Ситуация в самом доме №12 на площади Гриммо меняется до неузнаваемости благодаря Кикимеру, который не только тщательно помыл и причесал волосы в ушах и заменил грязные тряпки, в которые был одет, на белоснежное полотенце, но и до блеска отдраил едва ли не каждую поверхность. Три раза в день ребята получают превосходное питание из нескольких блюд, а Кикимер так и лучится доброжелательностью и заботой. Он всегда носит на шее лже-крестраж, медальон Регулуса.

Воистину, зачастую все, что нужно, чтобы к тебе хорошо относились – поинтересоваться, нет ли у ворчащего на тебя проблем, внимательно выслушать, попытаться помочь и всегда – всегда – быть вежливым. Великая сила – вежливость. Основа христианской любви ко всем живым существам, я так думаю, ибо всяк не без искры Божьей. Хочешь больше – отдавай больше – все время это говорю. Но иногда не делаю, разумеется. И совершенно точно всегда – далеко не со всеми.

Трио больше не занимается прокрастинацией и выяснением отношений. Вся жизнь ребят отныне подчинена строгому распорядку – пока кто-то из них дежурит у Министерства, остальные колдуют над планами здания, делают выводы из быстрых заметок о подслушанных разговорах, составляют планы, сидя на отчищенной до блеска кухне, подобно тому, как когда-то, кажется, сотни лет назад, на их местах над таинственными чертежами Отдела Тайн допоздна засиживались взрослые члены Ордена Феникса.

Ребята занимаются всем этим, дыша четкой целью, так долго, что страх и ощущение безумия, которые вызывала сама идея прорыва в Министерство, незаметно исчезают. Или, по крайней мере, прячутся так глубоко, что ребята перестают их замечать – до тех пор, пока поздним вечером 1 сентября Гарри не возвращается с дежурства, бросив на стол газету с новостью о назначении Снейпа на пост директора – и Игра вновь поднимает голову, отряхивая себя от полудремы.

- Снейп директор! Снейп в кабинете Дамблдора – Мерлиновы кальсоны! – вопит Гермиона так, что парни подпрыгивают, вскакивает на ноги и вылетает из кухни, бросив по пути: – Сейчас вернусь!

Гарри и Рон едва успевают обсудить реакцию других преподавателей на назначение Снейпа и с грустью помолчать о Хогвартс-Экспрессе, который покинул платформу почти 6 часов назад без них, о чем каждый из них думал целый день, когда Гермиона возвращается, неся в руках огромную пустую картину в раме. С трудом она запихивает ее в недра собственной зачарованной сумочки, бросает ее на стол и усаживается, слегка отдуваясь.

- Финеас Найджелус, – поясняет она и добавляет, когда Рон ясно дает понять, что он ничего не понял: – Снейп мог послать Финеаса Найджелуса осмотреть дом для него. Но пусть попробует теперь, все, что сможет увидеть Финеас Найджелус, это внутренности моей сумочки.

Чудесно. Вот, пожалуй, тот эффект от выхода сенсационной новости в «Пророке», на который в том числе рассчитывал Дамблдор. И какое же счастье, что портрет Финеаса никто не прилепил заклятьем Вечного Приклеивания! В самом деле, невероятная удача. Это Вальбурге настолько было все равно на родственничка, по ее меркам, не из последних? Или портрет повесили уже после ее смерти и запретили трогать? Или… все-таки существует какой-то способ бороться с Заклятьем вечного приклеивания?

(Кстати, раз уж взбрело в голову: возможно, Сириус не мог отодрать от стены портрет матери из-за того же заклинания, но он вполне мог его хотя бы сжечь. Если бы сильно захотел. Вывод напрашивается сам собой: ворчал Сири на мать, ворчал и покрывал самыми изобретательными словами, но – любил. В своеобразно-созависимом стиле.)

