Гарри открывает глаза и понимает, во-первых, что все еще жив, а во-вторых, что находится в лесу. На секунду сердце подростка подпрыгивает с диким восторгом – неужели это Запретный Лес, и они смогут незаметно дойти до хижины Хагрида? Никогда в жизни Гарри так не хотелось очутиться в крепких, ломающих ребра объятьях лесничего, рядом с Клыком, который имел обыкновение топить его в своих слюнях… какие же они все еще дети…

Откуда-то справа до Гарри доносится странный хлюпающий звук, а следом за ним – низкий тяжелый стон Рона. Гарри кое-как поднимается на четвереньки. С другой стороны к Рону, тоже на четвереньках, приближается Гермиона. Рон бледнеет на глазах, его тело сотрясает дрожь. Левая сторона его тела вся в крови. Гермиона трясущимися руками пытается расстегнуть его рубашку.

- Что с ним?

- Расщеп, – резко бросает Гермиона.

Она кое-как освобождает руку Рона от рубашки – на его плече отсутствует значительный кусок живой плоти, будто его аккуратно отсекли ножом мясника.

Гарри задыхается в немом ужасе. Сегодня мне с горькой усмешкой припоминается, как меньше полугода назад Рон, провалив первый экзамен по трансгрессии, весь день возмущался: «Половинка брови! Какая разница!» Ох… есть многое на свете, друг мой Рональд, что мы поймем когда-нибудь потом…

- Гарри, быстро, в моей сумочке, маленькая бутылочка с надписью «Экстракт бадьяна» --
- В сумочке – да –

Гермиона ведет себя прямо как бывалый медик – раздает указания, обращаясь по имени, чтобы привести в чувство, ставит задачу коротко и четко, точно знает, чего хочет, поторапливает («Быстрее!») в приказном порядке и даже сохраняет здравый рассудок с некоторыми остатками самообладания. «Открой ее, Гарри, – говорит она, когда парень наконец догадывается использовать Акцио вместо того, чтобы рыться в бездонной женской сумочке, – у меня руки трясутся <…> Это все, что мне кажется безопасным сделать. Есть заклинания, которые полностью приведут его в норму, но я не смею попробовать, вдруг ошибусь, и ему станет хуже… Он уже потерял столько крови…»

После трех капель зелья рана Рона перестает кровоточить и затягивается новой кожей, будто ей уже несколько дней. Пока Гарри рылся в сумочке, Рон потерял сознание, но после применения бадьяна его дыхание восстанавливается и выравнивается. Конечно, бадьян имеет свои минусы – это крайне болезненный процесс излечения, и больному обычно требуется время, чтобы вернуться в норму, но хвала Мерлину за бадьян, его экстракт и Гермиону, додумавшуюся положить его в свою замечательную сумочку…

Кстати, откуда она его взяла? В последний раз экстракт бадьяна мелькал в контексте слов Снейпа о больничном крыле, куда он отводил Малфоя после того, как мальчик познакомился с Сектумсемпрой от Гарри. Вряд ли Гермиона половину лета занималась приготовлением экстракта – остается лишь заключить, что она либо стащила его из больничного крыла перед отъездом из Хогвартса, подобно книгам о крестражах, либо кто-то ей дал его уже в Норе. Скажем, тот же Хагрид. Или Артур – оба Игрока в той или иной мере участвовали в подготовке свободного плавания трио.

Пока ребята пытаются успокоиться и перевести дыхание, Гермиона рассказывает Гарри и Сумочке, что произошло, когда они трансгрессировали из туалетов, а Гарри признается, что стащил глаз Грюма из двери кабинета Амбридж. Прежде чем Гермиона успевает что-либо ответить, Рон приходит в себя.

- Как ты себя чувствуешь? – шепчет Гермиона.

Рон все еще сер, и его лицо блестит от пота.

- Паршиво, – хрипло отвечает он. – Где мы?
- В лесах, где проводили Чемпионат мира о квиддичу, – сообщает Гермиона парням и Сумочке. – Я хотела что-то закрытое, какое-то прикрытие, и это было –
- Первое, о чем ты подумала, – заканчивает за нее Гарри.

Первый шок проходит, и парни переглядываются, вспоминая, что случилось в последний раз, когда Гермиона куда-то их всех переместила. Однако Рон выглядит настолько слабым и даже не пытается сесть, интересуясь у Гарри, следует ли им продолжать двигаться, что Гарри, поколебавшись, принимает решение, достойное заботливого командира:

- Давайте пока останемся здесь.

