БИ-7
Глава 14
Завещание Альбуса Дамблдора
Завещание Альбуса Дамблдора
По пути в гостиную трио нервно переглядывается, гадая, каким образом Скримджер узнал, что они собираются покинуть школу – ведь, очевидно, так, именно по этому поводу он вызвал их на разговор, разве нет?
Уж я не знаю, известно ли Скримджеру на самом деле, что ребята планируют покинуть школу – скорее всего, он по меньшей мере догадывается – однако это не играет никакой роли. Останавливать ребят он в любом случае не собирается – если так посудить, Гарри настолько сильно походит на огромную кость в его горле, что глаза б его ребят долго не видели.
Единственное, что ему нужно от подростков теперь, когда Гарри ясно дал понять, что не станет рекламным мальчиком – это информация о том, что было известно Дамблдору и что он собирался предпринимать в войне против Тома. Именно с целью допроса бывший матерый мракоборец и утаскивает детишек от любящих взрослых, готовых их защищать, в надежде, что сами за себя детишки постоять никак не смогут.
Разумеется, в пустой надежде – ибо, когда он, усевшись в кресло мистера Уизли, предлагает Гарри и Гермионе подождать наверху, пока он поговорит с Роном, Гарри немедленно выдает реакцию в стиле «Котенок сразу бросился на горло»:
- Мы никуда не пойдем. Вы можете говорить со всеми нами или вообще ни с кем.
Гермиона решительно кивает.
Ставка Скримджера ясна до смехотворного – из всех троих расколоть Рона проще всего. Однако Скримджер не учитывает сразу два нюанса: во-первых, за долгие годы трио прекрасно выучило, что вероятность максимального выживания обеспечивается в их случае лишь тогда, когда они держатся все вместе, во-вторых, Гарри уже не просто поднаторел в общении с хорошими плохими следователями, а стал настоящим гуру в этом вопросе.
Скримджер холодно и оценивающе оглядывает подростка. Горделиво замечу, что Гарри и раньше-то не отличался склонностью лебезить перед кем бы то ни было, включая и нового Министра – сегодня же разговор с самого начала идет на равных, ибо новый Министр даже не стремится добавить голосу отеческие нотки и попытаться наступать снисходительно-«сверху», за что ему большое спасибо.
- Очень хорошо, тогда со всеми вами, – пожимает плечами Скримджер, очевидно, решив не устраивать скандал. По крайней мере, так рано. И Гарри это прекрасно считывает.
- Я здесь, как, уверен, вы знаете, из-за последней воли Альбуса Дамблдора, – выдает Скримджер и мигом отыгрывает себе одно очко, ибо трио впадает в аут. – Сюрприз, по всей видимости! Вы не знали, выходит, что Дамблдор вам что-либо оставил?
Расчет Скримджера ясен – превосходно догадываясь, что у Дамблдора было катастрофически мало оснований оставлять что-либо персонально Рону и Гермионе, с которыми он никогда не был особенно (и не особенно) близок, Скримджер, огорошив подростков новостью о его завещании, всего лишь ждет подтверждения своей догадке. И Рон, на которого Министр возлагал большие надежды, мигом оное подтверждение ему выдает:
- В-всем нам? Мне и Гермионе тоже?
- Да, всем в–
Однако Гарри смотрит на ситуацию с совершенно другой стороны:
- Дамблдор умер больше месяца назад. Почему понадобилось так много времени, чтобы отдать ним то, что он нам оставил? – спрашивает парень, прекрасно помня, что завещание беглого опасного маньяка-убийцы, за которым гонялось все Министерство, было исполнено всего через неделю после его смерти – а стало исполняться даже раньше.
Не дав Скримджеру открыть рот, в дискуссию тут же включается тяжелая артиллерия:
- Разве это не очевидно? – спрашивает Гермиона. – Они хотели проверить то, что он нам оставил. У вас не было никакого права так делать! – ее голос слегка дрожит.
- У меня было право, – пренебрежительно выдает Скримджер, которого всего за две секунды сместила на позицию «снизу» и заставила оправдываться… кучка подростков?! – Декрет о Допустимой Конфискации дает Министерству право конфисковать завещанное –
Однако тяжелая артиллерия уже негодует:
- Этот закон был создан, чтобы не допустить передачу волшебниками Темных артефактов, а у Министерства должны быть очень серьезные свидетельства тому, что имущество усопшего нелегально, чтобы наложить на него руки! Вы говорите мне, что Дамблдор пытался передать нам что-то проклятое?
2:1. Скримджеру крыть нечем.
- Вы планируете заняться карьерой в сфере Магического законодательства, мисс Грейнджер? – только и в силах спросить он.
И тут же нарваться на увеличение разрыва в счете:
- Нет, – выплевывает Гермиона. – Я надеюсь сделать миру что-то хорошее.
Меж тем, Гарри продолжает загонять несчастного Министра в угол и уже начинает угрожать напинать:
- Так почему вы решили разрешить нам получить наши вещи теперь? Не могли придумать повод держать их дольше?
- Нет, это потому, что прошел тридцать один день, – тут же отвечает Гермиона. – Они не могут удерживать вещи дольше этого срока, если не могут доказать, что они опасны. Так?
Ответом ей служит красноречивое игнорирование, что означает, что Скримджер раздавлен, вжат в стенку и вообще не ожидал, что на такое наткнется, ибо ранее имел дело только с Гарри – кто ж знал, что друзья у парня еще противнее?
Не имея иного выхода, Скримджер начинает давить на обнаруженное слабое место:
- Вы бы сказали, что были близки с Дамблдором, Рональд?
Рон ожидаемо нервничает:
- Я? Нет – не так уж… Это всегда Гарри…
Рон оборачивается к друзьям как раз вовремя, чтобы поймать на себе взгляд Гермионы, молчаливо советующей ему заткнуться и сделать это немедленно. Однако Скримджер, услышав именно то, чего ожидал, цепляется за этот ответ, как коршун за добычу:
- Если вы не были слишком близки с Дамблдором, как вы объясните тот факт, что он упомянул вас в своем завещании? Он сделал очень мало персональных наследников. Большая часть его имущества – его библиотека, его магические инструменты и иные личные вещи – были оставлены Хогвартсу, – ну, Снейпу и Макгонагалл то есть. – Почему, как вы думаете, вы были так выделены?
- Я… я не знаю. Я… когда я сказал, что мы не были близки… я имею ввиду, я думаю, я ему нравился…
- Ты скромничаешь, Рон, – непререкаемым тоном выдает Гермиона, ухватившись за его попытку вывернуться. – Дамблдор тебя очень любил.
Гарри молчаливо приходит к мнению, что подобное заявление есть настолько большая натяжка, что грозит порваться от напряжения. Но примем за факт, что Дамблдор, по природе своей человек крайне добродушный, если не сказать настоящий христианин, в принципе всех людей любил, так что выходит, что Гермиона и не соврала. В самом деле, останься Скримджер наедине с Роном, было бы стократ хуже.
Скримджер предпочитает опять проигнорировать Гермиону, вместо ответа вытащив лист пергамента из собственного ишачьего мешочка и принявшись читать:
- «Последняя воля и завещание Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора…» да, вот здесь… «Рональду Биллиусу Уизли я оставляю деллюминатор в надежде, что он вспомнит меня, когда будет его использовать». Это ценная вещь, – произносит Министр, передав серебряную гасилку Рону, который выглядит полностью огорошенным, и продолжив внимательно наблюдать за мальчиком. – Возможно, даже уникальная. Совершенно определенно, что дизайн принадлежит самому Дамблдору. Зачем ему оставить то-то, настолько редкое?
Рон качает головой.
- Дамблдор учил тысячи студентов, – продолжает Скримджер. – Тем не менее, единственные, кого он упомянул в своем завещании, это вы трое. Почему? Как вы, по его мнению, могли воспользоваться его деллюминатором, мистер Уизли?
- Гасить свет, я думаю, - мямлит растроганный Рон. – Что еще можно с ним делать?
Очевидно, у Скримджера не появилось никаких иных соображений по этому поводу за 31 день его исследований, в течение которых Министр, запершись у себя в кабинете, скорее всего, до запятой неукоснительно следовал принципу «А если на улице не будет спокойно, ты поступишь чертовски умно, если найдешь другую улицу».
Итак, позвольте мне пробежаться по большинству аспектов устроенной Дамблдором игры в жмурки (чей образный смысл, как известно, тематизируется, как деятельностный стилистический прием сюжета, в котором слепой ищет зрячего, а мертвый ищет живого).
