Стремясь как-то справиться с собой и отгородиться от ребят, не покидая при этом кухню, Гарри шлепается на стул за кухонный стол и хватает оставленную Люпином газету. Перелистнув пару страниц, совершенно не соображая, что он на них прочитал, Гарри, тем не менее, натыкается взглядом на имя Директора и концентрирует все остатки своего внимания на черно-белой фотографии семьи Дамблдоров, над которой висит заголовок: «Эксклюзивная выдержка из предстоящей биографии Альбуса Дамблдора. Автор: Рита Скитер».

Вот кому живется хорошо, так это ей, Рите. Режим может меняться, сколько ему угодно – ни публиковать, ни читать гадости о Директоре ни режим, ни народ не перестанут, а потому Рита, окрыленная успехом и развращенная безнаказанностью, продолжает рекламную кампанию своего нетленного произведения, которое, как знаем со слов Мюриэль на свадьбе, вот-вот должно выйти в свет (учитывая особенности нового режима, вернее будет сказать: во мрак).

Я долго думала, занес ли Люпин газету с выдержкой из книги ребятам случайно или все-таки с целью показать Гарри, что Рита написала о Дамблдоре? В итоге я склонна думать, что все-таки это совпадение – впрочем, совпадение или нет то, что объявление о розыске Гарри было размещено в том же выпуске, что и выдержка из биографии Директора – это еще вопрос (вдруг Директор кого-нибудь ласково попросил так сделать; кого-нибудь из работников «Пророка»; или ту же Риту, по старой дружбе).

А то с Люпином слишком уж в стиле Терминатора получается – Дамблдор там, Дамблдор сям, Люпина околдовал, попросил газету занести, а сам Люпин остался не в курсе, что Директор выходил с ним на связь, ибо, если он все же в курсе, то совсем чепуха получается – особенно в пункте про истерики насчет беременности Тонкс.

В выдержке из книги Риты информации не так много – скупая ложка новости о том, как Кендра перевезла детей в Годрикову Впадину после ареста Персиваля и прятала Ариану от людских глаз – Батильда, чей комментарий включен в отрывок, рассказывает, как однажды ночью увидела, что девочку вывели на прогулку вокруг дома и тут же завели обратно в дом – Батильда тогда впервые увидела третьего ребенка Дамблдоров.

По крайней мере, Мюриэль была права хотя бы в одном: Скитер и правда интервьюировала Батильду (и, забегая вперед, некоторых иных жителей деревни). Что, конечно, логично – не могла же она вставлять в книгу комментарии самого Дамблдора, а хоть какие-то цитаты для украшения текста были просто необходимы. Да и не могла она отказаться от возможности поговорить с другими свидетелями – особенно если Дамблдор навел на них Риту лично.

Гарри, чувствуя себя еще хуже, вновь вглядывается в фотографию, на которой изображена очевидно счастливая семья. Конечно, Гарри, находящемуся в стадии отрицания и больших сомнений, сейчас сложно это понять, но такое явное несоответствие между тем, что написала Рита, и тем, что Гарри видит на фотографии или в реальности и знает лично, вообще-то, должно было наводить на целый ряд сильных подозрений относительно правдивости слов Риты.

Было ли в семье Дамблдоров столь все ужасно, как она пишет и как сплетничают люди? Не думаю. Ни после ареста Персиваля, ни после смерти Кендры.

Я понимаю, конечно, что сложно, но надо же иногда думать всей головой, а не только той ее частью, которая получает наслаждение от плохих новостей. И уже на этом этапе Гарри есть о чем задуматься. Та же Мюриэль на свадьбе прямо сказала: «Правда в том, что даже те из нас, кто жили в то время, так никогда и не узнали, что на самом деле произошло».

Чудесно. Высший класс.

