Это было трудное время. Я закончила перечитывать книгу аж 22 декабря. 23 февраля мне удалось закончить задавать вопросы – и тогда настала самая сложная пора – пора бесконечных и отчаянных попыткой найти ответы, многоповторных и сводящих с ума хождений по кругу и постоянных сомнений, когда я не могла объяснить ничего совершенно – однако и отринуть все, решив, что самой Игры в этой Игре вовсе нет, никак не смела.

Я шла на запах. Я искренне считала элегантное решение испытанием своего достоинства и всякий раз неизменно и до сердечных колик расстраивалась, когда таковое не находилось. Не думаю, что преувеличу, если скажу, что эти два месяца были одними из самых мучительных в моей жизни.

Ведь нельзя же так – жонглировать извилинами в акте самоубийственной логичности сутками напролет и постоянно – постоянно – натыкаться на какую-то непрошибаемую стену. Я целыми днями ходила, плевалась и повторяла только: «Чушь!» – в сердцах готовая послать подальше и журнал со своими записями, и Игру, и себя заодно, что неизменно повергало Человека, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, находившегося рядом для аморальной поддержки, в еще более аморальное положение духа.

- Я не знаю, что делать с этой Игрой! – то и дело вопила я.
- Думай, – снова и снова отрезал он. – Думай, что возможно.

И я думала, и вновь находила тупик, и снова отчаивалась, и опять возвращалась в начало, и заново думала, и в очередной раз проходила сквозь весь конец, пока нервы опять не лопались от всего этого, и я вопила: «Как много раз еще я пройду сквозь этот чертов Финал?» – кляня все на свете, начиная с блестящих за стеклами очков-половинок глаз Дамблдора на внутренней стороне моих век и заканчивая Человеком, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, который говорил когда-то, что мне нужно собраться с духом всего три раза, когда я настраивалась на то, чтобы прочесть ему окончание предыдущей Игры – но он был неправ – сто три, тысяча три!..

- Столько, сколько потребуется? – в тоне Человека, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, сталь казалась почти осязаемой. И я вновь принималась за работу.

Впрочем, то, что все это время Человек, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, оставался рядом (а куда ж ему было деваться-то, Господи?), неизменно помогало (хотя и повергало в шок с завидной периодичностью). Помнится, однажды он произнес фразу, которая с тех самых пор, будто огромный шар, заполненный гелием, поднимала меня выше и выше, пока я, взгромоздившись на нее, наконец не вынырнула. Он сказал:

- Я верю в то, что ты можешь понять Игру, если будешь усердно стараться. Я верю в тебя.

Это – очень хорошее партнерство – мы концентрируемся для работы. Так всегда было. Дело есть дело. До той поры, пока оно не закончено, или пока в нем не наступает перерыв, мы приходимся друг другу лишь той стеной, на которую опирается поочередно один из нас, когда сталкивается с очередным затыком: я – в Игре, Человек, Который Вынужден Был Все Это Терпеть – в своей работе. Мы не мешаем друг другу, никто из нас не пытается прервать фиксацию другого на своем деле – мы помогаем друг другу двигаться вперед, потому что по какой-то причине наша работа кажется нам очень важной – каждому своя.

Человек, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, все удивлялся, как мало я эмоциональна (не считая регулярных вскриков: «Чушь, мать твою!»), и никак не мог поверить, что я наконец сумела овладеть искусством самоконтроля. И правильно делал. Ибо все то время я просто пыталась запихать подальше свои чувства и закончить работу. Оставалось всего два раза – два столкновения с Финалом. Плакать будем потом.

В конце концов, если не любить, то, со всей определенностью, думать следует о пути, а не о грядущем конечном пункте, чем бы он ни был. Я думаю, это и есть настоящее искусство – работа ради самой работы, когда ты просто не в состоянии объяснить, почему не можешь ее не выполнять. Или же настоящее сумасшествие.

Перед лицом такой силы нужно быть умным, развивать сообразительность и еще – хранить скромность. Нужно думать о самых мелких деталях, а не о том, зачем ты делаешь то, что делаешь. Нужно отмечать все нюансы в заметках и учиться, не обращая внимания на то, что, даже если ты преуспеешь, вполне возможно, результат твоего труда ни к чему не приведет. Цель тут не важна. Важен путь. Что-то вроде: ты пытался, и, если ты действительно пытался, никто не может тебя критиковать. Бей – и только тогда высшая магия станет твоим другом.

С 10 марта я наконец перестала скрести носом по грязному дну и начала восходить вверх в вопросах Игры. Начала понимать, что, если я все брошу, то, что у меня не получалось, не получится никогда вовсе. В конце концов, как говаривал горячо любимый мною капитан Ваймс, когда жизнь подсовывает тебе тарелку спагетти, тяни за них, пока не найдешь тефтели.