Гермиона выдыхает с облегчением. Пока она, вскочив на ноги, принимается накладывать на местность вокруг защитные заклинания (невидимости, неслышимости, против враждебных чар, необнаружения и маглоотталкивающие), Гарри извлекает из сумочки уже знакомую палатку Перкинса.

- По-видимому, он не захотел ее обратно, его люмбаго совсем плохо, – поясняет Гермиона в ответ на вопрос Гарри, – поэтому папа Рона сказал, что я могу ее одолжить.

Ну да. Очевидно, так. Люмбаго Перкинса, сколь помнится, ни капли не мешало ему влетать в их с Артуром кабинет в Игре-5 в попытке предупредить Артура и Гарри о смене места и времени слушания, а до того – носиться резвой антилопой в поисках совы, чтобы отправить ее с тем же сообщением в Нору.

Вернее уж предположить, что Артур едва ли не молча протянул Гермионе палатку («На всякий случай») и подмигнул, а та подмигнула ему в ответ, и оба таким образом сошлись во мнении, что Перкинс, бедный, совсем плох, кажется, так.

Ибо палатка имеется в распоряжении Гермионы именно на всякий случай – и она до последнего не хочет ею пользоваться – вспомнить лишь, как трио решало, куда податься после разгона свадьбы, а Гермиона про палатку тщательно молчала. Не хочет. Но надо.

- Это все, что я могу сделать, – произносит Гермиона, закончив с заклинаниями. – В конце концов, мы узнаем об их приближении, я не могу гарантировать, что это сдержит Вол–

И тут много раз упоминаемая мною прежде невероятная интуиция Рона расцветает во всей красе, и это не повод для того, чтобы отметить, как забавно он в очередной раз попал пальцем в небо – это повод поблагодарить его за то, что он спас друзьям жизни:

- Не называй его по имени! – резко перебивает он.

Гарри и Гермиона пялятся друг на друга.

- Простите, – Рон поднимается, слегка постанывая, на локти, чтобы видеть ребят, – но чувствуется, как будто это – проклятье или что-то. Ну можем мы называть его Сами-Знаете-Кто – пожалуйста?
- Дамблдор говорил, что страх перед именем --, – напыщенно начинает Гарри, однако Рон резко его прерывает:
- В случае, если ты не заметил, друг, то, что он называл Сам-Знаешь-Кого по имени, не довело Дамблдора до добра в конце концов. Просто – просто давайте выказывать Сами-Знаете-Кому какое-то уважение, ладно?
- Уважение? – Гарри хмурится, мгновенно вспыхнув, но Гермиона смотрит на него предостерегающе; Рон слишком слаб, чтобы с ним спорить.

Может быть, раздражение и плохое предчувствие Рона вызвано и перенесенной травмой, и усталостью – а быть может, это вызвано наличием медальона в непосредственной близи от него, оказавшегося наиболее чувствительным к его воздействию. Я полагаю, последнее наиболее верно. Тонкие чувства Рона, к счастью для трио и большой радости для все слышавшей Сумочки, все поняли и уловили правильно, а потому мигом активировали в Роне, еще меньше месяца назад при Люпине называвшем Тома Волан-де-Мортом, инстинкт самосохранения, проявления которого он стал яростно, но не слишком внятно отстаивать.

Надеялся ли на это Дамблдор? Полагаю, очень. Если бы не Рон, трио пришлось бы крайне скверно, ведь Рон не в состоянии сражаться, и он тормозил бы друзей. Конечно, у ребят бы сохранялся шанс спастись, если бы их схватили (не зря Том в другой стране – Директор отправил его гулять подальше от Гарри, выиграв детишкам время как раз для таких случаев), но зачем подвергаться новому риску и новым испытаниям, еще не отойдя от старых?

И именно Рон становится первым, кто слышит в медальоне жизнь, что тоже важно, на мой скромный взгляд, и о многом говорит. Понимания медальона и сердечной привязки к нему, этому куску металла, скрывающему в себе грязный обломок души Реддла, от которого Гарри перекашивает, когда он понимает, что держит в руках, у Рона с самого начала значительно больше, чем у остальных.

- Но вы его можете чувствовать ведь? – приглушенно спрашивает Рон, сжав медальон в руке, после того, как Гарри и Гермиона втащили его в палатку, Гермиона заварила чай, немного вернувший всех в себя, и Гарри спросил, где медальон, чтобы заставить Гермиону прекратить пялиться на Рона слишком симпатизирующим взглядом, от которого у Гарри внутри все остро обдувает холодом одиночества, когда Рон начал с искренним беспокойством рассуждать о судьбе глуповатых Кроткоттов.