Как они прелестны и милы в своей тотальной нелогичности, эти сплетники! Ведь тогда какого загорелого гиппогрифа, спрашивается, та же Мюриэль секунду спустя с полной уверенностью начала рассказывать гадости о Кендре, называть Ариану сквибом, Аберфорта и Батильду чокнутыми, а Дамблдора вообще объехала со всех сторон и во всех позах? И, что гораздо более важно, какого гиппогрифа Гарри стал ей верить?

Меж тем, Гарри верит, ибо дурачок юный, и едва-едва вновь не заводит разговор о необходимости попасть в Годрикову Впадину – однако с громким треском тишину кухни внезапно взрывают материализовавшиеся из воздуха довольный собой Кикимер и насмерть перепуганный Назем. Очень вовремя, надо сказать.

То, как вовремя появляются Кикимер и Назем, которого ребята немедленно скручивают и довольно жестко вжимают в стену (а то нервный он какой-то, все время хочет куда-то убежать), наводит на целый ряд отягощающих работу подозрений.

Ну вот начать хотя бы с того, что Кикимер, лично заведя разговор о своей задержке с поимкой Наземникуса, в итоге так и не называет ни единой внятной причины:

- Кикимер просит прощения за задержку с поимкой вора, хозяин. Флетчер знает, как избежать поимки, имеет много убежищ и сообщников. Тем не менее, в конце концов Кикимер загнал вора в угол.

Назем вовсю делает вид, что пытался избежать поимки из-за того, что боялся возмездия за трансгрессию с поля боля во время переправы, однако Гарри прерывает его:

- Нем не интересно, почему ты бросил Грозного Глаза. Мы и так знали, что ты был ненадежным подонком.

И тогда Назем словно бы случайно помогает парню не тянуть время попусту и сократить количество тычков палочками ему в лицо:

- Ну тогда какого черта за мной следуют домашние эльфы? Или это опять насчет этих кубков? У меня ни одного не осталось, а то ты мог бы их взять –
- Это и не о кубках, – перебивает Гарри. – Хотя уже теплее. Заткнись и слушай, – вдохновенно приказывает парень, ибо чувствует себя прямо на гребне волны.
- А что? – спрашивает Назем, наконец дослушав вопрос о медальоне. – Он ценный?
- Он все еще у тебя! – восклицает Гермиона.
- Нет, – бросает Рон. – Он думает, не стоило ли ему попросить за него больше денег.

И тут у Назема случается приступ хорошей памяти и большой болтливости, вызванный то ли тем, что Гарри держит его под прицелом палочки, то ли тем, что Кикимер до сих пор продолжает держать в руках массивную кастрюлю, которой уже съездил Назему по голове, и кровожадно на него коситься, то ли тем, что так, в общем-то, кому-то было нужно:

- Больше? Это было бы не так сложно… вообще отдал его, ага. Не было выбора.
- В смысле?
- Я торговал в Косом Переулке, а она подошла ко мне и спрашивает, есть ли у меня лицензия на торговлю магическими артефактами. Чертов нюхач. Она собиралась оштрафовать меня, но ей приглянулся медальон, и она отпустила меня в тот раз, сказала, что мне повезло.
- Что это была за женщина? – спрашивает Гарри.
- Не знаю, какая-то карга из Министерства. – Назем думает, нахмурив брови. – Маленькая. Бантик на голове. – Назем думает еще раз, совсем сведя брови вместе. – Выглядит, как жаба.

Гарри роняет палочку, которая стукает Назема по носу и воспламеняет ему брови. Гермиона выстреливает в несчастного мощной струей воды. Ребята переглядываются, у всех – перекошенные лица.

Это ж надо такому случиться, да? Из всех волшебников Британии и, если уже, служащих Министерства медальон оказывается в когтях того, кого Гарри знает и кого очень легко и безошибочно можно узнать по описанию! Шрам «Я не должен лгать» на ладони Гарри будто бы вновь пронзает острая застарелая боль. Амбридж.

