На следующий день рано утром Гарри выбирается из палатки до того, как ребята просыпаются, находит в округе самое старое и скрюченное дерево и закапывает под ним глаз Грюма. Гарри вырезает маленький крестик на дереве, пользуясь палочкой.

Вернувшись, парень дожидается, пока проснутся друзья, и принимается обсуждать с ними планы на ближайшее будущее. Трио соглашается с необходимостью двигаться дальше и настойчивыми просьбами Рона двинуться дальше поближе к еде, а потому собирает вещи, очищает место пребывания от признаков своего присутствия и трансгрессирует на окраину небольшого городка. Пока Гермиона вновь накладывает заклинания вокруг заново возведенной палатки, Гарри выбирается в город под мантией-невидимкой в надежде раздобыть еду.

Это становится настоящим кошмаром – Гарри даже не успевает спуститься в город с холма, как чувствует, а затем и видит: сотни дементоров скользят по улицам, высасывая надежду и радость из ничего не подозревающих маглов. Туман стоит везде – по-видимому, дементоры размножаются с угрожающей скоростью, заполняя таким же образом все городки Соединенного Королевства.

Гарри не может двинуться с места. В его ушах тихо, но настойчиво звучат отдаленные крики матери. Невероятным усилием воли он кое-как заставляет себя развернуться и принимается бежать, бежать обратно к палатке, ощущая, как ужас разрастается в легких, стыдясь того, что с ним происходит, чувствуя, будто ему снова 13 лет, и он – единственный во всем Хогвартс-Экспрессе, кто потерял сознание при виде дементора.

Разочарование Рона не добавляет теплоты его чувствам. Гарри боится, что что-то в нем непоправимо сломалось со вчерашнего дня, а Рон жалуется на свою руку и сосущий под ложечкой голод. Неизвестно, куда еще завела бы их зародившаяся грызня, если бы Гермиона вдруг не хлопнула себя рукой по лбу:

- Ну конечно! Гарри, дай мне медальон! Давай, крестраж, Гарри, ты все еще его носишь!

Едва медальон перестает касаться Гарри, парень чувствует себя свободным и странно легким. Он в замешательстве смотрит на Гермиону.

- Лучше? – спрашивает она.
- Да, гораздо лучше!

Она на всякий случай уточняет, не думает ли Гарри, что медальон им завладел, однако парень с поспешностью отвергает эту идею: «Что? Нет! Я помню все, что мы делали, пока я его носил».

Гермиона задумчиво оглядывает тяжелый холодный медальон.

- Хмм. Что ж, может, нам не стоит его носить. Мы просто можем держать его в палатке.
- Мы не оставим крестраж просто валяться здесь, – твердо говорит Гарри. – Если мы его потеряем или его украдут –
- Ладно, – Гермиона вешает медальон себе на шею. – Но мы будем носить его по очереди, чтобы никто не носил его слишком долго.

Порешив на этом, а также на том, что в местности, где кишат дементоры, особенно не расслабишься, трио вновь собирается и трансгрессирует на сей раз на какое-то широкое поле, принадлежащее одинокой ферме, с которой ребятам удается стащить яйца и хлеб. Гермиона, принципиальная душа команды, оставляет деньги под куриной клеткой. «Это же не воровство, верно?» – обеспокоенно повторяет она, пока ребята уминают пухлую яичницу. Грызня по поводу дементоров забывается в шутках и смехе, и трио чувствует себя невероятно приободренным, даже полным больших надежд.

Именно так начинается голод. Полный желудок обеспечивает вас запасом хорошего настроения, а пустой делает грустным и раздраженным. Гарри, переживавший в прошлом периоды голодовки у Дурслей, оказывается наиболее подготовленным к этому. Гермиона в принципе справляется неплохо, разве только становится чуть более резкой, чем обычно, и чуть менее разговорчивой.

Голод бьет по Рону, с детства привыкшему хорошо питаться три раза в сутки, сильнее остальных. Его характер становится невыносимым в периоды, когда ребятам нечего есть, и особенно отвратительным, когда эти периоды совпадают со временем, когда наступает его очередь носить крестраж, который подростки передают друг другу примерно каждые 12 часов, в ужасе ожидая своей очереди, потому что это означает следующие 12 часов животного страха и всепожирающего отчаяния.