Уже больше месяца Министерство функционирует вкривь и вкось в условиях, когда половина его работников – Пожиратели или завербованные, и они множатся, а другая часть – нормальные люди. Дамблдор прекрасно знал, что так будет, и в общем и целом прекрасно понимал, что изменить этого не сможет, ибо Скримджер – не Снейп.
При подобном раскладе единственное, что мог сделать Дамблдор – нейтрализовать Скримджера за дверьми кабинета Министра собственным завещанием, чтобы тот не лез на рожон и по возможности сохранял себе жизнь как можно дольше. Ну, хотя бы для того, чтобы изредка исполнять свои Министрские функции в отношении Гарри – может, он, конечно, и допустил, чтобы Пий перекрыл Гарри все выходы из дома (ибо так, опять же, надо было Директору), зато никак не отреагировал на использование Гарри магии, не созвал слушанье по делу (явись Гарри на слушанье, это было бы последним, что бы парень успел сделать в своей короткой нелегкой жизни) и прикрыл Нору, а заодно и иные дома членов Ордена, всеми возможными защитными заклинаниями Министерской машины.
Конечно, молчание «Пророка» по поводу перестрелки у дома Дурслей и последующей погони Тома за Гарри через три графства вновь идет на руку Томми нашему Реддлу, с точки зрения которого уважаемой общественности вовсе не обязательно знать, что Гарри нагнул его в очередной раз, но, право же, выгод для Гарри от этого молчания куда больше.
Зачем это делает Скримджер? Ну, во-первых, каким бы он ни был, ему тоже хочется, чтобы Гарри оставался жив как можно дольше. Во-вторых, он искренне полагает, что такое количество поблажек, которое он выдал парню за месяц, изменит весьма скверное мнение Гарри о нем в лучшую сторону.
Увы, Гарри, подобно Директору, выключившему Скримджера не только из политики, но и из Игры своим завещанием и вообще мягко его нейтрализовавшему, уже давно списал Министра со счетов, привыкший к тому, что все отношения политиков с властью и войной заканчиваются неизменным посрамлением политиков. И Министерских, и не совсем.
Неминистерский политик Люциус получил в Игре-2 от Дамблдора так, по верхам; Министерским политикам Амбридж и Фаджу, которых в Игре-5 поимели (как вы можете сомневаться, что я выражаюсь исключительно фигурально?!) соответственно кентавры и Директор Дамблдор, досталось куда круче. На фоне кентавров и Дамблдора Гарри даже предполагать боится, что случится со Скримджером, однако очень остро чувствует, что мало тому не покажется. И вовсе даже не против тому способствовать. Так что Скримджер зря на что-то иное так сильно надеется – уж слишком хорошо Гарри воспитал Дамблдор.
И, стоит отметить, не только Гарри – вон как юный Игрок Гермиона сразу всекла, что к чему, и пытается вывернуть ситуацию так, чтобы Скримджер ничего не понял. Меж тем, вопрос интересный: откуда Гермионе так много известно об условиях реализации завещания – тем более, что она никак не стремится связать жизнь с Отделом обеспечения магического правопорядка?
Складывается впечатление, что кто-то когда-то специально снабдил ее знанием законов именно в области, и у меня есть догадка, что этим кем-то являлся лично Дамблдор. Ну, а, поскольку это Дамблдор, следует искать намеки и многозначительные подмигивания, поданные как бы между прочим и вскользь, впрочем, в связи с тем, что могло девушку взволновать.
Из подходящего – опять же, ситуация с завещанием Звезды, в которой, сколь помним, Дамблдор умудрился сделать так, что вопрос с наследованием Гарри Кикимера и, следовательно, безопасностью Гриммо как штаб-квартиры Ордена, звучал острее, чем был на самом деле.
Помнится, в лето после смерти Сириуса Гермиона явно слышала часть разговора миссис Уизли с Директором, в котором был упомянут Перси – так не мог ли Директор в том же – или ином «случайном», не суть важно – разговоре начать громко распространяться на тему завещаний?
Что-то вроде: «Хорошо хоть, Министерство не создало проволочек, так что Гарри наследовал все имущество… Мне, разумеется, пришлось напомнить Руфусу о том, для чего был создан Декрет о Допустимой Конфискации… Нет, конечно, у него был бы всего тридцать один день, но я не хотел, чтобы мальчик расстраивался – лучше было сделать все это быстро», – как-то так. Вполне вероятно, учитывая, что Дамблдор уже в ту пору продумал скелет Игры-7 и наверняка хотел бы, чтобы у Гарри были способы защиты от предсказуемого давления жаждущего узнать что-то секретное и полезное о Дамблдоре Скримджере.
Однако Директор не мог не предполагать, что Скримджер захочет допрашивать ребят по одному, и ребята не смогут уклониться – потому одна из причин, по которой он, передавая деткам свои вещи под носом у Министерства и, разумеется, обходясь лишь намеками, совершенно ничего не намекнул трио о них при жизни (вопрос, которым трио отчаянно задается позже ночью: как это так Директор все обставил, будто знал, что умрет? и почему это им кажется, что он должен был что-то намекнуть о своем завещании, если вроде как собирался жить еще долго и счастливо?), состоит в том, что Дамблдор предоставил трио шанс самым искренним образом сделать чистые невинные глаза на допросе.
К чему Рон, например, и прибегает, откровенно давая понять, что о секретном использовании деллюминатора догадывается не больше, чем сам Скримджер. Попытайся Скримджер давить на Рона тет-а-тет, когда бдительной Гермионы не было был рядом, результат вышел бы таким же. Гениально же!
Кроме прочего, восхитимся в очередной раз психологической интуицией Директора и его математическими способностями – ведь по всему выходит, что Скримджер получил завещание 1 июля. То есть, я имею ввиду, явно не от Директора, а от кого-то третьего. Ставлю на отвечающую за официальную часть в Игре Макгонагалл, на тот момент имевшую полный доступ к Директорскому кабинету.
Уж не знаю, активно ли блестел портрет Директора глазами в сторону нужного ящика с нужной бумажкой в нем или прямо сказал поставить Министра в известность об обнаруженном документе, но Министр получил его именно в тот день, когда было нужно Дамблдору. Ибо Дамблдор, превосходный знаток человеческой психологии, знал, что Скримджер до последнего будет пытаться проникнуть в тайну предметов, завещанных трио, разумеется, ничего Темного в них не найдет, а потому будет вынужден (иначе Макгонагалл поднимет шум) отдать ребятам все эти вещи 31 июля. В день рождения Гарри то есть.
Замечательный подарок с того света, как по мне. И еще одно доказательство огромнейшей любви к парню – некоторых людей от того, чтобы сделать Гарри приятное в особенные праздники, не останавливает даже тот незначительный в сущности нюанс, что они уже мертвы.
- «Мисс Гермионе Джин Грейнджер, – продолжает Скримджер, прекратив щуриться на Рона, – я оставляю мою копию «Сказок барда Бидля» в надежде, что она найдет их занимательными и поучительными».
Вот люблю Дамблдора за то еще, что у него практически каждое слово – не слово, а слово-бумажник с кучей отделений.
«Instructive» – это, конечно, «поучительный», но еще и прямой отсыл к «instruction», а это уже в переводе означает «инструкция», ибо, простите мне, у слова «instructive» есть куча синонимов, однако Директор использует именно это слово, созвучное с «instruction», и в сем я вижу едва ли не прямой приказ Игроку.
И Гермиона, судя по всему, его прекрасно понимает – без единого слова она берет ветхую, как книжка о крестражах (хороший такой намек), книгу, кладет ее на колени, и слезы падают на древнюю обложку. Такое ощущение, словно девушка видит ясно: Дамблдор составлял завещание, будто знал, что по этой Игре с этими вещами ребята пойдут без него.
Разумеется, последующий допрос Скримджера оканчивается с нулевым результатом.
- Почему, как вы думаете, Дамблдор оставил вам эту книгу, мисс Грейнджер?
- Он… он знал, что мне нравятся книги, – Гермиона вытирает слезы рукавом.
- Но почему данную конкретную книгу?
- Я не знаю. Он мог подумать, что она мне понравится.
- Вы когда-либо обсуждали коды или иные способы передачи секретных сообщений с Дамблдором?
- Нет, – хотя бывали моменты, когда определенно стоило бы. – И, если Министерство за тридцать один день не нашло в этой книге никаких скрытых кодов, я сомневаюсь, что я найду, – Гермиона по-прежнему утирает слезы рукавом.
Ах, как люблю я все эти слезки в ладошки и тому подобное да причитания вроде: «Оружие… т-там… в Запретном Лесу…» Нет, не спорю, Гермиона действительно растрогана, но разве это мешает бывалому Игроку ловко использовать свое состояние на пользу делу?