Что-то бьется внутри медальона, будто крохотное сердце. Это неприятно.

Он совершенно цел, и трио вместе сходится на том, что Кикимер был прав – чтобы уничтожить медальон, нужно сначала его раскрыть. Но, сколько бы Алохомор ребята ни пробовали, медальон остается закрытым, а ни до чего лучшего и оригинального никто из ребят не додумывается (к счастью), потому они решают охранять его до тех пор, пока не поймут, как его уничтожить.

И Гарри вешает медальон на шею рядом с мешочком Хагрида, что лично мне кажется весьма символичным. Грязь, которая содержится в медальоне, отныне находится рядом со всеми вещами, которые дороги сердцу Гарри. Так и грязь души Реддла 17 лет соседствует в Гарри с его собственными любовью и добротой.

Остаток дня Гарри и Гермиона проводят, по очереди сменяя друг друга на посту у входа в палатку, водрузив Вредноскоп, подаренный Гарри Гермионой несколько лет назад, на столик внутри. Вредноскоп остается тихим и спокойным, и в лесах нет никого, за исключением белок и прочих мелких животных. Впрочем, когда Гарри сменяет Гермиону на посту в 10 вечера, над его головой кружат летучие мыши. У меня есть подозрения, что одна из них есть Снейп, но я сильно предвзята. Зачем ему здесь быть? Благодаря Финеасу он знает, что с трио.

Гарри голоден, и у него немного кружится голова. Гермиона, уверенная, что они вернутся на Гриммо, не взяла с собой ни единой крошки хлеба, а жалкая похлебка из грибов, что ей удалось собрать в обед, была невкусной и очень жидкой.

Да, именно так начинается Голод, который вскоре станет самым большим и на долгое время единственным врагом ребят. Они, разумеется, еще не знают, как далеко он зайдет и к чему их приведет.

Поверх голода и холода уверенно карабкается чувство тревоги, легкого отчаяния и растерянности, мрачной пустоты, немалая часть которой, конечно, рождается и проникает в сердце Гарри из медальона, который подросток по-прежнему носит на груди – он остается холодным, не нагреваясь от его тела, и это неприятное ощущение холодного металла на живой коже, наверное, тоже символ – вялотекущей борьбы и сиротства.

Гарри буквально физически ощущает, что приплыл к долгой паузе. Будто бы он всю жизнь шел к этому самому моменту, а теперь вдруг сошел с дороги. Он совершенно не знает, что делать дальше.

Оно и понятно – в Игре, хоть Гарри и не знает о ее существовании, до этого мига все было относительно ясно, и парень чувствовал это своим сильно развитым инстинктом, не раз спасавшим ему жизнь и направлявшим в правильную сторону. Однако теперь Дамблдор, основной задачей которого с этого момента становится максимальное замедление ребят, прячет всю нить Игры в воду, и трио сиротливо остается стоять на земле – либо подвешенное в воздухе – с ощущением полного одиночества, которое им еще предстоит пережить сполна.

Мне как-то по-особому горько-сладко думать, что в этот момент за тысячу миль от ребят ровно то же испытывает Снейп, гипнотизируя камин, сидя в своем-не-своем кресле, проделавший колоссальную работу – и так блестяще – в этот сложный день, а теперь вынужденный затаиться, словно змея, ожидающая возможности ужалить, потому что того требует План.

И это при том, что ни он, ни Гарри никогда не умели спокойно сидеть спокойно. И не желали учиться.

«Делай ту работу, которая прямо перед тобой», – говаривал старина Ваймс, имея ввиду, что бессмысленно думать о прошлом, ибо оно уже прошло, и о будущем, ибо оно может и не наступить. Но Гарри 17. Чтобы понять Ваймса, о котором он наверняка и не подозревает, ему понадобится пережить еще кучу лет на наковальне жизни – и даже тогда он наверняка не будет уверен, что понимает его до конца.

А сейчас, в 10 часов вечера 2 сентября 1997 года, Гарри вглядывается во тьму леса и отчаянно борется со своими тревогами, которые благодаря медальону снова и снова одерживают верх. Гарри не знает, где еще спрятаны крестражи. Он даже не знает обо всех крестражах. Он понятия не имеет, как уничтожить медальон.