Медальон вытаскивает наружу все самые мрачные, самые звериные стороны душ ребят. Несколько месяцев спустя Рон довольно точно скажет об этом так: «Эта штука плоха для меня! Я не могу с этим справиться! Я не оправдываюсь, Гарри, за то, каким я был, но она действует на меня хуже, чем на вас с Гермионой, она заставляла меня думать вещи – вещи, о которых я думал в любом случае, но она делала все хуже, я не могу объяснить, а затем я снимал ее, и моя голова опять была ясная, а потом я должен был опять надевать эту чертову штуку –».

Любопытно, что Гермиона действительно оказывается менее подверженной воздействию крестража – она всю жизнь очень плотно стояла ногами на земле (вспомните показательный спор у вуали в Отделе Тайн), и, хотя ее комплексы набрасываются на нее всякий раз, когда она надевает медальон, ее здравомыслие, целеустремленность, реализм и логика всегда берут верх.

Гарри тоже умеет справляться с медальоном, ибо депрессия и мрак за прошлые годы стали его естественной средой обитания, и Гарри принимает их, ибо у него нет выбора – он с младенчества боролся с проявлениями Тома в себе, и в этом смысле то, что он является его крестражем, действительно становится его «прививкой» – ничего существенно нового в его самоощущение медальон не добавляет.

Рон же, тонкая душа, всю жизнь старавшаяся загнать подальше свои многочисленные комплексы и не обращать на них внимания, впервые сталкивается с ними во весь рост. Реддл находит его слабое место – и формулирует для Рона все его обиды и страхи – наиболее четко и полно, так, как сам Рон никогда не смел сделать. «Я видел твое сердце, и оно мое, – несколько месяцев спустя будет шипеть медальон дрожащему Рону. – Всегда наименее любимый матерью, которая мечтала о дочери… Теперь наименее любимый девушкой, которая предпочитает твоего друга… Всегда второй, полностью в тени…» – ну, и всякие такие штуки.

Интересно, что, если вдуматься, ношение частицы души Реддла круглыми сутками не возымело никакого эффекта на ту же Амбридж – она не просто осталась способна наслаждаться жизнью, но даже смогла вызывать Патронуса, который сиял очень ярко в том зале суда. Мне кажется, тот факт, что она так спокойно жила с медальоном на груди, очень многое говорит о ее личности. 1\8 души Реддла, наверное, ежедневно молилась в этом медальоне, чтобы Гарри побыстрее пришел и забрал его у Амбридж.

С другой стороны, то, как ребята реагируют на медальон, тоже очень многое рассказывает об их личностях, и в этом мне видится море света. Несмотря ни на что, ни один из ребят не отказывается его носить, и, на мой взгляд, это самая лучшая метафора дружбы, что мне когда-либо встречалась – Рон и Гермиона в прямом смысле разделяют свалившуюся на Гарри ношу, хотя у каждого имеется возможность этого не делать. Но ни один из них ни разу не пропускает свою очередь.

Впрочем, в сентябре все еще не настолько плохо, хотя явно близится к тому. Рон продолжает спрашивать, куда они двинутся дальше, очевидно, надеясь, что Гарри и Гермиона придумают за него какой-нибудь блестящий план. Смущенный тем, что он не в состоянии выдумать ничего стоящего, Гарри проводит бесконечные часы в разговорах с Гермионой, пытаясь понять, как уничтожить медальон или где находятся другие крестражи, сотни раз проговаривая вслух все места, о которых ему известно, что Реддл в них бывал – ибо Дамблдор же сказал Гарри, что полагал, что Том спрятал частицы своей души в тех местах, которые считал наиболее важными для себя.

Рон постоянно издевается над тем, что ребята занимаются бесконечным самоповтором, и единственная польза, которую он приносит в эти долгие сентябрьские дни, заключается в том, что он по-прежнему внимательно следит за тем, чтобы Гарри и Гермиона в пылу обсуждений не называли Волан-де-Морта по имени.

Меж тем, буквально нечеловеческие инстинкты Гарри продолжают трубить во все, во что можно трубить:

- Я все еще думаю, что он мог спрятать что-то в Хогвартсе. Если и есть какое-то место, которое по-настоящему важно для Сами-Знаете-Кого, это Хогвартс.
- Ой, да ладно, его школа? – фыркает Рон.
- Да, его школа! Это место стало его первым настоящим домом, место, которое значило, что он особенный; оно значило для него все, и даже если он ушел –
- Мы же о Сам-Знаешь-Ком говорим, правда? Не о тебе? – прерывает Гарри то ли Рон, то ли медальон на его шее, цепочку которого парень дергает.

Гарри в который раз с трудом справляется с желанием задушить друга этой цепочкой.