И ведь на первый взгляд все максимально стройно и логично: Назем себе торгует радостно краденым, очень это подходит под его амплуа ненадежного меркантильного воришки, который ведет подобные рыночные отношения со всяким сбродом, но тут на него обрушивается одна из Министерских проверок, которые расцвели во всю мощь еще прошлым летом.

Увидев медальон, Амбридж, которой теперь срочно-срочно нужно что-нибудь, доказывающее ее чистокровность, о которой она врала большую часть своей жизни, радуется, что судьба ей так благоволит, и на радостях отпускает горе-дельца, о котором точно знает, что он – человек Дамблдора (смотрите историю с дементорами в начале Игры-5), ибо, в конце концов, Дамблдора уже и в живых-то нет, а ей (смотрите Игру-5) известно, что Назем не слишком-то был за Директора, его все время интересовали только собственные мелкие меркантильные интересы – или вы хотите убедить ее, Амбридж, что человек, водящий дружбу с типами вроде Уилли Уиддершинса может быть свято предан Ордену?!

В общем, рука руку моет (хотя в случае с Амбридж я бы на месте Назема руку-то продезинфицировала), все довольны, все счастливы, хорошая сделка.

С другой стороны, не может ли все случившееся оказаться очередным миражом и лабиринтом? Ведь в этой истории недозволительно большое количество неувязок – если вдуматься, практически столь же абсурдных, как и в Игре-1.

Медальон у Амбридж, Флетчер ей, видите ли, его отдал… а может, Назем говорит то, что нужно было сказать, чтобы вывести на Амбридж? Потому что, каким бы ни было его амплуа, нужно помнить, что о нем говорил Сири: Назем глубоко и лично предан Дамблдору.

И еще неплохо было бы иметь ввиду, что в этой Игре он уже подвергался заклинанию Конфундус. А также то, что, несмотря на какой-то давний скандал с Абом, в результате которого Назем оказался отлучен от «Кабаньей Головы», они с Абом имели по крайней мере одно общее дело на нашей памяти – Назем передал ему зеркальце, парное к зеркальцу Гарри, которое забрал из дома Сири. И как знать, что еще он мог ему передать?

Пробежимся стремглав по неувязкам: с чего вдруг на Назема обрушивается проверка в виде Амбридж? Это вообще не ее работа, это работа Отдела Артура, к которому Амбридж не имеет отношения.

Почему Назем торгует в Косом, а не в Лютном Переулке, где его сложнее засечь и где люди охотнее готовы купить явно краденное?

Почему Назем задается вопросом, насколько ценным был медальон? Разве непонятно, что большой золотой медальон, на котором изумрудами выложена буква «S», довольно дорого стоит?

Почему Амбридж хотела всего лишь оштрафовать Назема, но не арестовать?

По какой причине Назем понятия не имеет, кто такая Амбридж? Неужели Орден в Игре-5 не обсуждал ее, учитывая, какой переполох вызвало ее назначение на должность сперва преподавателя, затем Инспектора, а потом и директора Хогвартса?

Когда произошла эта чудесная сделка, если с 24 марта по июль 1997 года Назем сидел в Азкабане? Это могло случиться либо осенью 1996, либо зимой и в начале марта 1997 (но зачем, в таком случае, Амбридж понадобилось вылезать из своей Министерской норы и искать подтверждение своей чистокровности тогда?), либо в июле, до переправы, либо уже после переправы (вдвойне нелогично Назему торговать в Косом Переулке – он мог попасться на глаза кому-то из Ордена; опять же, если это произошло в июле до переправы, зачем Амбридж был нужен медальон?).

Наконец, если все это время медальон-крестраж был у Назема, о чем Дамблдор прекрасно знал (смотрите Игру-6 и эпизод, где Гарри чуть не придушил Назема в Хогсмиде), как мог Дамблдор позволить Назему им спокойненько владеть? Ведь медальон как минимум оказывает сильное негативное воздействие на человека – я уж молчу о том, что Назем мог его кому-нибудь толкнуть, и Директор рисковал бы потерять след крестража. И совершенно молчу о том, что Дамблдору, возможно, нужно было снять часть защиты с медальона до того, как он попадет в руки к деткам.