Уж я не знаю, известно ли Скримджеру на самом деле, что ребята планируют покинуть школу – скорее всего, он по меньшей мере догадывается – однако это не играет никакой роли. Останавливать ребят он в любом случае не собирается – если так посудить, Гарри настолько сильно походит на огромную кость в его горле, что глаза б его ребят долго не видели.
Единственное, что ему нужно от подростков теперь, когда Гарри ясно дал понять, что не станет рекламным мальчиком – это информация о том, что было известно Дамблдору и что он собирался предпринимать в войне против Тома. Именно с целью допроса бывший матерый мракоборец и утаскивает детишек от любящих взрослых, готовых их защищать, в надежде, что сами за себя детишки постоять никак не смогут.
Разумеется, в пустой надежде – ибо, когда он, усевшись в кресло мистера Уизли, предлагает Гарри и Гермионе подождать наверху, пока он поговорит с Роном, Гарри немедленно выдает реакцию в стиле «Котенок сразу бросился на горло»:
- Мы никуда не пойдем. Вы можете говорить со всеми нами или вообще ни с кем.
Гермиона решительно кивает.
Ставка Скримджера ясна до смехотворного – из всех троих расколоть Рона проще всего. Однако Скримджер не учитывает сразу два нюанса: во-первых, за долгие годы трио прекрасно выучило, что вероятность максимального выживания обеспечивается в их случае лишь тогда, когда они держатся все вместе, во-вторых, Гарри уже не просто поднаторел в общении с хорошими плохими следователями, а стал настоящим гуру в этом вопросе.
Скримджер холодно и оценивающе оглядывает подростка. Горделиво замечу, что Гарри и раньше-то не отличался склонностью лебезить перед кем бы то ни было, включая и нового Министра – сегодня же разговор с самого начала идет на равных, ибо новый Министр даже не стремится добавить голосу отеческие нотки и попытаться наступать снисходительно-«сверху», за что ему большое спасибо.
- Очень хорошо, тогда со всеми вами, – пожимает плечами Скримджер, очевидно, решив не устраивать скандал. По крайней мере, так рано. И Гарри это прекрасно считывает.
- Я здесь, как, уверен, вы знаете, из-за последней воли Альбуса Дамблдора, – выдает Скримджер и мигом отыгрывает себе одно очко, ибо трио впадает в аут. – Сюрприз, по всей видимости! Вы не знали, выходит, что Дамблдор вам что-либо оставил?
Расчет Скримджера ясен – превосходно догадываясь, что у Дамблдора было катастрофически мало оснований оставлять что-либо персонально Рону и Гермионе, с которыми он никогда не был особенно (и не особенно) близок, Скримджер, огорошив подростков новостью о его завещании, всего лишь ждет подтверждения своей догадке. И Рон, на которого Министр возлагал большие надежды, мигом оное подтверждение ему выдает:
- В-всем нам? Мне и Гермионе тоже?
- Да, всем в–
Однако Гарри смотрит на ситуацию с совершенно другой стороны:
- Дамблдор умер больше месяца назад. Почему понадобилось так много времени, чтобы отдать ним то, что он нам оставил? – спрашивает парень, прекрасно помня, что завещание беглого опасного маньяка-убийцы, за которым гонялось все Министерство, было исполнено всего через неделю после его смерти – а стало исполняться даже раньше.
Не дав Скримджеру открыть рот, в дискуссию тут же включается тяжелая артиллерия:
- Разве это не очевидно? – спрашивает Гермиона. – Они хотели проверить то, что он нам оставил. У вас не было никакого права так делать! – ее голос слегка дрожит.
- У меня было право, – пренебрежительно выдает Скримджер, которого всего за две секунды сместила на позицию «снизу» и заставила оправдываться… кучка подростков?! – Декрет о Допустимой Конфискации дает Министерству право конфисковать завещанное –
Однако тяжелая артиллерия уже негодует:
- Этот закон был создан, чтобы не допустить передачу волшебниками Темных артефактов, а у Министерства должны быть очень серьезные свидетельства тому, что имущество усопшего нелегально, чтобы наложить на него руки! Вы говорите мне, что Дамблдор пытался передать нам что-то проклятое?
2:1. Скримджеру крыть нечем.
- Вы планируете заняться карьерой в сфере Магического законодательства, мисс Грейнджер? – только и в силах спросить он.
И тут же нарваться на увеличение разрыва в счете:
- Нет, – выплевывает Гермиона. – Я надеюсь сделать миру что-то хорошее.
Меж тем, Гарри продолжает загонять несчастного Министра в угол и уже начинает угрожать напинать:
- Так почему вы решили разрешить нам получить наши вещи теперь? Не могли придумать повод держать их дольше?
- Нет, это потому, что прошел тридцать один день, – тут же отвечает Гермиона. – Они не могут удерживать вещи дольше этого срока, если не могут доказать, что они опасны. Так?
Ответом ей служит красноречивое игнорирование, что означает, что Скримджер раздавлен, вжат в стенку и вообще не ожидал, что на такое наткнется, ибо ранее имел дело только с Гарри – кто ж знал, что друзья у парня еще противнее?
Не имея иного выхода, Скримджер начинает давить на обнаруженное слабое место:
- Вы бы сказали, что были близки с Дамблдором, Рональд?
Рон ожидаемо нервничает:
- Я? Нет – не так уж… Это всегда Гарри…
Рон оборачивается к друзьям как раз вовремя, чтобы поймать на себе взгляд Гермионы, молчаливо советующей ему заткнуться и сделать это немедленно. Однако Скримджер, услышав именно то, чего ожидал, цепляется за этот ответ, как коршун за добычу:
- Если вы не были слишком близки с Дамблдором, как вы объясните тот факт, что он упомянул вас в своем завещании? Он сделал очень мало персональных наследников. Большая часть его имущества – его библиотека, его магические инструменты и иные личные вещи – были оставлены Хогвартсу, – ну, Снейпу и Макгонагалл то есть. – Почему, как вы думаете, вы были так выделены?
- Я… я не знаю. Я… когда я сказал, что мы не были близки… я имею ввиду, я думаю, я ему нравился…
- Ты скромничаешь, Рон, – непререкаемым тоном выдает Гермиона, ухватившись за его попытку вывернуться. – Дамблдор тебя очень любил.
Гарри молчаливо приходит к мнению, что подобное заявление есть настолько большая натяжка, что грозит порваться от напряжения. Но примем за факт, что Дамблдор, по природе своей человек крайне добродушный, если не сказать настоящий христианин, в принципе всех людей любил, так что выходит, что Гермиона и не соврала. В самом деле, останься Скримджер наедине с Роном, было бы стократ хуже.
Скримджер предпочитает опять проигнорировать Гермиону, вместо ответа вытащив лист пергамента из собственного ишачьего мешочка и принявшись читать:
- «Последняя воля и завещание Альбуса Персиваля Вулфрика Брайана Дамблдора…» да, вот здесь… «Рональду Биллиусу Уизли я оставляю деллюминатор в надежде, что он вспомнит меня, когда будет его использовать». Это ценная вещь, – произносит Министр, передав серебряную гасилку Рону, который выглядит полностью огорошенным, и продолжив внимательно наблюдать за мальчиком. – Возможно, даже уникальная. Совершенно определенно, что дизайн принадлежит самому Дамблдору. Зачем ему оставить то-то, настолько редкое?
Рон качает головой.
- Дамблдор учил тысячи студентов, – продолжает Скримджер. – Тем не менее, единственные, кого он упомянул в своем завещании, это вы трое. Почему? Как вы, по его мнению, могли воспользоваться его деллюминатором, мистер Уизли?
- Гасить свет, я думаю, - мямлит растроганный Рон. – Что еще можно с ним делать?
Очевидно, у Скримджера не появилось никаких иных соображений по этому поводу за 31 день его исследований, в течение которых Министр, запершись у себя в кабинете, скорее всего, до запятой неукоснительно следовал принципу «А если на улице не будет спокойно, ты поступишь чертовски умно, если найдешь другую улицу».
Итак, позвольте мне пробежаться по большинству аспектов устроенной Дамблдором игры в жмурки (чей образный смысл, как известно, тематизируется, как деятельностный стилистический прием сюжета, в котором слепой ищет зрячего, а мертвый ищет живого).
Уже больше месяца Министерство функционирует вкривь и вкось в условиях, когда половина его работников – Пожиратели или завербованные, и они множатся, а другая часть – нормальные люди. Дамблдор прекрасно знал, что так будет, и в общем и целом прекрасно понимал, что изменить этого не сможет, ибо Скримджер – не Снейп.