По итогу эффект достигается просто отпадный: может, Финеас и не видит ничего, кроме внутренностей сумочки Гермионы (какая разница – в сумочке портрет или на стене? в рамках одного здания он все равно может перемещаться из картины в картину, разве нет?), зато отныне и навсегда он прекрасно все про ребят слышит. Ибо сумочку Гермиона таскает с собой все время.

В принципе, Гермиона, раз уж она откуда-то знала, что портрет Финеаса висит в кабинете Директора (откуда, кстати, если на памяти Гарри она там ни разу не была? а вот оттуда же, откуда вывалилась очередная редиска Игры, повисшая на ее ухе, которую она, пребывая в раздерганных чувствах, позабыла спрятать), могла бы и раньше додуматься коварно перекрыть этот ход доступа к Гриммо. Но, поскольку она все ж таки ребенок, к тому же, находящийся в ситуации постоянного чудовищного стресса, ей простительно – Дамблдор с самого начала был готов мягко подтолкнуть.

Результата сим гениальным действием Гермиона добивается примерно такого же, как если бы она зачаровала портрет Финеаса так, чтобы он ничего не мог видеть сквозь плотную занавеску – а Финеас бы просто перешагнул в соседний портрет. Шпион. Великий. Прямо слышу, как фыркают в унисон Финеас и Снейп – особенно после фразы Рона: «Здорово придумано!»

Итак, 1 сентября уши Дамблдора приближаются к трио на максимально близкое возможное расстояние, и информацию теперь Директор получает в режиме едва ли не прямого эфира. Следует твердо отныне запомнить и всегда учитывать: Финеас слышит ребят постоянно.

И что же он слышит такого, если вдуматься? О, да все то, как ребята выражают свою крутость и самостоятельность – теми в высшей степени забавными способами, на которые способны только дети. Ибо после минутки самодовольства, вызванной «победой» над тандемом Снейп-Финеас, Гермиона интересуется у Гарри, как прошел день.

- Наблюдал за входом в Министерство семь часов. Ее не видел. Зато видел твоего папу, Рон. Он выглядит нормально.
- А что с теми смешной старой волшебницей и маленьким магом в темно-синей мантии? – интересуется Гермиона.
- А, да, тем парнем из Отдела магического хозяйства, – кивает Рон.
- Откуда ты знаешь, что он работает в Отделе магического хозяйства? – замирает Гермиона.
- Папа говорил, все из Отдела магического хозяйства носят темно-синие мантии.
- Но ты никогда нам об этом не говорил! – Гермиона принимается рыться в заметках. – Тут ничего нет о темно-синих мантиях, ничего!

Пока Гермиона отчитывает ничего не понимающего Рона («Рон, все имеет значение <…> каждая маленькая деталь имеет значение!» – ах, Мерлин, как же это верно…), Гарри задумчиво уходит в себя.

- Ты ведь понимаешь, правда, что, возможно, не существует более опасного места для нас прямо сейчас в целом мире, чем Министерство –

Ну, я бы сильно поспорила с этим утверждением, припомнив Гринготтс, но пока Гарри выдает совершенно другое:

- Я думаю, нам нужно сделать это завтра.

Возникает пауза. Гермиона замирает. Рон давится супом.

Конечно, их реакция предсказуема, конечно, им страшно. Гарри и сам не уверен в том, что план, который они втроем придумали, сработает, однако парень точно знает (вновь инстинкт), что пришло время действовать. В возникшем споре он дожимает ребят спокойно и очень уверенно, настаивая на том, что, даже если они проведут еще 3 месяца в подготовке, они все равно многое упустят из вида, как делают это и сейчас – переживая о мелочах, они теряют время, и медальон может куда-нибудь подеваться; на данный момент им известен необходимый минимум, а набрать максимум сведений все равно не светит.

Пожалуй, впервые в жизни Гарри демонстрирует столь четко взрослый подход к вопросу. Хотя, может, в имеющихся условиях это и не есть что-то необычное. Выбор прост: сидеть и бояться, делая вид, что что-то делается, либо не тянуть книззла за все подробности и действительно начать что-то делать. Выбора нет. С тех самых пор, как Гарри потянул ребят в люк, который охранял Пушок, посреди ночи навстречу, как они думали, коварному и страшному Снейпу, выбора у них не было.