Как же сильно прав Гарри, на стороне которого всегда было огромное преимущество (он очень хорошо понимает Тома), и как сильно ошибается Рон, который всего этого не чувствует. Впрочем, с другой стороны, разум друзей тоже не сильно поддерживает Гарри:

- Ты говорил нам, Сам-Знаешь-Кто просил Дамблдора дать ему работу, когда он ушел, – говорит Гермиона.
- Верно.
- И Дамблдор думал, что он всего лишь хотел вернуться, чтобы попытаться найти что-то, возможно, вещь другого Основателя, чтобы сделать из этого крестраж?
- Ну, да.
- Но ведь он не получил работу, так? Так что у него не было шанса найти вещь Основателя и спрятать ее в школе!
- Ладно, – сдается Гарри. – Забудьте Хогвартс.

Проблема в том, что Гермиона всю дорогу пытается думать, а не чувствовать. А также в том, что думает она, основываясь на том, что Гарри рассказывал о том, что сказал ему Дамблдор. Точнее, как Гарри показалось, что Директор ему сказал.

Ведь он никогда в жизни не говорил парню, что уверен, что Том хотел вернуться в школу исключительно ради того, чтобы попытаться отыскать вещь Основателя. Это Гарри так его понял. И, одновременно с этим, Директор позволил Гарри так себя понять.

Бьюсь об заклад, специально для того, чтобы Гермиона, тщательно обдумав все, что Гарри ей пересказал о своих разговорах с Дамблдором, пришла к выводу, что инстинкты Гарри ошибаются, ибо: а) Дамблдор сказал, что Том искал предмет Основателя; б) все остальное допустить нелогично.

Но в А кроется огромная ошибка. Б же… ну, я давно уже говорю: чистая логика – ничто; как и чистая художественная интуиция. Чтобы что-то получилось, они должны работать в плотной связке.

Гарри же, ни тем, ни другим сильно не обделенный, нуждается во времени, чтобы научиться доверять своим инстинктам и настаивать на них, не оглядываясь, когда необходимо, на доводы разума Гермионы, перед которыми он по привычке пасует. И у Гарри будет это время – Дамблдор, замедляющий и его, и Гермиону, Дамблдор, оставляющий дверь приоткрытой, по привычке кокетничая («Дамблдор говорил прямо в моем присутствии, что он никогда не утверждал, будто знает все секреты Хогвартса», – отвечает Гарри в ответ на: «Но Дамблдор бы нашел его, Гарри!» – от Гермионы. Ах, очаровательно. Правы все и никто, как обычно – ведь Директор действительно нашел крестраж; и никогда не утверждал, будто не знает все секреты Хогвартса), это организует. Что-что, а Бег-по-Кругу – это вот прям его фишка.

В рамках оного Бега ребята даже умудряются отыскать адрес приюта Тома, на месте которого теперь высится офисная башня, и пару секунд рассматривают предложение вкопаться в фундамент, нерешительно прозвучавшее из уст Гермионы, но Гарри с самого начала знал, что Реддл никогда не стал бы прятать часть своей души в этом сером и грязном месте, столь непохожем на Министерство, Гринготтс или Хогвартс.

Поэтому трио продолжает кочевать, скрываясь в лесах и сельской местности, каждый день ставя палатку на новом месте, а каждое утро тщательно уничтожая все следы своего пребывания и перемещаясь вглубь страны – к болотам, скалам и мрачным пещерам, где им удается найти какую-то подножную еду, которая падает в желудок железобетонным шаром для боулинга, но практически никогда не радует.

В какую именно Игру с ними Играют сейчас, ребятам остается лишь догадываться. Они потихоньку теряют ориентиры, все границы их сознания начинают размываться – у них не остается ничего, что могло бы держать в узде, кроме каких-то принципов, идущих от воспитания, и надежды, что правила еще остаются. Надо сказать, детишки отважно пытаются сохранять самоконтроль. Но никак невозможно оставаться в натянутом положении 24 часа в сутки, будто струна, и концентрироваться только на крестражах, в тысячный раз повторяя одно и то же, невозможно все время переживать и печалиться. Наверняка им часто становится безразлично все вокруг, в первую очередь включая крестражи, даже ради… кхм… общего блага – безразлично. Хочется плюнуть на все и забыться. Всякую струну важно настраивать – им настраивать нечем, ничего не происходит.