При подобном раскладе единственное, что мог сделать Дамблдор – нейтрализовать Скримджера за дверьми кабинета Министра собственным завещанием, чтобы тот не лез на рожон и по возможности сохранял себе жизнь как можно дольше. Ну, хотя бы для того, чтобы изредка исполнять свои Министрские функции в отношении Гарри – может, он, конечно, и допустил, чтобы Пий перекрыл Гарри все выходы из дома (ибо так, опять же, надо было Директору), зато никак не отреагировал на использование Гарри магии, не созвал слушанье по делу (явись Гарри на слушанье, это было бы последним, что бы парень успел сделать в своей короткой нелегкой жизни) и прикрыл Нору, а заодно и иные дома членов Ордена, всеми возможными защитными заклинаниями Министерской машины.
Конечно, молчание «Пророка» по поводу перестрелки у дома Дурслей и последующей погони Тома за Гарри через три графства вновь идет на руку Томми нашему Реддлу, с точки зрения которого уважаемой общественности вовсе не обязательно знать, что Гарри нагнул его в очередной раз, но, право же, выгод для Гарри от этого молчания куда больше.
Зачем это делает Скримджер? Ну, во-первых, каким бы он ни был, ему тоже хочется, чтобы Гарри оставался жив как можно дольше. Во-вторых, он искренне полагает, что такое количество поблажек, которое он выдал парню за месяц, изменит весьма скверное мнение Гарри о нем в лучшую сторону.
Увы, Гарри, подобно Директору, выключившему Скримджера не только из политики, но и из Игры своим завещанием и вообще мягко его нейтрализовавшему, уже давно списал Министра со счетов, привыкший к тому, что все отношения политиков с властью и войной заканчиваются неизменным посрамлением политиков. И Министерских, и не совсем.
Неминистерский политик Люциус получил в Игре-2 от Дамблдора так, по верхам; Министерским политикам Амбридж и Фаджу, которых в Игре-5 поимели (как вы можете сомневаться, что я выражаюсь исключительно фигурально?!) соответственно кентавры и Директор Дамблдор, досталось куда круче. На фоне кентавров и Дамблдора Гарри даже предполагать боится, что случится со Скримджером, однако очень остро чувствует, что мало тому не покажется. И вовсе даже не против тому способствовать. Так что Скримджер зря на что-то иное так сильно надеется – уж слишком хорошо Гарри воспитал Дамблдор.
И, стоит отметить, не только Гарри – вон как юный Игрок Гермиона сразу всекла, что к чему, и пытается вывернуть ситуацию так, чтобы Скримджер ничего не понял. Меж тем, вопрос интересный: откуда Гермионе так много известно об условиях реализации завещания – тем более, что она никак не стремится связать жизнь с Отделом обеспечения магического правопорядка?
Складывается впечатление, что кто-то когда-то специально снабдил ее знанием законов именно в области, и у меня есть догадка, что этим кем-то являлся лично Дамблдор. Ну, а, поскольку это Дамблдор, следует искать намеки и многозначительные подмигивания, поданные как бы между прочим и вскользь, впрочем, в связи с тем, что могло девушку взволновать.
Из подходящего – опять же, ситуация с завещанием Звезды, в которой, сколь помним, Дамблдор умудрился сделать так, что вопрос с наследованием Гарри Кикимера и, следовательно, безопасностью Гриммо как штаб-квартиры Ордена, звучал острее, чем был на самом деле.
Помнится, в лето после смерти Сириуса Гермиона явно слышала часть разговора миссис Уизли с Директором, в котором был упомянут Перси – так не мог ли Директор в том же – или ином «случайном», не суть важно – разговоре начать громко распространяться на тему завещаний?
Что-то вроде: «Хорошо хоть, Министерство не создало проволочек, так что Гарри наследовал все имущество… Мне, разумеется, пришлось напомнить Руфусу о том, для чего был создан Декрет о Допустимой Конфискации… Нет, конечно, у него был бы всего тридцать один день, но я не хотел, чтобы мальчик расстраивался – лучше было сделать все это быстро», – как-то так. Вполне вероятно, учитывая, что Дамблдор уже в ту пору продумал скелет Игры-7 и наверняка хотел бы, чтобы у Гарри были способы защиты от предсказуемого давления жаждущего узнать что-то секретное и полезное о Дамблдоре Скримджере.
Однако Директор не мог не предполагать, что Скримджер захочет допрашивать ребят по одному, и ребята не смогут уклониться – потому одна из причин, по которой он, передавая деткам свои вещи под носом у Министерства и, разумеется, обходясь лишь намеками, совершенно ничего не намекнул трио о них при жизни (вопрос, которым трио отчаянно задается позже ночью: как это так Директор все обставил, будто знал, что умрет? и почему это им кажется, что он должен был что-то намекнуть о своем завещании, если вроде как собирался жить еще долго и счастливо?), состоит в том, что Дамблдор предоставил трио шанс самым искренним образом сделать чистые невинные глаза на допросе.
К чему Рон, например, и прибегает, откровенно давая понять, что о секретном использовании деллюминатора догадывается не больше, чем сам Скримджер. Попытайся Скримджер давить на Рона тет-а-тет, когда бдительной Гермионы не было был рядом, результат вышел бы таким же. Гениально же!
Кроме прочего, восхитимся в очередной раз психологической интуицией Директора и его математическими способностями – ведь по всему выходит, что Скримджер получил завещание 1 июля. То есть, я имею ввиду, явно не от Директора, а от кого-то третьего. Ставлю на отвечающую за официальную часть в Игре Макгонагалл, на тот момент имевшую полный доступ к Директорскому кабинету.
Уж не знаю, активно ли блестел портрет Директора глазами в сторону нужного ящика с нужной бумажкой в нем или прямо сказал поставить Министра в известность об обнаруженном документе, но Министр получил его именно в тот день, когда было нужно Дамблдору. Ибо Дамблдор, превосходный знаток человеческой психологии, знал, что Скримджер до последнего будет пытаться проникнуть в тайну предметов, завещанных трио, разумеется, ничего Темного в них не найдет, а потому будет вынужден (иначе Макгонагалл поднимет шум) отдать ребятам все эти вещи 31 июля. В день рождения Гарри то есть.
Замечательный подарок с того света, как по мне. И еще одно доказательство огромнейшей любви к парню – некоторых людей от того, чтобы сделать Гарри приятное в особенные праздники, не останавливает даже тот незначительный в сущности нюанс, что они уже мертвы.
- «Мисс Гермионе Джин Грейнджер, – продолжает Скримджер, прекратив щуриться на Рона, – я оставляю мою копию «Сказок барда Бидля» в надежде, что она найдет их занимательными и поучительными».
Вот люблю Дамблдора за то еще, что у него практически каждое слово – не слово, а слово-бумажник с кучей отделений.
«Instructive» – это, конечно, «поучительный», но еще и прямой отсыл к «instruction», а это уже в переводе означает «инструкция», ибо, простите мне, у слова «instructive» есть куча синонимов, однако Директор использует именно это слово, созвучное с «instruction», и в сем я вижу едва ли не прямой приказ Игроку.
И Гермиона, судя по всему, его прекрасно понимает – без единого слова она берет ветхую, как книжка о крестражах (хороший такой намек), книгу, кладет ее на колени, и слезы падают на древнюю обложку. Такое ощущение, словно девушка видит ясно: Дамблдор составлял завещание, будто знал, что по этой Игре с этими вещами ребята пойдут без него.
Разумеется, последующий допрос Скримджера оканчивается с нулевым результатом.
- Почему, как вы думаете, Дамблдор оставил вам эту книгу, мисс Грейнджер?
- Он… он знал, что мне нравятся книги, – Гермиона вытирает слезы рукавом.
- Но почему данную конкретную книгу?
- Я не знаю. Он мог подумать, что она мне понравится.
- Вы когда-либо обсуждали коды или иные способы передачи секретных сообщений с Дамблдором?
- Нет, – хотя бывали моменты, когда определенно стоило бы. – И, если Министерство за тридцать один день не нашло в этой книге никаких скрытых кодов, я сомневаюсь, что я найду, – Гермиона по-прежнему утирает слезы рукавом.
Ах, как люблю я все эти слезки в ладошки и тому подобное да причитания вроде: «Оружие… т-там… в Запретном Лесу…» Нет, не спорю, Гермиона действительно растрогана, но разве это мешает бывалому Игроку ловко использовать свое состояние на пользу делу?