С другой стороны, понятна и реакция Гермионы, которая девушка. И, между прочим, в своих аргументах она права не меньше, чем Гарри – в своих:

- Я не знаю, Гарри, я не знаю… Очень много вещей может пойти неправильно, так много зависит от удачи…

Это правда. План детишек сумасшедший, абсолютно непродуманный, детский и простой, как морская водоросль.

К половине восьмого утра (Министерские обычно появляются не раньше восьми) детишки должны трансгрессировать в маленький переулок с граффити и мусорными баками, открыть пожарную дверь прилегающего театра, укрыться мантией-невидимкой и ожидать Муфалду Хмелкирк, которая обычно трансгрессирует в переулок без пяти восемь.

Согласно плану, Гермиона должна ее Оглушить, а парни – оттащить в помещение за пожарной дверью театра и внимательно пошариться в ее сумочке с целью узнать, кто она, взять Министерский бедж и пару жетонов для прохода внутрь Министерства. Гермиона, выпив Оборотное зелье и превратившись в Муфалду, должна ожидать Реджинальда Кроткотта из Отдела магического хозяйства, пока Гарри и Рон прячутся под мантией.

Тут мнения ребят расходятся, и у них имеется два варианта действий на выбор – либо Кроткотт получает Оглушающее и проводит время в компании настоящей Муфалды без сознания в подсобке театра, либо он угощается Блевальным батончиком и возвращается домой. Рон настаивает на том, что гора бесчувственных тел вызовет много подозрений.

Как бы то ни было, Рон должен перевоплотиться в Кроткотта, надеть его темно-синюю мантию, которая имеется в сумке Реджа, и внимательно исследовать ярлычок на мантии с целью выучить свое новое имя. После этого Рон и Гермиона должны покинуть переулок и угостить какого-нибудь одинокого сотрудника Министерства Кровопролитной конфетой, принести Гарри его волосы и, по возможности, документы.

В зависимости от того, кем окажется человек, которого Гарри придется изображать, Гарри должен переодеться в одну из более подходящих мантий, приготовленных Кикимером.

К девяти часам ребята с жетонами наготове должны встать в очереди в туалеты в пятидесяти ярдах от переулка и далее действовать по обстоятельствам, стараясь повторять за «коллегами». Воссоединившись в Атриуме в Министерстве, трио должно попытаться отыскать Амбридж либо ее кабинет – ну, и опять действовать по обстоятельствам, не забывая, что у них в помощниках, хвала близнецам Уизли и их подаркам на День рождения Гарри, имеются Удлинители Ушей, отвлекающие обманки, батончики, леденцы и пастилки всех мастей. Ну, и мантия-невидимка Гарри.

Да, таков гениальный план. И Гермиона права: очень много вещей в нем может пойти неправильно, это правда. Но правда состоит и в том, что, как сказал Гарри, многое в плане полагалось бы на удачу и в случае, если бы они потратили на подготовку еще 3 месяца. Или полгода. Или всю жизнь. А люди вокруг страдают и гибнут.

В этом споре трио показывает себя во всей красе.

Гарри, готовый, несмотря на страх, наконец взяться за дело, ибо он понимает бессмысленность дальнейшего оттягивания, авторитетно, спокойно и здраво доводящий свою точку зрения до Гермионы.

Гермиона, которая тоже все понимает, но не сразу способна совладать со своими чувствами и некоторое время пытающаяся найти выход из ловушки, которая захлопнулась со всех сторон так внезапно, борющаяся с небольшим приступом отчаяния смертника, которому не нравится эта роль, но который знает, что выбора у его совести нет.