Я, конечно, усмехаюсь. Хочется протянуться отсюда туда, похлопать подростка по плечу и сказать: «Расслабься. Просто расслабься, Гарри, все уже придумали и все еще сделают за тебя. Рано или поздно придут решения, о которых ты сегодня даже не можешь догадываться. Ну… и проблемы придут, конечно… но ты обязательно справишься, потому что ты гораздо менее одинок, чем тебе кажется», – но я, разумеется, не могу – да и вряд ли бы Гарри мне поверил. Ему для этого надо бы быть старше.

Гарри думает о пророчестве, о том, что у него нет выбора, и он не может уйти, как могут это сделать Рон и Гермиона. Он не знает, конечно, что уйти они тоже не могут, и что лично мне их подвиг кажется значительно большим.

Гарри думает о бедном Кикимере, который готовил пирог с почками к их возвращению, а они так и не вернулись, бросив его одного. Гарри боится, что Яксли и другие Пожиратели могли пытать его, но знает, что ничего не может сделать, и отбрасывает идею призвать эльфа из страха, что Яксли вцепится и в него тоже и снова раскроет их безопасное укрытие.

Гарри не знает, конечно, что Кикимер – не дурак, он трансгрессировал в Хогвартс, где Добби наверняка уговорил его остаться до лучших времен, пока не придет Гарри. Не знает, что заклинания Ориона, Дамблдора и Грюма сдержат Пожирателей, и, даже если они устроят засаду, предупрежденный тем же Абом Орден в нее не попадет.

Гарри думает о том, как прав был Люпин, говоря о магии, в которой они, дети, ничего не смыслят, и медальон помогает Гарри с обидой и горечью размышлять, почему Дамблдор не сказал ему больше, неужели он считал, что у него будет больше времени – Гарри думает о том, что Директор ошибся, думает о Снейпе… Гарри проваливается в сон, в котором Дамблдор все падает и падает вниз, а его шрам, с которым Гарри боролся уже несколько минут к тому времени, нестерпимо горит.

Парень видит, как Том поднимает в воздух старика с белыми волосами и толстой пушистой бородой.

- Отдай мне, Грегорович.
- У меня нет, у меня нет! – в ужасе говорит Грегорович, пока его лицо наливается кровью – Том держит его вверх тормашками. – Это было, много лет назад, украдено у меня!
- Не лги Лорду Волан-де-Морту, Грегорович. Он знает… он всегда знает. – Ну, за исключением нескольких десятков десятков раз со Снейпом или, например, с тем же Олливандером при тотальной потере контроля над собой, но, ради всех панталон Мерлина, не будем заставлять страдать ничье самомнение!

Том проникает в сознание Грегоровича, и они оба – Реддл и Гарри – видят, как Грегорович врывается в комнату, в окне которой, подобный гигантской птице, сидит юноша с золотыми волосами. На его лице гуляет чистейший восторг. Он посылает Оглушающее заклятье в Грегоровича и спрыгивает куда-то вниз, на улицу, громко смеясь.

- Кем был вор, Грегорович? – холодно спрашивает Том.
- Я не знаю, я так и не узнал, молодой человек – нет – пожалуйста – пожалуйста!

Крик длится и длится. Мелькает вспышка зеленого света – и Гарри возвращается в суровую реальность, в которой Гермиона, грозно возвышаясь над ним, говорит:

- Я знаю, это был твой шрам! Я по лицу вижу! Ты снова видел разум Вол–
- Не произноси его имя! – в злости рявкает Рон из глубин палатки.
- Хорошо! – рявкает Гермиона абсолютно в тон. – Сам-Знаешь-Кого!

Гарри пытается рассказать ей, что он увидел, однако Гермиона очень зла и, не желая ничего слушать о том, кого и как убил Том, настаивает, чтобы Гарри отправился спать, позволив ей додежурить за него. Рассерженный сверх меры, Гарри, не желая ссориться, скрывается в палатке, где укладывается на свою койку.

- Что делает Сам-Знаешь-Кто? – очень тихо, чтобы Гермиона не слышала, спрашивает Рон спустя пару минут.

И Гарри обстоятельно рассказывает ему и Сумочке, что только что увидел глазами Реддла. Из чего Рон и Сумочка делают совершенно однозначный вывод: Гарри абсолютно ничего не понимает.