Не сказав ни слова лжи, девушка заставляет Скримджера побыстрее от нее отстать – и чуть ли не прямо декларирует, что понимает, что в книге имеется скрытый код, который не поняли Министерские идиоты (или один конкретный), но который разгадает она, даже если это будет последним, что она сделает в своей жизни.
- «Гарри Джеймсу Поттеру, – продолжает Скримджер, переходя к сладенькому, – я оставляю снитч, который он поймал в своем первом матче по квиддичу в Хогвартсе, как напоминание о наградах за упорство и мастерство».
И вновь – невероятно емкие слова и очень далеко шагающие намеки. Впрочем, Гарри чувствует себя недооцененным. А чего он ожидал? Волшебную палочку Директора?! Хватит пока и того, что Директор, оказывается, долгие годы бережно хранил под подушкой первую игрушку его любимого ребенка.
- Зачем Дамблдор оставил вам этот снитч?
- Не имею понятия. По причинам, которые вы только что причитали, я полагаю… напомнить мне, что можно получить, если ты… проявишь упорство и так далее.
Нет, честное слово, я обожаю сарказм Гарри даже в тем моменты, когда он направлен и на Дамблдора в том числе.
Меж тем, Скримджер, как того и хотелось бы Директору, начинает активно подсказывать, сам того не ведая:
- Вы думаете, это просто символический сувенир?
- Наверное. Чем еще это может быть?
- Я задаю вопросы, – Скримджер придвигается ближе. – Я заметил, что ваш торт на день рождения в форме снитча. Почему?
Благослови Мерлин наблюдательность всех Министров Магии, спасшую столько жизней!
Гермиона смеется:
- О, это не может быть отсылкой к тому, что Гарри – великий ловец, это слишком очевидно. В глазури должно быть спрятано секретное послание от Дамблдора! – «Избытком мысли поразить нельзя, так удивите недостатком связи!»
- Я не думаю, что что-либо спрятано в глазури, но снитч может быть отличным местом, чтобы спрятать маленький предмет. Я уверен, вы знаете, почему?
Не без помощи Гермионы («Потому что у снитчей есть тактильная память») Скримджер излагает Гарри все, что парню и нужно было узнать, чтобы двинуться немножко дальше по темной дорожке Игры:
- Снитча не касаются голой кожей до тех пор, пока не освободят – даже тот, кто делает его, носит перчатки. На нем заклинание, с помощью которого можно идентифицировать первого человека, прикоснувшегося к нему, в случае спорной поимки. Этот снитч помнит ваше прикосновение, Поттер. Мне кажется, что Дамблдор, обладавший изумительными магическими умениями, вне зависимости от того, какими были его минусы, – тоже начитался интервью Скитер? ну, а что же еще делать Министру, когда у него так много свободного времени, – мог заколдовать этот снитч так, чтобы он открылся только для вас.
Так-то оно так – и большое спасибо за разъяснения. Только вот не зря в завещании рукою коварного Дамблдора ясно указано, что это за снитч и с какого конкретно матча. Матча, в котором Гарри его едва не проглотил. Поэтому Гарри, вынужденный взять его в руку под пристальным взглядом Скримджера, медленно опустившего мячик в его ладонь, абсолютно спокоен, найдя решение в самый последний миг.
Рон и Гермиона, следуя примеру Министра, принимаются гипнотизировать ладонь Гарри взглядом, ясно говорящим о том, что они ожидают великую трансформацию, но Гарри решает дать выход пару, холодно прокомментировав:
- Это было драматично.
Ребята катятся со смеху. Скримджер, принимающий за личное оскорбление то, что кажется ему непонятным с первого, второго и последующих взгляда (иными словами, практически все), начинает конкретно раздражаться.
- Это все?
- Не совсем. Дамблдор оставил вам в наследство и другую вещь, Поттер.
- Что это? – воодушевляется Гарри («Может, на этот раз меня оценят по достоинству?!»).
Скримджер не утруждает себя чтением завещания.
- Меч Годрика Гриффиндора.
Ребята ерзают. Гарри, оглядев Скримджера с ног до головы, в подозрении щурится:
- И где он?
- К сожалению, – чопорно отвечает ни о чем не жалеющий Скримджер, – меч не принадлежал Дамблдору, чтобы тот его отдавал. Меч Годрика Гриффиндора – важный исторический артефакт, а потому он принадлежит –
- Он принадлежит Гарри! – с жаром произноси Гермиона. – Он его выбрал, Гарри его нашел, он пришел к нему из Распределяющей Шляпы –
- Следуя надежным историческим источникам, меч может являться любому достойному гриффиндорцу. Это не делает его исключительной собственностью мистера Поттера, вне зависимости от того, что там Дамблдор решил.
Честно говоря, насчет всего этого понятия не имею. Ясно, что формула «следуя надежным историческим источникам» широко используется в манипуляторской практике и отлично затыкает неумелых оппонентов, но, справедливости ради, вынуждена отметить, что как, символ всего факультета, меч вряд ли действительно может принадлежать какому-то одному человеку.
Строго говоря, Годрик не был директором Хогвартса, следовательно, его имущество должно было перейти не к следующему директору, а либо к наследникам, либо к правительству. Но, раз уж ни того, ни иного не случилось, на мой взгляд, правильно, что меч остается в замке ни в чьем конкретно владении. То есть передать его в наследство Гарри Дамблдор не мог с юридической точки зрения.
Но кого это волнует, я вас умоляю? Будто Дамблдор действительно собирался это сделать. Большое спасибо Скримджеру, который не умолчал о мече, а сказал о нем, пусть и в надежде, что это уязвит Гарри посильнее (уверена, и это Директор предусмотрел) – ибо теперь трио знает точно, что Дамблдор зачем-то хотел, чтобы меч у ребят был.
Причем зачем он этого хотел, он сказать не удосужился – уверена, Скримджер не читает из завещания, ибо в нем нет никакой иной формулировки, кроме: «Гарри Джеймсу Поттеру я оставляю снитч, который он поймал в своем первом матче по квиддичу в Хогвартсе, как напоминание о наградах за упорство и мастерство. И меч Годрика Гриффиндора. Да. Вот так. Это всё». Тут уж, знаете ли, прямо как с загадочным пятым крестражем – абсолютно никаких намеков, иначе ребята сразу обо всем догадаются.
Ну, вот включи Дамблдор в завещание фразу типа: «…в надежде, что он так же будет принимать в себя лишь то, что его закаляет», – и все, до трио бы тут же дошло, что Директор пытается снабдить их оружием, которое поможет уничтожить крестражи – а до других бы никогда не дошло, ибо в этом вопросе недостаточно даже знать о крестражах и способах их уничтожения, нужно знать о свойствах меча и том, что Василиска пырнули конкретно данной сабелькой.
А подробности произошедшего в Тайной Комнате знают только трио, Уизли и Дамблдор с Макгонагалл и Снейпом – остальные кормятся слухами (стоит лишь вспомнить, как на собрании ОД в «Кабаньей Голове» ребята просят Гарри подтвердить хотя бы сам факт того, что он раньше боролся и с Томом, и с Василиском).
Уж не знаю, в курсе ли портрет Дамблдора, что Гарри с друзьями уже успел обсудить, как должны быть уничтожены крестражи (все-таки с ребятами в комнате сидел Живоглот), однако ему понятно, что где-то в это время детишки это и сделают, если еще не сумели выкроить момент – и вот зачем ему, всю дорогу стремящемуся замедлять ребят (одна из основных причин, по которой Директор в завещании обходится полунамеками), давать такую огромную жирную подсказку в лоб и целиком? Хватит и того, как частично он ее выдал: обратите внимание на меч; не скажу, зачем, но обратите. Для первого раза и этого достаточно.
Попутно трио узнает, что меч, который Гарри в последний раз наблюдал в кабинете Директора 5 июля, сейчас, по всей видимости, находится у Скримджера. Кажется, так.
Меж тем, Гарри, перестав рассматривать все происходящее, как учебное упражнение, выяснив, почему мир не таков, как ему думалось, собрав все факты, усвоив информацию и обдумав выводы, начинает лезть в бутылку. Прицельно. И не собираясь орать. И на вопрос Скримджера: «Как вы думаете, почему –», – с милым видом выдает очередную порцию искрометного сарказма:
- …Дамблдор хотел отдать мне меч? Может, он думал, он будет отлично смотреться у меня на стене.
- Это не шутка, Поттер! – рычит Скримджер. – Не потому ли, что Дамблдор верил, что только меч Годрика Гриффиндора сможет победить наследника Слизерина? Хотел ли он дать тебе этот меч, Поттер, потому что он, как и многие, верил, что тебе суждено уничтожить Того-Кого-Нельзя-Называть?