В общем, вопросов тьма – и вот уже рассказ Назема о конфискации медальона не выглядит логичным ни в каком месте. Версий того, что произошло на самом деле, у меня несколько.

Поскольку считаю, что Амбридж получила медальон уже после переворота в Министерстве (на похоронах Дамблдора медальона у нее не было; почему она его не надела, если уже владела им? из скромности? ах, бросьте. Кроме прочего, кажется очень естественным, что Амбридж вцепилась в идею обладать чем-то настолько ценным именно после переворота, когда начинаются массовые притеснения нечистокровных), можно, конечно, предположить, что Назем сам ей его отдал, ибо его так попросили (полюбовно либо с помощью Конфундуса), в нужное время. Либо через общего знакомого Уиддершинса. Эта версия кажется наиболее адекватной, если искать Игру именно со стороны Назема, поведение которого подозрительно в пунктах про торговлю в Косом Переулке и приступ плохой памяти на имена широко обсуждаемых лиц (святой Мерлин, даже Слизнорт в добровольной ссылке умудрился в деталях ознакомиться с пикантными подробностями истории пребывания Амбридж в Хогвартсе).

Однако поведение Амбридж выглядит гораздо более подозрительным, а потому я принялась рыть в поисках Игры с ее стороны. И пришло мне в голову целых три идеи сразу.

Амбридж могли перевербовать и попросить забрать медальон у Назема под самым естественным предлогом, потому она лично поперлась в рейд по Косому Переулку.

Амбридж могли подвергнуть Империусу и попросить сделать то же самое.

Первая идея – глупа, вторая – сложна в реализации.

Остается третья: это была не Амбридж, а кто-то, принявший ее облик.

С Оборотным зельем, конечно, получается сложновато (хотя у команды Директора имеются большие запасы еще с прошлого года), но вот есть в Ордене один такой метаморф… с другой стороны, тогда пришлось бы посвящать в дела Игры как минимум одну Тонкс – а там и до Люпина не так далеко.

Что ж, остановимся на Оборотном. У Назема отбирают медальон, а позже даруют настоящей Амбридж под каким-нибудь благовидным предлогом. При этом Назем рассказывает Гарри то, что считает правдой.

Этот вариант разбивается о вопросы о том, почему Назем не в курсе, сколь ценен медальон, и как Дамблдор мог позволить Назему владеть крестражем столь долгое время.

Что ж, можно предположить, что настоящий медальон из каморки Кикимера изначально забрал сам Дамблдор, подменив его медальоном похожим, который позже украл Назем. Ну и далее – Косой Переулок, торговля, «Амбридж», которая не Амбридж, и все в таком духе.

Интересно, однако, во-первых, дядюшка Оккам оказался бы сильно недоволен тем, что сущности размножены без необходимости, зато катастрофически, а во-вторых, Дамблдор – не вор. Он мог либо договориться с Кикимером и взять медальон с его разрешения, либо взять медальон с разрешения того, кто его украл у Кикимера. И вот это уже похоже на правду – ибо мы помним, что о том, что Назем обчистил дом, Дамблдор знал задолго до того, как Гарри ему об этом рассказал, кипя от возмущения.

Я полагаю, что Назем добровольно и бесплатно распрощался не только с зеркальцем Сири, отдав его Абу на глазах у трио, по и с медальоном, отдав его Директору, который сделал с ним все, что было нужно, а перед смертью передал Аберфорту – Аб же и отдал его Амбридж, когда пришло время, вероятно, со словами о том, что он, чующий, куда дует ветер перемен, очень надеется, что он не надует в его «Кабанью Голову», ибо ему бы хотелось просто жить и работать спокойно – мол, пусть о нем все забудут, к брату он никакого отношения не имеет и вообще: «Как думаете, Долорес, почему у него такой кривой нос? Читайте Скитер».