И Рон, который тоже чувствует и страх, и отсутствие выбора совести и понимает, сколь жестко логичен Гарри, а потому тянет время лишь незначительно, смещая мимоходом фокус своего страха:

- Ладно, – медленно произносит он, – допустим, мы сделаем это завтра… я думаю, это будем мы с Гарри.
- О, не начинай опять! – вздыхает Гермиона. – Я думала, мы с этим разобрались.
- Одно дело, когда ошиваешься у входов под мантией, но это другое, Гермиона, – Рон тыкает пальцем в «Пророк» десятидневной давности. – Ты в списке маглорожденных, не явившихся на слушание!
- А ты вроде как умираешь от драконьей оспы в Норе! Если кто-либо не должен идти, так это Гарри, за его голову дают двадцать тысяч галлеонов –
- Ладно, я остаюсь здесь, – Гарри откидывается на спинку стула с видом человека, заключившего лучшую сделку в своей жизни, очень напоминая мне Сириуса. – Дайте мне знать, если когда-либо победите Волан-де-Морта, ладно?

Рон и Гермиона смеются. Шрам Гарри взрывается болью.

Конечно, надо же было Тому включиться именно в данный момент. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного – Гарри только что пережил ярость из-за назначения Снейпа, страх от решения штурмовать Министерство завтра и скачок радости от хорошей шутки. Гораздо удивительнее то, что Томми только-только начинает добираться до цели – выскочив из-за стола после безуспешной попытки сдержать боль, Гарри запирается в ближайшей ванной и закрывает глаза.

Парень видит Тома в совершенно другой стране, в сумерках стучащим в какую-то дверь. Гарри чувствует, как поднимается его восторг.

Смеющаяся женщина отворяет дверь – и ее лицо искажает ужас, когда она видит, кто перед ней стоит.

- Грегорович? – холодно спрашивает Том, не дав закрыть дверь. – Я хочу увидеть Грегоровича.
- Он здесь больше не живет! – по-немецки выкрикивает женщина. – Его тут нет! Его тут нет! – переходит она на английский. – Я его не знаю!

Она пятится вглубь дома. Том следует за ней, вынимая палочку.

- Где он?
- Этого я не знаю! – вновь срывается с губ женщины по-немецки. – Он переехал! – в отчаянии кричит она, возвращаясь к английскому. – Я не знаю, я не знаю!

Она кричит снова, когда Том поднимает палочку. Она пытается прикрыть собой двоих детей, выбежавших на крики. Мелькает ослепительная вспышка зеленого света – а затем Гарри открывает глаза, потому что Гермиона барабанит в дверь ванной, ибо они с Роном слышали его крики.

А пока Гарри спорит с Гермионой, я, пожалуй, сконцентрирую внимание на более противном. А именно: Том наконец выходит на более-менее прямой след, и, по сути, от Грегоровича его отделяет лишь один шаг – если он нашел его, судя по всему, последнее место жительства, значит, скоро он обнаружит и его нынешнее место обитания. Внимание, вопрос: почему так долго?

На мой взгляд, ответ может быть одним из одного: Дамблдор хорошо замел все следы и понаставил кучу обманок.

Ведь задача для Тома из простейших: отыскать известного человека. Причем пользоваться он может всеми средствами, какими только умеет, включая незаконные и очень незаконные, его совесть ему это позволяет. Неужели за более чем месяц Том не сумел выпытать ни у кого, где находится Грегорович? Прибегнуть к Черной Магии и отследить его? Через Британское Министерство, ставшее карманным, каким-то образом выйти на след?

Получается, что нет – ибо Том, убивая маглов, как Седрика, ни за что, просто потому, что они там были, находится в сильно взвинченном состоянии. Его уже конкретно дучит и вздрючивает – он потратил столько времени на поиск какого-то старикашки, и вот теперь, когда, казалось бы, наконец понял, где он, вновь выходит, что он промахнулся. Тут у любого зачешутся руки в сторону шеи первого же, кто под них подвернется.

Разумеется, Дамблдор не мог позволить Тому продвинуться в своей линии квеста раньше, чем трио – в своей. Тут, знаете ли, важно соблюдать равенство, баланс. Поэтому Грегорович запрятан достаточно хорошо, чтобы вообще его не отыскать.