Близко – и очередная подсказка – какая удача, что Игрок слушает.
Ну а Гарри, решив, что это именно шутка и именно старинная игра под названием «Что еще сойдет мне с рук?», открывает рот пошире:
- Интересная теория, – кивает парень. – Кто-нибудь когда-либо пробовал воткнуть меч в Волан-де-Морта? Может, Министерству следовало бы выделить часть людей на это вместо того, чтобы тратить их время на разборку деллюминаторов и сокрытие побегов из Азкабана. Так вот чем вы занимались, Министр, заперлись в своем кабинете, пытаясь открыть снитч? – Гарри повышает голос. – Люди умирают – я почти стал одним из них – Волан-де-Морт гнался за мной через три графства, он убил Грозного Глаза Грюма, но ни слова не было ни о чем из этого от Министерства, верно? И вы все еще думаете, что я буду с вами сотрудничать!
Не вынеся объема воинствующей честности от малолетнего гаденыша, Скримджер вскакивает на ноги:
- Вы заходите слишком далеко!
Гарри следует его примеру и тоже поднимается. Очень целенаправленно.
Поскольку Скримджер принадлежит к той непрошибаемой категории людей, чье умение контролировать собственную громкость находится примерно на одном уровне с пониманием чужого личного пространства, Министр мгновенно преодолевает разделявшее их расстояние и больно тыкает парня палочкой в грудь – в майке Гарри появляется дырка, словно ее прожгли сигаретой.
- Ой! – Рон вскакивает, вытаскивая собственную палочку.
- Нет! – останавливает его Гарри. – Хочешь дать ему повод арестовать нас?
- Ты помнишь, что ты не в школе, верно? – Скримджер тяжело дышит Гарри в лицо. – Помнишь, что я не Дамблдор, который прощал твою дерзость и несоблюдение субординации? Можешь носить этот шрам, как корону, Поттер, но не семнадцатилетний мальчик будет рассказывать мне, как делать мою работу! Пора бы тебе научиться уважать других!
Говорят, в Древней Спарте правым считался тот, кто сумел всех перекричать.
Как хорошо, что мы не в Древней Спарте, правда?
Сгруппировавшись, Гарри выдает поистине шедевральное:
- Пора бы вам заслужить это уважение.
Ух! До мурашек. Ай да мужик вырос, вы поглядите.
К счастью, от полного позора Скримджера спасают ворвавшиеся в гостиную мистер и миссис Уизли, которые услышали крики и решили, что пора спасать детишек. Скримджер отступает от Гарри на пару шагов, и его взгляд скользит по испорченной майке. В глазах Министра мелькает сожаление.
- Я… мне жаль, что ты относишься к этому так, – произносит он, и в этот миг лично я по-настоящему ему верю. У него действительно сдали нервы. Он абсолютно не понимает, что делать. – Ты, кажется, думаешь, что Министерство не хочет того же, что и ты – что Дамблдор – желал. Нам нужно работать вместе.
Но, как бы Гарри его ни понимал и ни верил ему (более или менее – в зависимости от случая и количества прожженной одежды), подросток всегда остается в первую очередь человеком Дамблдора. Квадратной пробке нужно искать квадратное горлышко, а Скримджер, хоть, без сомнения, и хороший мракоборец, остается абсолютно никаким дипломатом и педагогом – да и, повторюсь, Дамблдор слишком здорово Гарри воспитал. Поэтому, вторя ему в годы первой войны и во второй раз за все встречи со Скримджером, Гарри поднимает правую руку со шрамом «Я не должен лгать» и по-прежнему холодно произносит:
- Мне не нравятся ваши методы, Министр. Помните? – «И нечего сверлить меня взглядом. Меня сверлили взглядом настоящие мастера этого дела. А у вас сейчас физиономия выглядит так, словно вам срочно приспичило в сортир».
Судя по его ожесточившемуся лицу, Скримджер все понял. Им больше не о чем говорить. Не сказав ни слова, Министр разворачивается и покидает дом.
Это последний раз, когда Гарри его видит, и последние слова подростка, обращенные к Министру. Будет ли когда-нибудь Гарри сожалеть о том, что они выдались вот такими? Не думаю. Каждый сам себя за ручку…
- Что он хотел? – интересуется мистер Уизли.
- Дать нам то, что оставил нам Дамблдор, – признается Гарри. – Они только сейчас обнародовали содержание его завещания.
Следующие полчаса вещи, оставленные трио Директором, переходят из рук в руки (мистер Уизли раза три-четыре пытается повнимательнее исследовать деллюминатор, очевидно, давным-давно его интересовавший), все ругают Скримджера за то, что он не отдал Гарри меч, и восхищаются сказками и деллюминатором, но так и не догадываются, по какому поводу Гарри получил старый снитч.
По итогу выходит, тем не менее, что Дамблдор все тем же ударом пришиб еще одного зайца – Орден, узнав о том, что Директор передал трио некие вещички под носом у Министерства, лишний раз убеждается в том, что Гарри остается под его протекцией, а значит, знает, что делать, а значит, все будет, как надо и согласно плану. Или даже, я бы сказала, Плану. Хитро – я уж молчу о том, что все в точности запоминают, какие вещи ребята получили, а какую – не получили, что тоже сыграет свою роль и, уверена, было прекрасно просчитано, однако об этом – позже.
Наконец, спросив у Гарри разрешения, моя любимейшая женщина миссис Уизли подает на стол, и все в спешке поглощают поздний ужин и торт, поют праздничные песни и расходятся по спальням (Хагрид отправляется ставить палатку на ближайшем холме, очевидно, решив не возвращаться в замок на случай, если Норе понадобится экстренная помочь посреди ночи – полагаю, до Ордена все же доносится, каковы там Пожирательские успехи в вопросе переворота в Министерстве).
Впрочем, трио оканчивает вечер в одной спальне в попытках разобраться с тем, что было им оставлено хитрым, коварным Директором, обожающим издеваться даже после смерти.
Самым большим открытием (помимо того, что Гермиона признает использование ранее презираемого Муффлиато необходимым, ибо времена изменились, а также того, что Рон в кои-то веки знает о книгах то, чего не знает Гермиона, популярно объясняя друзьям, что книжка Бидля – детская книга сказок) становится то, что снитч, когда Гарри касается его нужной частью тела, разумеется, не открывается целиком, однако позволяет хозяину мимолетно разглядеть появившуюся на золотой поверхности мячика фразу, написанную почерком Дамблдора: «Я открываюсь при закрытии», – прежде, чем она снова исчезает
.
Конечно, ребята ее не понимают – и поймут лишь при самом закрытии.
В этот вечер Гарри становится – пусть пока и не полноправным – обладателем второго из трех Даров Смерти, сказка о которых содержится на страницах книги, завещанной Директором Гермионе, как самой сообразительной. Я говорю, разумеется, о камне в кольце Мраксов, Воскрешающем камне Певереллов, потерявшемся для Гарри где-то на извилистой дорожке Игры-6, который нынче спокойно дожидается парня, надежно спрятанный в снитче – но тсс! об этом Гарри еще не знает.
Гарри чувствует себя словно бы на экзамене – что все это значит и почему Директор не отдал ему меч при жизни, раз все равно собрался это сделать? Он, Гарри, что-то упускает? Думал ли Дамблдор, что Гарри поймет?
Конечно, Директор не просто думал, а был уверен, что Гарри это сделает – и даже мог с поразительной точностью сказать, когда именно, но и этого Гарри не знает, а потому чувствует себя опустошенным, одиноким и – отчасти – обманутым.
Начинается долгий трудный путь мытарств ребят по закоулкам Директорских мыслей, планов и ожиданий, и деткам уже тяжело – вероятно, частично еще и потому, что в Директора они до конца по-прежнему не верят («Я всегда говорил, он был сумасшедшим, – шепчет Рон. – Блестящим и все такое, но того») и на волю его не полагаются. Может, оно и к лучшему – иначе как они хоть чему-нибудь научатся?
В ночь на 1 августа 1997 года Директор забрасывает очередную порцию удочек – со всем изяществом, присущим ему, и невероятной своевременностью, ибо детки, испугавшись скрипа, донесшегося с нижнего этажа (может, как и предполагает Рон, Чарли, рискуя утром нарваться на скандал, топает посреди ночи отращивать волосы, остриженные матерью вечером, или Хагрид возжелал допить вино, или миссис Уизли крадется брать трио с поличным, кто же знает?), и приняв решение расходиться, перешучиваются на тему того, что массовое убийство троих подростков матерью жениха в случае, если они проспят свадьбу, сильно омрачит мероприятие, не знают также и того, что эта ночь становится последней спокойной в активно разворачивающейся Игре-7.