Гарри начинает подозревать, что Рон и Гермиона о чем-то шепчутся за его спиной, несколько раз наткнувшись на них, сидевших близко друг к другу и прекративших все разговоры, едва они заметили его. Гарри догадывается, о чем они могут шептаться. Рон позже озвучит это весьма громко и четко: «Мы думали, ты знаешь, что делать! Мы думали, Дамблдор сказал тебе, что делать, мы думали, у тебя есть настоящий план! <…> Ты это тоже говорила, ты говорила, что ты разочарована, ты говорила, что думала, что у него есть немного больше представления, чем –» – и подозрения о том, что примерно так ребята и думают, ранят Гарри хуже ножей. Он очевидно чувствует себя очень плохим командиром.

В отчаянии парень проводит ночи, пытаясь придумать, где еще ребята могут отыскать крестражи, но перед глазами вновь и вновь всплывает только Хогвартс, и Гарри перестает его упоминать, видя, как это раздражает друзей. К октябрю парень уже практически полностью предоставляет Гермиону и даже не пытающегося скрыть своих чувств Рона самим себе.

Сконцентрированная на крестражах, голодная, часто печальная из-за медальона, а также не имеющая желания злить Рона, Гермиона становится все отрешеннее и аккуратнее, сосредотачивается на организации скудного быта ребят, учится отличать съедобные грибы от несъедобных и кое-как их готовить. Гарри пытается помогать ей в поимке живности, заготовке воды и дров, и постепенно все это становится единственным предметом разговоров ребят. Вечера проходят в молчании.

Когда наступает октябрь, начинает холодать, приходят туманы и дожди, палатку несколько раз заливает. Все чаще трио приходится разбивать ее на опавших листьях, и все более грязными становятся размытые тропинки в лесах, где останавливается трио. Внезапно оказывается, что существует столько различных способов оставаться в живых, пока на ребят не наткнется лично Реддл или его Пожиратели, что факт того, что они все еще целы, с каждым днем все больше напоминает им скорее минус, чем плюс.

Наконец, чрезвычайно сильно давят отсутствие каких-либо новостей о том, как идет война с Реддлом, и в целом тотальная изоляция от общества. Это даже забавно в какой-то мере – я вспоминаю те короткие летние дни в Норе, когда трио мечтало остаться наедине и обсудить свои планы. Воистину, бойтесь своих желаний – проходит всего месяц их отшельничества, но они уже готовы пожертвовать чем угодно, чтобы оказаться в кругу семьи и друзей, о которых не перестают переживать.

Шрам Гарри продолжает гореть. Чаще всего это случается, когда он носит крестраж. Гарри всегда видит лицо молодого Грин-де-Вальда, на котором Том, теряя концентрацию, самообладание и бдительность в Окклюменции, фиксируется все больше с каждым днем не хуже, чем на двери в Отдел Тайн в свое время – по-прежнему не догадываясь, ни кто этот парень, ни где его найти.

Каждый раз, когда Рон видит, что Гарри морщится, он спрашивает: «Что? Что ты видел?» – и отворачивается, когда слышит о воре, даже не пытаясь скрыть свою разочарованность. Гермиона остается крайне нетерпима к подобным видениям, а потому к октябрю Гарри потихоньку учится не выказывать при ребятах ни малейших признаков дискомфорта и боли при взрыве огня в шраме, когда перед глазами всплывает лицо Геллерта. Очень, знаете ли, полезное умение – плоть – это всего лишь плоть.

Кроме того, именно таким образом и зарождается мастерство Гарри в Окклюменции против конкретно Тома. Именно так. Подросток, не в пример тому, что он делал в Игре-5, отказывается признавать себя антенной Реддла и, хотя понимает чувства ребят, не винит себя за то, что, как им того бы хотелось, не видит ничего о членах их семей или Ордена.

Ибо в общем и целом ничего глобального за кадром и не происходит. Том продолжает мечтать о поимке неизвестного вора и сильно удаляется ото всех грязных дел. В его отсутствие собрания Пожирателей становятся редкостью, если не прекращаются совсем – все разбредаются по своим местам и занимаются своими делами в соответствии со вкусами и предпочтениями.

В Хогвартсе под командованием Снейпа Кэрроу избегают проливать детскую кровь, и стычки преподавательского и студенческого составов с ними пока остаются на контролируемом уровне, причем довольно низком. Звери присматриваются друг к другу.

В Министерстве продолжают проводиться аресты маглорожденных и предателей нового режима. Как грибы после дождя выскакивают разнокалиберные падальщики – доносчики и люди, называющие себя егерями (по большей части – натурализовавшиеся в новой среде животные).