В этой связи Директору играет на очередную пользу связь Гарри с идущим по следу Реддлом – парень инстинктивно понимает, что пришло время прорываться в Министерство, примерно тогда же, когда Том подступает вплотную к Грегоровичу. Именно в эти дни Том а) точно находится далеко за пределами страны; б) максимально сконцентрирован не на Гарри. Первый пункт и общий успех последнего месяца, кроме прочего, еще и ведет к значительному ослаблению внимания Пожирателей. Лучшее время для прорыва, без шуток.

Так что тысячу раз ошибается Гермиона, устраивая Гарри очередную выволочку на тему «Дамблдор хотел, чтобы ты перестал это видеть», и тысячу раз прав Гарри: «Я собираюсь это использовать».

Ибо Гермиона до сих пор не понимает, что то, что Дамблдор хотел, чтобы Гарри научился Окклюменции, вовсе не значит, что он хотел, чтобы Гарри ничего не видел. Гарри этого тоже не понимает, правду сказать, зато инстинктивно чувствует очень верно: весь фокус Окклюменции в том, чтобы контролировать свое сознание, что означает буквально позволять или не позволять себе что-то видеть, выбирать это и работать с тем, что выходит по итогу. «Забудь Дамблдора. Это мой выбор, ничей иной. Я хочу знать, почему он ищет Грегоровича <…> Так я знаю, что он делает», – говорит Гарри, и он совершенно прав.

Причем, если кто-то думает, что выбор Гарри никак не перекликается с планом Дамблдора, этот кто-то знает, что делать.

Очень даже перекликается.

Ибо это было в высшей степени предсказуемо: едва Гарри начнет разуверяться в Директоре, он станет действовать, полагаясь на свои инстинкты, станет думать и делать сам, а не оглядываясь в беспомощности на мамочкину юбку бороду Директора. И Директор этим сильно доволен. Игра-3 – снова и снова. И даже удар ниже пояса от Гермионы Гарри не остановит:

- Тебе нравится иметь эту особую связь, или отношения, или чт– что бы то –
- Нравится? – тихо переспрашивает Гарри, глядя на подругу очень прямо. – Тебе бы понравилось? Я ненавижу это, ненавижу, что он может попасть внутрь меня, что я должен смотреть на него в моменты, когда он наиболее опасен. Но я собираюсь это использовать.

В какой-то мере это даже забавно: чем больше Гарри следует своим инстинктам, тем больше это отдаляет его от остальных (впрочем, логично – ведь это его инстинкты). И, поскольку внутренний мир подростка до определенной степени связан с томовым, это в то же время все больше сближает Гарри с самим Томом.

Вот и спор о том, что сделала палочка Гарри в ночь переправы («Почему ты так настойчив не нести ответственность за собственную силу?» – возмущена Гермиона) Гарри пресекает в довольно категоричном тоне:

- Потому что я знаю, что это был не я! И Волан-де-Морт знает, Гермиона! Мы оба знаем, что случилось на самом деле!

И чем дальше, тем больше будет именно так. Ибо, как много-много позже заметит Дамблдор, Гарри и Реддл вдвоем оказываются связаны друг с другом сильнее, чем когда-либо были связаны волшебники во всей истории магии.

Возможно, что-то такое понимает Рон. По крайней мере, он чувствует, что Гарри, встречавший Реддла пять раз за жизнь и весь прошлый год изучавший историю его волан-де-мортства, разбирается во всем этом немного больше остальных. А потому Рон (и это для него крайне нехарактерно) четко высказывает свою позицию:

- Оставь, – безапелляционно бросает он Гермионе. – Это его дело. И, если мы идем в Министерство завтра, вам не кажется, что нам следует пройтись по плану?

Гермиона отступает, но делает это так, что всем очевидно: она набросится на Гарри вновь при первой же удобной возможности. А до той поры трио спускается обратно в кухню и до глубокой ночи зубрит план и в детальнейших подробностях пересказывает его друг другу.