Почему Том, который – Гарри уверен – пытается преодолеть связь их палочек, ничего не сказал об этом Грегоровичу? Что он от него хотел? Почему со всей мощью Министерства и Пожирателей за спиной Реддл лично рыщет так далеко от Британии в поисках неизвестной штуковины? Кем был тот вор? Что он украл? Почему он кажется Гарри смутно знакомым? Подросток думает о нем, медленно проваливаясь в сон, думает о том, что, кем бы он ни был, теперь он находится в смертельной опасности, Гарри думает о Грегоровиче, Томе и вещи, которую он ищет – и именно так постепенно развязывается запутанный маршрут начавшихся крысиных бегов.

Возможно, если бы Гермиона соблаговолила стать участником обсуждения, ребята додумались бы быстрее. Например, после вопроса Рона: «Ты не видел, что держал вор?» – и ответа Гарри: «Нет… это, должно быть, было что-то маленькое», – она могла бы резонно заметить: «Или что-то слишком очевидное». Ибо теперь совершенно ясно, что молодой златовласый Грин-де-Вальд держал в руках Старшую палочку Грегоровича, из которой и выпустил Оглушающее заклинание.

Это понимает Том, который уже всеми конечностями включился в квест по поиску палочки, однако он не понимает, кем является юный вор. Гарри же, так вышло, чувствует, что где-то его уже видел. Впрочем, не уверена, что это исключительно чувства Гарри – когда Том наведался к Батильде с тем, чтобы оставить у нее Нагайну, уверена, он мельком видел фотографии на ее комоде, среди которых как раз имеется изображение юного Геллерта, ее внучатого племянника. И если это вполне входило в планы Дамблдора, то вот то, что Гарри увидел Геллерта в его компании на одной из фотографий в книге Риты – скорее нет. Гарри этот пункт квеста ожидает исключительно в Годриковой Впадине.

Впрочем, принципиально от этого ничего не меняется – Гарри по-прежнему никак не двигается в направлении палочки, как и хотел Директор, а Том по-прежнему мечтает ее раздобыть. Как и хотел Директор. Теперь до тех самых пор, пока Том не поймет, кем был вор, и пока не найдет его, Игра в полной безопасности, ибо тот, против кого она направлена, не занимается ничем, кроме идиотского Бега-по-Кругу. Снова. А трио пока может передохнуть. С правильным ударением.

С неправильным как раз передохнул Грегорович, которого, как ни крути, Дамблдор конкретно подставил. Крам был одним из последних, кто купил у мастера палочку, а Грегорович, по словам Крама, оставил работу «несколько лет назад». Получается, он пропал из вида аккурат перед Турниром, в лето 1994, когда на Чемпионате мира случились беспорядки, окончившиеся появлением в небе Черной Метки – впервые за 13 лет. Складывается впечатление, что Грегорович не просто оставил работу, но конкретно свалил как можно дальше от грозящей опасности.

Знал ли он, что рано или поздно Том придет за ним в надежде забрать легендарную Старшую палочку? Я полагаю, думал, что такая возможность однозначно имеется. Вероятно, к принятию решения бежать и прятаться его как-то подтолкнул его коллега Олливандер – например, шепнув о палочках-близнецах Тома и Гарри и проблемах, которые могут возникнуть у Тома из-за них, мол, любопытный будет эксперимент, коллега, если палочки когда-нибудь столкнутся, не так ли?

В какой-то момент к запутыванию следов и запрятыванию Грегоровича подальше просто обязан был подключиться Дамблдор, если он хотел, чтобы его план на Игру-7 сработал. И, если он хотел, чтобы его план на Игру-7 сработал в полной мере, он должен был либо запрятать Грегоровича не слишком сильно и сделать это намеренно, либо выдать Тому подсказку в этом году – тоже намеренно.

В подобных условиях единственное, что оправдывает Директора – это то, что Грегорович уже хорошо пожил, не в пример деткам. Можно, конечно, предположить, что Грегорович, аки Николас Фламель с супругой, добровольно согласился покинуть этот мир, но… он молил Тома о пощаде. С сожалением вынуждена сообщить, что Директор Грегоровича сдал. Почти без боя.

Что имеем в итоге? Том убивает Грегоровича и отправляется искать Грин-де-Вальда, пока не подозревая, кого именно ищет. Причем Грин-де-Вальд, который много позже выдаст убийственное: «Итак, ты пришел… я думал, ты придешь… однажды», – явно в курсе, что Том его ищет, а потому, видимо, намеревается прятаться так хорошо, как нужно, и так долго, как необходимо.

Что, конечно, изматывает Тома до предела (а ну попробуйте сами более полугода Бегать-по-Кругу в полном одиночестве, когда даже не с кем обсудить свои догадки на тему – Том ведь единоличник, ни к какому Министерству и тем более Пожирателям он за помощью в данном деле не обратится), зато дает Гарри, Рону и Гермионе ощутимый запас времени и вообще здорово страхует.