- «Гарри Джеймсу Поттеру, – продолжает Скримджер, переходя к сладенькому, – я оставляю снитч, который он поймал в своем первом матче по квиддичу в Хогвартсе, как напоминание о наградах за упорство и мастерство».
И вновь – невероятно емкие слова и очень далеко шагающие намеки. Впрочем, Гарри чувствует себя недооцененным. А чего он ожидал? Волшебную палочку Директора?! Хватит пока и того, что Директор, оказывается, долгие годы бережно хранил под подушкой первую игрушку его любимого ребенка.
- Зачем Дамблдор оставил вам этот снитч?
- Не имею понятия. По причинам, которые вы только что причитали, я полагаю… напомнить мне, что можно получить, если ты… проявишь упорство и так далее.
Нет, честное слово, я обожаю сарказм Гарри даже в тем моменты, когда он направлен и на Дамблдора в том числе.
Меж тем, Скримджер, как того и хотелось бы Директору, начинает активно подсказывать, сам того не ведая:
- Вы думаете, это просто символический сувенир?
- Наверное. Чем еще это может быть?
- Я задаю вопросы, – Скримджер придвигается ближе. – Я заметил, что ваш торт на день рождения в форме снитча. Почему?
Благослови Мерлин наблюдательность всех Министров Магии, спасшую столько жизней!
Гермиона смеется:
- О, это не может быть отсылкой к тому, что Гарри – великий ловец, это слишком очевидно. В глазури должно быть спрятано секретное послание от Дамблдора! – «Избытком мысли поразить нельзя, так удивите недостатком связи!»
- Я не думаю, что что-либо спрятано в глазури, но снитч может быть отличным местом, чтобы спрятать маленький предмет. Я уверен, вы знаете, почему?
Не без помощи Гермионы («Потому что у снитчей есть тактильная память») Скримджер излагает Гарри все, что парню и нужно было узнать, чтобы двинуться немножко дальше по темной дорожке Игры:
- Снитча не касаются голой кожей до тех пор, пока не освободят – даже тот, кто делает его, носит перчатки. На нем заклинание, с помощью которого можно идентифицировать первого человека, прикоснувшегося к нему, в случае спорной поимки. Этот снитч помнит ваше прикосновение, Поттер. Мне кажется, что Дамблдор, обладавший изумительными магическими умениями, вне зависимости от того, какими были его минусы, – тоже начитался интервью Скитер? ну, а что же еще делать Министру, когда у него так много свободного времени, – мог заколдовать этот снитч так, чтобы он открылся только для вас.
Так-то оно так – и большое спасибо за разъяснения. Только вот не зря в завещании рукою коварного Дамблдора ясно указано, что это за снитч и с какого конкретно матча. Матча, в котором Гарри его едва не проглотил. Поэтому Гарри, вынужденный взять его в руку под пристальным взглядом Скримджера, медленно опустившего мячик в его ладонь, абсолютно спокоен, найдя решение в самый последний миг.
Рон и Гермиона, следуя примеру Министра, принимаются гипнотизировать ладонь Гарри взглядом, ясно говорящим о том, что они ожидают великую трансформацию, но Гарри решает дать выход пару, холодно прокомментировав:
- Это было драматично.
Ребята катятся со смеху. Скримджер, принимающий за личное оскорбление то, что кажется ему непонятным с первого, второго и последующих взгляда (иными словами, практически все), начинает конкретно раздражаться.
- Это все?
- Не совсем. Дамблдор оставил вам в наследство и другую вещь, Поттер.
- Что это? – воодушевляется Гарри («Может, на этот раз меня оценят по достоинству?!»).
Скримджер не утруждает себя чтением завещания.
- Меч Годрика Гриффиндора.
Ребята ерзают. Гарри, оглядев Скримджера с ног до головы, в подозрении щурится:
- И где он?
- К сожалению, – чопорно отвечает ни о чем не жалеющий Скримджер, – меч не принадлежал Дамблдору, чтобы тот его отдавал. Меч Годрика Гриффиндора – важный исторический артефакт, а потому он принадлежит –
- Он принадлежит Гарри! – с жаром произноси Гермиона. – Он его выбрал, Гарри его нашел, он пришел к нему из Распределяющей Шляпы –
- Следуя надежным историческим источникам, меч может являться любому достойному гриффиндорцу. Это не делает его исключительной собственностью мистера Поттера, вне зависимости от того, что там Дамблдор решил.
Честно говоря, насчет всего этого понятия не имею. Ясно, что формула «следуя надежным историческим источникам» широко используется в манипуляторской практике и отлично затыкает неумелых оппонентов, но, справедливости ради, вынуждена отметить, что как, символ всего факультета, меч вряд ли действительно может принадлежать какому-то одному человеку.
Строго говоря, Годрик не был директором Хогвартса, следовательно, его имущество должно было перейти не к следующему директору, а либо к наследникам, либо к правительству. Но, раз уж ни того, ни иного не случилось, на мой взгляд, правильно, что меч остается в замке ни в чьем конкретно владении. То есть передать его в наследство Гарри Дамблдор не мог с юридической точки зрения.
Но кого это волнует, я вас умоляю? Будто Дамблдор действительно собирался это сделать. Большое спасибо Скримджеру, который не умолчал о мече, а сказал о нем, пусть и в надежде, что это уязвит Гарри посильнее (уверена, и это Директор предусмотрел) – ибо теперь трио знает точно, что Дамблдор зачем-то хотел, чтобы меч у ребят был.
Причем зачем он этого хотел, он сказать не удосужился – уверена, Скримджер не читает из завещания, ибо в нем нет никакой иной формулировки, кроме: «Гарри Джеймсу Поттеру я оставляю снитч, который он поймал в своем первом матче по квиддичу в Хогвартсе, как напоминание о наградах за упорство и мастерство. И меч Годрика Гриффиндора. Да. Вот так. Это всё». Тут уж, знаете ли, прямо как с загадочным пятым крестражем – абсолютно никаких намеков, иначе ребята сразу обо всем догадаются.
Ну, вот включи Дамблдор в завещание фразу типа: «…в надежде, что он так же будет принимать в себя лишь то, что его закаляет», – и все, до трио бы тут же дошло, что Директор пытается снабдить их оружием, которое поможет уничтожить крестражи – а до других бы никогда не дошло, ибо в этом вопросе недостаточно даже знать о крестражах и способах их уничтожения, нужно знать о свойствах меча и том, что Василиска пырнули конкретно данной сабелькой.
А подробности произошедшего в Тайной Комнате знают только трио, Уизли и Дамблдор с Макгонагалл и Снейпом – остальные кормятся слухами (стоит лишь вспомнить, как на собрании ОД в «Кабаньей Голове» ребята просят Гарри подтвердить хотя бы сам факт того, что он раньше боролся и с Томом, и с Василиском).
Уж не знаю, в курсе ли портрет Дамблдора, что Гарри с друзьями уже успел обсудить, как должны быть уничтожены крестражи (все-таки с ребятами в комнате сидел Живоглот), однако ему понятно, что где-то в это время детишки это и сделают, если еще не сумели выкроить момент – и вот зачем ему, всю дорогу стремящемуся замедлять ребят (одна из основных причин, по которой Директор в завещании обходится полунамеками), давать такую огромную жирную подсказку в лоб и целиком? Хватит и того, как частично он ее выдал: обратите внимание на меч; не скажу, зачем, но обратите. Для первого раза и этого достаточно.
Попутно трио узнает, что меч, который Гарри в последний раз наблюдал в кабинете Директора 5 июля, сейчас, по всей видимости, находится у Скримджера. Кажется, так.
Меж тем, Гарри, перестав рассматривать все происходящее, как учебное упражнение, выяснив, почему мир не таков, как ему думалось, собрав все факты, усвоив информацию и обдумав выводы, начинает лезть в бутылку. Прицельно. И не собираясь орать. И на вопрос Скримджера: «Как вы думаете, почему –», – с милым видом выдает очередную порцию искрометного сарказма:
- …Дамблдор хотел отдать мне меч? Может, он думал, он будет отлично смотреться у меня на стене.
- Это не шутка, Поттер! – рычит Скримджер. – Не потому ли, что Дамблдор верил, что только меч Годрика Гриффиндора сможет победить наследника Слизерина? Хотел ли он дать тебе этот меч, Поттер, потому что он, как и многие, верил, что тебе суждено уничтожить Того-Кого-Нельзя-Называть?
Близко – и очередная подсказка – какая удача, что Игрок слушает.