Что, само собой, слышит Финеас Найджелус.

А значит, и Снейп с Дамблдором.

Не сказать, конечно, что Финеас не слышал план до этого – я просто уверена, что какие-то ошметки формирующегося порядка действий он подслушивал в течение месяца, незаметно тусуясь на других картинах.

А что, кто-то думал, что Дамблдор оставит трио без единой соломки во всей этой Министерской истории? Может, конечно, изначально он и хотел именно так и сделать (ну, один процент вероятности-то можно дать?), однако трио своим поведением просто не оставляет ему шансов. Они даже на верхнюю ступеньку дома не в состоянии нормально трансгрессировать – какой еще самостоятельный налет на Министерство, о чем вы говорите?

Риск слишком, запредельно велик, чтобы оставлять детишек с задачей один на один – наверняка уже туча Министерских замечала что-то странное у официального входа в течение месяца, ребята же аккуратно действовать не умеют – вспомните хотя бы историю с Норбертом. Э… Норбертой.

Так что соломка просто обязана наличествовать, вопрос лишь в том, где, в каком объеме, а главное – как?

Признаться, у меня были огромные затруднения с поиском ответов на эти вопросы. Слишком огромные. Ведь это практически нереально – организовать ребятам поддержку, исходя из тех скудных данных, которые можно почерпнуть из их плана (детки даже не знают, как зовут волшебников, в которых они намереваются перевоплощаться – а Гарри до самой последней секунды и не подозревает, кем именно он обернется!), да еще и теми скудными средствами, коими обладает и без того во всем стесненный портрет Дамблдора.

Да, в Министерстве все еще находятся Кингсли, Артур и Тонкс. Однако для такой операции Директору необходимо привлечь не просто тех, кто не будет задавать лишних вопросов, но тех, кто а) не скомпрометировал себя; б) не поставит под удар свою семью в случае чего; в) обладает массой свободного времени или способен сделать так, чтобы его отсутствие нигде не заметили; г) умеет мастерски импровизировать.

И, как ни крути (а покрутить хотелось, ибо опять выходит, что всю Игру на ковре кувыркаются два клоуна), а под все эти параметры подходит только Снейп – поскольку налет на Министерство состоится 2 сентября, Снейп, узнавший об этом заранее через Финеаса, вполне может громко оповестить Кэрроу, что устал после торжественного пира накануне, и вообще ему надо подумать о судьбе школы, а то все некогда было, закрыться в своем-не-своем кабинете и свалить на все четыре стороны в благостный утренний туман незамеченным – помнится, у Директора это прекрасно получалось, значит, возможности имеются.

А помогать ему следить за всеми тремя детками одновременно вполне могут портреты – помнится, Эверард в Игре-5 совершал небольшую пробежку по портретам в Министерстве по просьбе Дамблдора – да и в Игре-6 вовремя предупредил Макгонагалл о приближении Скримджера, откуда-то вернувшись на свой портрет.

В общем, есть, есть у Директора какое-то количество ушей и глаз в том, что кажется неприступной крепостью при новом режиме – но все равно день обещает быть сложным.

И не надо меня спрашивать, почему бы трио просто не попросить Кикимера использовать свою магию, трансгрессировать в Министерство к Амбридж, сорвать с ее шеи знакомый медальон (не особенно церемонясь с шеей) и вернуться с ним на Гриммо. Ребята же легкие пути не признают настолько категорично, что они даже не приходят деткам в головы. По крайней мере, пока не подскажут. А раз Дамблдор подсказывать не стал, значит, ему это и не было нужно.

Гарри долго лежит без сна в комнате Сириуса, где ночует уже месяц. Он все пересказывает сам себе план и все смотрит и смотрит на старую фотографию на стене, с которой ему улыбаются отец, Сири, Лунатик и Петтигрю.

А когда подросток засыпает, в его голове бродят мысли вовсе не о Министерстве, но о Томе и Грегоровиче – и это, в общем, тоже правильно.