Конечно, Гарри включается в линию Даров в Игре, пока не догадываясь, что это за линия такая, однако его приоритетной задачей, как не устает напоминать Гермиона, остаются крестражи.

Игра в этом пункте на период 2 сентября выполнена в полном объеме и почти блестяще – трио удалось не только заполучить медальон, но еще и спасти несколько десятков невинных жизней. Рон ранен, но жить будет. Ни одна собака в Министерстве так и не поймет, что это было, ибо Амбридж остается с медальоном на шее и вряд ли сможет догадаться, что он подделан – слишком уж сильно кажется всем вокруг, что налет на Министерство свершился исключительно ради спасения маглорожденных.

О переполохе в Министерстве мгновенно становится известно всему магическому сообществу, однако, спасибо хорошо сделанному Оборотному зелью и стремительности трио, никто так и не догадается, кто именно устроил переполох. Это ясно хотя бы по тому, что шрам Гарри болит аж 12 часов спустя, а Том в видении подростка явно не беспокоится насчет Министерства.

Скорее всего, Яксли даже не счел нужным докладывать Реддлу о случившемся. Ибо какой в этом смысл? Яксли решает наверняка, что кто-то из членов Ордена попытался выразить протест новому режиму таким вот экстравагантным образом, а заодно, быть может, забрать глаз павшего товарища – и в этом смысле очень хорошо, что никто из Орденовцев-министерских, которые, уверена, присутствовали в Атриуме в момент эпичной сцены «Он помогал маглорожденным сбежать, Яксли!», не стал вмешиваться и нарушать приказ сидеть тихо, дабы дожить до Финала.

Впрочем, считаю, если бы дело стало принимать для трио очень плохой оборот, те же Артур, Кингсли и Тонкс попытались бы ребят прикрыть. На крайний случай имелся Снейп по-прежнему в образе Пия. Но подростки и сами отлично справились.

Конечно, Яксли, попав в дом, выселил трио с Гриммо, что становится для ребят сильнейшим ударом и потрясением, но не становится таковым для Игры. Я бы даже сказала, очень даже наоборот – Игра это предусматривала и очень этого желала.

Именно поэтому для выселения детишек с Гриммо складываются такие идеальные условия: и Дамблдор не подсказывает им, что можно просто попросить Кикимера достать медальон, и Яксли-терминатор, восстающий спустя 5 минут после Оглушающего и ревностно желающий выслужиться перед Томом и быть круче Снейпа, но не стремящийся ребят убивать (приказ Тома, который до определенной степени защищает Гарри все это время), и Артур, который самолично дал Гермионе палатку – значит, Игра не просто предусматривала, но и хотела того, чтобы дети в этой палатке жили.
Ибо, скажу, как человек, который год занимающийся рытьем туннелей с двух концов одновременно, далее, исключая Финал, случатся пять поворотных пунктов Игры, три из которых были бы невозможны (либо выглядели бы крайне ненатурально и подозрительно), если бы ребята остались жить на Гриммо.

Ну, а коли так, у Дамблдора стопроцентно должна была сохраняться возможность присматривать за своими ученичками, пока они в палатке – и тут последним кусочком пазла как нельзя кстати ложится портрет Финеаса Найджелуса, который Гермиона отныне всюду таскает с собой в сумочке, спровоцированная статьей в «Пророке» о назначении Снейпа директором Хогвартса.

Сумочка (а именно: Финеас) слышит и транслирует Дамблдору и Снейпу все, что слышит, таким образом Директор продолжает держать руку на частом пульсе детишек, знает, что они находятся в лесах Чемпионата, как они себя чувствуют, как обустраивают быт и как продвигаются по линиям крестражей и Даров.

2 сентября 1997 года в Игре открывается совершенно новый этап. Он не будет легким или слишком уж светлым – напротив. Однако он будет в высшей степени поучительным. Хорошо это или плохо, но, я думаю, если бы не он, трио никогда не стало бы таким, каким станет.

Да, то, что делает Директор с ребятами, довольно жестко. Но идет война, и ребята должны выжить и ее прекратить. Перестраховаться и спрятать детей от всевозможных чудовищ довольно легко. Помочь трудно.

Деткам, готовым умереть ради спасения человечества, вместе с абсолютно таким же в этом плане Дамблдором предстоит пройти сложный путь – научиться сначала жить ради той же цели.