ошибка и инфантильные мечты, к реальности никакого отношения не имеющие.

В общем и целом вряд ли эти меры действуют безотказно, но в частном и конкретном Директор, я бы сказала, поступает чрезвычайно эффективно. Просто бьет всех нерадивых, но очень упрямых ученичков по их маленьким головам их же собственными ручками, пока до бедолаг не доходит. Вот до Драко уже начинает доходить. Что, конечно, радостно – но нельзя бы сразу так осознанно жить, а? Нет, обязательно ведь нужно пройти весь путь цапли, которая сначала сохла, затем чахла, потом сдохла… эх, детки-детки… и все ваши пропорционально вам растущие бедки…

Хватая ртом воздух, Драко, чудовищно содрогнувшись, вдруг поднимает голову – и видит в зеркале отражение одной шокированной очкастой физиономии.