В пользу этой версии говорит то, что Аба с его замечательным пабом и впрямь так за весь год и не тронут. То есть ясно, что он как-то о себе позаботился – договариваясь и с Министерскими, и с Пожирателями.

В таком случае получается, что Назем либо врет, что торговал в Косом Переулке и столкнулся с Амбридж, либо говорит то, что считает правдой, однако никакая это не правда, а его просто подвергли Конфундусу (возможно, в то же время, когда внушили план переправы). Либо первое, либо второе – и только так ситуация обретает ясность.

Остается разобраться лишь с тем, на кой черт Дамблдору такие сложности.

Как ни странно, ответ дает Гарри сам, краем сознания отмечая, как прекрасно он чувствует себя, допрашивая Назема (ну, до того, как тот упомянул жабу), требуя у него хотя бы малую часть правды, до которой он стремится докопаться, делая хоть что-нибудь. С одной стороны, Дамблдор дает ребятам три относительно спокойных дня, чтобы они смогли прийти в себя. С другой стороны, он продолжает максимально растягивать время и усложнять квест – окажись медальон в доме Сири, право же, как было бы скучно.

Да, я считаю, Назем, прекрасно понимавший, что после того, как ребята отделятся от Ордена в ночь переворота и попадут на Гриммо, его будут искать, прятался специально и столько, сколько нужно. И нашелся тогда, когда нужно.

Кикимер появляется с Флетчером сразу после скандала трио с Люпином – и мигом скидывает возникшее было у Гарри напряжение и желание нестись прямиком в Годрикову Впадину после прочтения выдержки о Кендре из книги Риты, новая информация о медальоне тут же переключает все внимание на себя на довольно долгий период – таким образом, Дамблдор, кроме прочего, продолжает контролировать дату посещения Гарри Годриковой Впадины. Она целиком зависит от Гермионы – значит, нужно наблюдать за тем, чтобы она не сломалась и была увлечена крестражами едва ли не больше, чем сам Гарри. До тех пор, пока эти условия соблюдаются, все в порядке. А уж сломаться вовремя ей помогут. В нужный час.

Нет, я по-прежнему не считаю, что появление Люпина на Гриммо является частью Игры. Точную дату его прихода Директор вряд ли мог контролировать. Впрочем, узнав о беременности Тонкс, он, наиболее вероятно, подозревал, что Люпин рано или поздно навестит ребят и попытается прибиться к их команде. Допускаю даже, что, приди Люпин на Гриммо раньше, и Назем попался бы Кикимеру раньше – или наоборот, приди Люпин позже, Назема бы приволокли позже. В этом нет ничего принципиального, а контролировать это вполне под силу тому же Абу.

Во-первых, он слышит все, что происходит с ребятами, через зеркальце. Во-вторых, он, как знаем, в контакте с Наземом. В-третьих, он также в контакте и с Добби – который, в свою очередь, уже имеет опыт совместной работы с Кикимером (смотрите Игру-6).

Не потому ли Назем вопит: «Ну тогда какого черта за мной следуют домашние эльфы?» – что не один Кикимер пытался загнать его в угол? И что это за «много убежищ и сообщников», о которых упоминает Кикимер, извиняясь перед Гарри за задержку?

В общем, как ни крути, а один бегает, зная, что его хотят поймать, а другие бегают за ним чуть менее активно, чем Гарри и Ко хотелось бы. Ну, а третьи укрывают первого и всячески тормозят вторых (или второго, кто знает). Идиллия. И только детишки нервничают.

Но вот, наконец, когда все сходятся в единой точке с нервными детишками, линия Игры в том пункте, где про крестражи, вырисовывается четче и выпрямляется. Теперь такая же четкая и прямая, как синусоида.