Ну а Гарри, решив, что это именно шутка и именно старинная игра под названием «Что еще сойдет мне с рук?», открывает рот пошире:
- Интересная теория, – кивает парень. – Кто-нибудь когда-либо пробовал воткнуть меч в Волан-де-Морта? Может, Министерству следовало бы выделить часть людей на это вместо того, чтобы тратить их время на разборку деллюминаторов и сокрытие побегов из Азкабана. Так вот чем вы занимались, Министр, заперлись в своем кабинете, пытаясь открыть снитч? – Гарри повышает голос. – Люди умирают – я почти стал одним из них – Волан-де-Морт гнался за мной через три графства, он убил Грозного Глаза Грюма, но ни слова не было ни о чем из этого от Министерства, верно? И вы все еще думаете, что я буду с вами сотрудничать!
Не вынеся объема воинствующей честности от малолетнего гаденыша, Скримджер вскакивает на ноги:
- Вы заходите слишком далеко!
Гарри следует его примеру и тоже поднимается. Очень целенаправленно.
Поскольку Скримджер принадлежит к той непрошибаемой категории людей, чье умение контролировать собственную громкость находится примерно на одном уровне с пониманием чужого личного пространства, Министр мгновенно преодолевает разделявшее их расстояние и больно тыкает парня палочкой в грудь – в майке Гарри появляется дырка, словно ее прожгли сигаретой.
- Ой! – Рон вскакивает, вытаскивая собственную палочку.
- Нет! – останавливает его Гарри. – Хочешь дать ему повод арестовать нас?
- Ты помнишь, что ты не в школе, верно? – Скримджер тяжело дышит Гарри в лицо. – Помнишь, что я не Дамблдор, который прощал твою дерзость и несоблюдение субординации? Можешь носить этот шрам, как корону, Поттер, но не семнадцатилетний мальчик будет рассказывать мне, как делать мою работу! Пора бы тебе научиться уважать других!
Говорят, в Древней Спарте правым считался тот, кто сумел всех перекричать.
Как хорошо, что мы не в Древней Спарте, правда?
Сгруппировавшись, Гарри выдает поистине шедевральное:
- Пора бы вам заслужить это уважение.
Ух! До мурашек. Ай да мужик вырос, вы поглядите.
К счастью, от полного позора Скримджера спасают ворвавшиеся в гостиную мистер и миссис Уизли, которые услышали крики и решили, что пора спасать детишек. Скримджер отступает от Гарри на пару шагов, и его взгляд скользит по испорченной майке. В глазах Министра мелькает сожаление.
- Я… мне жаль, что ты относишься к этому так, – произносит он, и в этот миг лично я по-настоящему ему верю. У него действительно сдали нервы. Он абсолютно не понимает, что делать. – Ты, кажется, думаешь, что Министерство не хочет того же, что и ты – что Дамблдор – желал. Нам нужно работать вместе.
Но, как бы Гарри его ни понимал и ни верил ему (более или менее – в зависимости от случая и количества прожженной одежды), подросток всегда остается в первую очередь человеком Дамблдора. Квадратной пробке нужно искать квадратное горлышко, а Скримджер, хоть, без сомнения, и хороший мракоборец, остается абсолютно никаким дипломатом и педагогом – да и, повторюсь, Дамблдор слишком здорово Гарри воспитал. Поэтому, вторя ему в годы первой войны и во второй раз за все встречи со Скримджером, Гарри поднимает правую руку со шрамом «Я не должен лгать» и по-прежнему холодно произносит:
- Мне не нравятся ваши методы, Министр. Помните? – «И нечего сверлить меня взглядом. Меня сверлили взглядом настоящие мастера этого дела. А у вас сейчас физиономия выглядит так, словно вам срочно приспичило в сортир».
Судя по его ожесточившемуся лицу, Скримджер все понял. Им больше не о чем говорить. Не сказав ни слова, Министр разворачивается и покидает дом.
Это последний раз, когда Гарри его видит, и последние слова подростка, обращенные к Министру. Будет ли когда-нибудь Гарри сожалеть о том, что они выдались вот такими? Не думаю. Каждый сам себя за ручку…
- Что он хотел? – интересуется мистер Уизли.
- Дать нам то, что оставил нам Дамблдор, – признается Гарри. – Они только сейчас обнародовали содержание его завещания.
Следующие полчаса вещи, оставленные трио Директором, переходят из рук в руки (мистер Уизли раза три-четыре пытается повнимательнее исследовать деллюминатор, очевидно, давным-давно его интересовавший), все ругают Скримджера за то, что он не отдал Гарри меч, и восхищаются сказками и деллюминатором, но так и не догадываются, по какому поводу Гарри получил старый снитч.
По итогу выходит, тем не менее, что Дамблдор все тем же ударом пришиб еще одного зайца – Орден, узнав о том, что Директор передал трио некие вещички под носом у Министерства, лишний раз убеждается в том, что Гарри остается под его протекцией, а значит, знает, что делать, а значит, все будет, как надо и согласно плану. Или даже, я бы сказала, Плану. Хитро – я уж молчу о том, что все в точности запоминают, какие вещи ребята получили, а какую – не получили, что тоже сыграет свою роль и, уверена, было прекрасно просчитано, однако об этом – позже.
Наконец, спросив у Гарри разрешения, моя любимейшая женщина миссис Уизли подает на стол, и все в спешке поглощают поздний ужин и торт, поют праздничные песни и расходятся по спальням (Хагрид отправляется ставить палатку на ближайшем холме, очевидно, решив не возвращаться в замок на случай, если Норе понадобится экстренная помочь посреди ночи – полагаю, до Ордена все же доносится, каковы там Пожирательские успехи в вопросе переворота в Министерстве).
Впрочем, трио оканчивает вечер в одной спальне в попытках разобраться с тем, что было им оставлено хитрым, коварным Директором, обожающим издеваться даже после смерти.
Самым большим открытием (помимо того, что Гермиона признает использование ранее презираемого Муффлиато необходимым, ибо времена изменились, а также того, что Рон в кои-то веки знает о книгах то, чего не знает Гермиона, популярно объясняя друзьям, что книжка Бидля – детская книга сказок) становится то, что снитч, когда Гарри касается его нужной частью тела, разумеется, не открывается целиком, однако позволяет хозяину мимолетно разглядеть появившуюся на золотой поверхности мячика фразу, написанную почерком Дамблдора: «Я открываюсь при закрытии», – прежде, чем она снова исчезает
.
Конечно, ребята ее не понимают – и поймут лишь при самом закрытии.
В этот вечер Гарри становится – пусть пока и не полноправным – обладателем второго из трех Даров Смерти, сказка о которых содержится на страницах книги, завещанной Директором Гермионе, как самой сообразительной. Я говорю, разумеется, о камне в кольце Мраксов, Воскрешающем камне Певереллов, потерявшемся для Гарри где-то на извилистой дорожке Игры-6, который нынче спокойно дожидается парня, надежно спрятанный в снитче – но тсс! об этом Гарри еще не знает.
Гарри чувствует себя словно бы на экзамене – что все это значит и почему Директор не отдал ему меч при жизни, раз все равно собрался это сделать? Он, Гарри, что-то упускает? Думал ли Дамблдор, что Гарри поймет?
Конечно, Директор не просто думал, а был уверен, что Гарри это сделает – и даже мог с поразительной точностью сказать, когда именно, но и этого Гарри не знает, а потому чувствует себя опустошенным, одиноким и – отчасти – обманутым.
Начинается долгий трудный путь мытарств ребят по закоулкам Директорских мыслей, планов и ожиданий, и деткам уже тяжело – вероятно, частично еще и потому, что в Директора они до конца по-прежнему не верят («Я всегда говорил, он был сумасшедшим, – шепчет Рон. – Блестящим и все такое, но того») и на волю его не полагаются. Может, оно и к лучшему – иначе как они хоть чему-нибудь научатся?
В ночь на 1 августа 1997 года Директор забрасывает очередную порцию удочек – со всем изяществом, присущим ему, и невероятной своевременностью, ибо детки, испугавшись скрипа, донесшегося с нижнего этажа (может, как и предполагает Рон, Чарли, рискуя утром нарваться на скандал, топает посреди ночи отращивать волосы, остриженные матерью вечером, или Хагрид возжелал допить вино, или миссис Уизли крадется брать трио с поличным, кто же знает?), и приняв решение расходиться, перешучиваются на тему того, что массовое убийство троих подростков матерью жениха в случае, если они проспят свадьбу, сильно омрачит мероприятие, не знают также и того, что эта ночь становится последней спокойной в активно разворачивающейся Игре-7.