Обожаю эту фразу – в ней вся жизнь, грубая, простая, смешная и сильная, как сам Ваймс. Я верю ей, а потому тянула и тянула спагетти, тарелка с которыми, благо, находилась прямо перед моим носом, тянула до тех пор, пока что-то не начало вырисовываться (правда, было не понятно, что).

В какой-то момент все мысли предыдущих лет Игры и работы над ней стали наталкиваться друг на друга в моей памяти и творить музыку. Я не была уверена, что нашла все ноты, но к началу апреля уже вполне была способна понять мотив. Оставалось лишь послушать себя еще немного, чтобы понять, о чем конкретно я думаю.

Я полагаю, что дошла до понимания гораздо раньше, чем отважилась признаться себе в этом. Чем дальше шел апрель, тем больше несло меня ураганом, и я была не в силах остановить этот процесс, все и так уже находилось за гранью моего контроля – бесформенное облако того, что я обзывала чушью, обретало мускулы, обрастало углами и гранями – мне оставалось лишь находить время и успевать записывать, ибо расчеты, пусть и сделанные впопыхах – единственное спасение, когда вы уже несетесь во весь опор.

Последним пинком к окончанию моих вполне теперь уже целенаправленных метаний (разбор десятка линий Игры за раз, ибо все они – связаны, превосходно подогнаны одна под одну и распускаются удивительным букетом, который с каждой минутой теряет свою прозрачность – глядя на него, остается лишь в молчаливом изумлении ругать свою близорукость: как не заметила раньше?!) стал разговор с Человеком, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, в ночь на 23 апреля:

- Закончи Игру, – сказал он тогда. – Сделай это, несмотря ни на что. На себя – в первую очередь.

Тем же днем я наконец поймала, так сказать, метафизический мяч. Ну, строго говоря, сначала он прилетел мне в метафизический лоб, отскочил, а уж после этого я его метафизически поймала.

Дописав последний разбор последней из главных линий Игры, я вдруг поняла, что разбирать в своих схемах мне больше нечего. Каждая отдельная логическая цепочка прекрасно и без лишних возражений складывалась в логичную цепь всей Игры, и это было неожиданно, радостно и правильно. Даже когда я все перепроверила. А затем перепроверила еще раз. Да, черт побери! Я вновь была на коне! 4 месяца и 2 дня спустя после начала чтения, ровно 2 месяца спустя после начала бесконечных вопросов, я… закончила второй этап?

Но ведь это значит, что осталось записать, перечитать написанное, перепечатать и… все?

- Не захлебнись-ка в собственном таланте, – посоветовал Человек, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, в ночь на 24 апреля, не вынеся моего безграничного самолюбования, которое длилось весь день.

Поскольку в тот момент я купалась в собственной радости, укрывшись одеялком, мне было лень даже оскорбиться.

Впрочем, спустя пару минут и это потеряло свою значимость, ибо я вновь влетела в период, когда моя уверенность сменилась неуверенностью, и на сердце волнами стало обрушиваться беспокойство.

- А если… а если я не смогу, а? – тихо спросила я. – Если проиграю?

Человек, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, откинулся на спинку своего кресла. Взгляд, каким он пробуравил меня, превосходно читался даже в полной темноте комнаты.

- Тогда ты очень сильно пожалеешь, что не выиграла, – констатировал он.

Я кивнула и совсем поникла. В тишине одна минута неумолимо становилась другой, а мое беспокойство роилось внутри с шумом, с каким огромный кальмар выныривает посреди ночи из Озера, чтобы посмотреть, не оставили ли студенты чего-нибудь вкусненького на берегу.

- Позволь своему таланту позаботиться о тебе, – донесся до меня примирительный голос Человека, Который Вынужден Был Все Это Терпеть, и я с надеждой повернула голову в его сторону. – Не думай об Игре. Думай.

Эти слова окончательно дали мне новое дыхание – дыхание, которое с тех пор так и не исчезло. Ведь пора же раз и навсегда признать это прямо: я боялась не ошибки, я боялась начала конца. Да, вероятно, сейчас я понимаю не все, а то, что понимаю, далеко от полноты, но 4 месяца и 2 дня спустя после начала чтения я распутала основные нити Игры, и дальше тянуть было просто некуда – пора начинать, как бы ни было страшно.