«Они везде, – позже станет рассказывать Рон, – банды, пытающиеся заработать на поимке маглорожденных и предателей крови». Министерство, видимо, решив, что навоз в народном хозяйстве полезен, назначает ценник за каждую категорию пойманных – вот мелкие преступники и прочие маргиналы и активизируются. Особо уютное пристанище находят себе в этих бандах оборотни.

«Пророк» продолжает во всем поддерживать новый режим, активно поддерживая политику запятнания репутации Дамблдора и Гарри («…«Пророк» состряпал довольно хорошее дело против него», – скажет Дирк Крессвелл в середине октября, отзываясь, видимо, еще на августовские статьи) при немалом содействии книги Риты, которую население от нечего делать продолжает заглатывать страницу за страницей.

Занятно, что к середине октября едва ли не единственным голосом правды (и Дамблдора, разумеется) внезапно становится старый товарищ Директора Ксенофолиус Лавгуд, которому власти, видимо, для поддержания иллюзии свободы слова некоторое время не затыкают рот.

«Если хочешь знать факты, попробуй «Придиру», – в середине октября посоветует Дирку Тед Тонкс. – Она не такая уж сумасшедшая в эти дни. Тебе бы взглянуть. Ксено печатает все, что игнорирует «Пророк», ни единого упоминания о морщерогих кизляках в последнем выпуске. Как долго они позволят ему это делать, имей ввиду, я не знаю. Но на первой странице каждого выпуска Ксено говорит, что любой волшебник, который против Сам-Знаешь-Кого, должен сделать помощь Гарри Поттеру своей задачей номер один».

Насколько я понимаю, довольно скоро в помощь «Придире» против СМИ Тома выдвигается абсолютная бомба авторства Ли Джордана – радио-передача «Поттер-дозор», к которой вскоре присоединятся Кингсли («…а теперь перейдем к нашему постоянному участнику Роялу с новостями о том, как новый магический порядок отражается на мире маглов…»), подавшийся в бега, попавшись на Табу примерно в это время, соответственно, оставив премьера маглов без прикрытия, а также Люпин, который периодически станет принимать участие в эфирах («…а теперь перейдем к Ромулу и нашему популярному гвоздю программы «Друзья Поттера». Ромул, ты продолжаешь утверждать, как делаешь это всякий раз, когда выступаешь на нашей программе, что Гарри Поттер все еще жив?»).

О, «Поттер-дозор» – это вообще отдельная тема и большая сенсация, до которой я еще доберусь, когда трио впервые о ней узнает. Важно то, что именно неиссякаемый энтузиазм и юмор людей вроде Ли и Ксено, во-первых, сильно подрывают авторитет нового режима, во-вторых, держат в курсе всех новостей и делают это весьма точно и оперативно, основываясь на докладах членов Ордена, которые в эти месяцы переходят в режим ожидания и лишь периодически обнаруживают новые трупы либо новых раненых и стараются им помочь («…но члены Ордена Феникса проинформировали меня…» – станет сообщать Ли), в-третьих, объединяют людей вокруг Гарри и его имени.

Ибо нормальная часть общества делится на три лагеря: Пожирателей, Орден и ОД, а также тех, кто, подобно Дирку, весьма скептично относится к Гарри: «Сложно помогать мальчишке, который исчез с лица земли <…>. Но где он? Убежал, судя по всему. Можно бы подумать, если бы он знал что-то, чего не знаем мы, или был бы каким-то особенным, он бы сражался, поднимал восстание, а не прятался бы».

И людей, которые мыслят так, достаточно много – разочарованных и отчаявшихся людей, которых всю Игру-6 накачивали и Скримджер, и Дамблдор, активно плодя слухи, что Гарри – Избранный и что-то такое знает от Директора – людей, которые представляют себе Избранность именно с восстанием, бесконечными боями и баррикадами, а не так, как проводит ее Гарри.

И вот как раз за мнения этих людей и борются «Пророк» с «Придирой» и «Поттер-дозором» всю дорогу. И это того стоит.

Однако ничего такого трио пока не знает, и, возможно, сие есть еще один из плюсов решения Дамблдора отправить детишек скитаться – ибо Гарри значительно легче жить, не испытывая на себе колоссальное давление скептиков, страждущих и идиотов, которым хочется просто подраться – и не зная о тех смертях, которые все время озвучивают и Ксено, и Ли. Это, знаете ли, держит концентрацию на нужных вещах.

Ибо в середине октября Дамблдор, решив, что детишки мариновались достаточно, памятуя правило о том, что каждый последующий шаг должен закреплять предыдущий, решает вновь дать ход непосредственно Игре – повергнув ребят в состояние глубинного экстаза и полного свуна.