Допойму по ходу. Сперва – первое. Всегда нужно придерживаться того, что знаешь. Разбираться, с чем можешь. Если повезет, на неточностях можно будет научиться, и я даже допускала ряд неточностей специально, чтобы понять, как и что устроено. В конце концов оказалось, что мускулы и грани того, что я называла чушью, образуют вовсе не углы, а целые фракталы – завораживающие и пугающие одновременно. Каждый угол состоял из других маленьких углов, и, если присмотреться, в них обнаруживался даже какой-то порядок, однако я не была уверена, что кто-либо в состоянии обойти их все – и вот так, стоя на берегу, не окунаясь…

Да к черту. Когда время поджимает, остается только вращать барабан и быть готовым сорваться вверх, что находим у того же Терри. Бежать, не останавливаясь – сначала в сторону цели, а затем в обратную, если все пойдет Очень Плохо. Я знаю одно: ошибки непременно настигнут, если стоять неподвижно. В противном случае может и пронести.

Поразительные вещи происходят, если вместо того, чтобы уступить желанию предать свою мечту, заставить себя работать над ней еще один день, месяц, год. Удивительно, чего можно достичь, если не сдаваться, но просто набраться смелости и попытаться – а затем попытаться еще раз – и еще, если это потребуется.

Я все время напоминала себе, что все это – только начало. Остальное еще предстоит. Уже тогда я с уверенностью знала, что мне нужно будет пережить эту историю, присутствовать в ней до самого конца, пока не отзвучат салюты Гранд Финала, пока последнее живое существо, долженствующее перейти в мир иной, не сделает этого.

И тогда – и только тогда – я смогу положить перевернутые стулья на столы, выключить свет и выйти в ночь – под дождь и ветер, туда, где можно хорошенько похныкать… Однако я танцевала этот хайланд уже так много раз, что оставалось лишь состроить лицо образцового солдата и улыбнуться.

Последний танец начинается. Все уже написано, все бури улажены, компас починен, и войска выстроились вдоль своих линий. Я вновь слышу гул и знакомый бой барабанов. Добро пожаловать в Игорный дом профессора Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора, друзья. Вращайте рулетку, посмотрим, куда упадет мячик, кто загонит шар в лузу.

Мячик – прыг, мячик – скок.
В чей, в чей упадет он лоток?..

***

…Перефразирую Цветаеву.

Чему учит Игра? Добру? Нет. Уму-разуму? Нет. Она даже себе самой научить не может, ибо она – дана.

Нет вещи, которой бы она не учила, как нет вещи, прямо ей обратной, которой бы она не учила, как нет вещи, которой бы одной только и учила. В общем, все, как любит Дамблдор.

Все уроки, которые я извлекаю из Игры, я в нее влагаю. Ряд ответов, к которым у меня даже вопросов не было. Одна данность ответа. Тронь в одном месте – и тебе ответит раньше, чем ты спросишь, закидает тебя ответами – не удержать. Все, что можно сделать – суметь (поспеть) противопоставить каждому ответу (пока не испарился) свой вопрос. Это обскакивание тебя ответами и есть вдохновение (и как часто – пустой лист!), собственное волнение, высшая точка души.

Игра есть искусство – жить. Жизнь. А самое главное в моем диалоге с жизнью – не ее ответ, но мой вопрос. С этого все начинается. Это очень похоже на метания в лабиринте, из которого единственный настоящий выход – идти вперед; продолжать, что бы ни случилось.

И я продолжаю, ибо не могу объяснить, почему не в состоянии этого не делать, а значит, это любовь. Мне всегда казалось важным закончить Игру, и я никогда не была в состоянии объяснить, почему, однако в этот раз к этим чувствам добавилось новое – страх.

Страх перед началом чего-то столь масштабного, что заметки о нем уходят за пределы двухсот страниц. Я попросту боялась, что не сумею учесть все, боялась, что не то слово окажется не в том месте, боялась, что чего-то не увижу или что-то пойму неправильно – я многого боялась, Игра, пополам с наслаждением, постоянно приносила мне страх – так всегда было, чего об этом говорить. Нерешительность, которую я, всего лишь человек, регулярно испытывала, сталкиваясь с этим исполином, была столь же естественной, сколь привычной. Ты поднимаешь голову и видишь – гору, пик которой спрятан за облаками. Разве тебе – тебе – возможно до него добраться?

И – резко против того, чтобы лгать себе – я боялась того, что будет тяжело. Я понимала, что очень многим придется пожертвовать, чтобы отдать Игре должное, и я любила эту Игру значительно меньше остальных, а потому мне было наперед значительно жальче чем-то и кем-то ради нее жертвовать. Впрочем, десятки дней спустя я все-таки оставила себе возможность надеяться, что, как и во многом ином тысячи раз прежде, формула «слюбится – стерпится» подействует наоборот.

Самым сложным в любой истории по-прежнему оставалось ее начать. Нужно было пересилить себя всего один раз. В конце концов, бояться начала определенно не стоит – определенно не мне – так решила думать я. Тотально оплошать и промахнуться даже у меня выйдет лишь в одном из возможных случае – если я совсем ничего не стану начинать.

За сим – приступим наконец уже, приступим!