Разумеется, Гермиона не тает на следующее утро и продолжает кидать на Рона грозные взгляды, оскорбительные ремарки в его адрес и наэлектризовывать всю палатку едким молчанием. В ее присутствии Рон ведет себя примерно так же, как Артур обычно ведет себя рядом с Молли, которая на него злится – принимает неизбывно печальный, кающийся и загнанный вид провинившегося мопса, который загадил ковер в гостиной и теперь до слез сожалеет об этом.

Подобная атмосфера очень веселит Гарри, тем более, что Рон приободряется всякий раз, когда они оказываются вне пределов слышимости Гермионы.

- Кто-то нам помог, – то и дело говорит он. – Кто-то послал ту лань. Кто-то на нашей стороне. Минус один крестраж, Гарри!

Последствия целой череды рождественских подарков Директора, который продолжает умудряться вручать их Гарри даже с того света, не могут не привести ребят в отличное расположение духа – у них вновь появляется Надежда, одно из самых сильных оружий человечества, а вместе с ней – готовность и силы действовать дальше.

Конкретно в случае Гарри и Рона это выражается в том, что они без умолку болтают, едва оказываются без Гермионы, которая погрузилась в чтение какой-то книги, устав непродуктивно злиться на все окружающее.

После обеда 27 декабря Гарри наконец удается рассказать Рону о посещении Годриковой Впадины, а Рон принимается посвящать друга в подробности жизни внешнего мира, которые он, несомненно, почерпнул от Билла, пока жил с ним. Так Гарри узнает о многочисленных отчаянных попытках магглорожденных избежать последствий правления нового режима, о Табу, о том, что Кингсли в бегах в настоящее время, а также о том, что люди придают написанному в книге Скитер на порядок меньше значения и драматизма, чем сам Гарри.

Когда разговор заходит о Дамблдора, способность Рона с легкой руки попадать пальцем в небо в очередной раз проявляет себя во всей красе. Несколько раз подряд.

- Гарри… ты не думаешь, что это мог быть Дамблдор?
- Дамблдор что?
- Дамблдор… лань? Я имею ввиду, – тихо говорит Рон, немного смущенно искоса наблюдая за Гарри, – у него последнего был настоящий меч, разве нет?

Гарри не смеется, прекрасно понимая чувства друга: это было бы невероятным – знать, что каким-то образом Директор смог вернуться, не бросил их и помогает. Но Гарри еще после смерти Сириуса понимает, что тешить себя подобными пустыми надеждами (а вдруг жив?) – значит делать себе лишь еще больнее.

- Дамблдор мертв. Я видел, как это случилось, я видел тело. Он точно ушел, – твердо говорит Гарри. – В любом случае, его Патронусом был феникс, а не лань.
- Но Патронусы могут меняться, разве нет? – упрямится Рон. – Патронус Тонкс изменился, так?
- Да, но, если Дамблдор жив, почему он не показался?
- Понятия не имею, – признает Рон. – По той же причине, что он не отдал его тебе, пока был жив? По той же причине, что он оставил тебе старый снитч, а Гермионе – книгу со сказками?
- Это по какой? – Гарри, повернувшись полностью к Рону, в отчаянии узнать ответ, упирается в материк.

И Рон, вдруг совершив поворот оверштаг, к моему удивлению, показывает себя с совершенно новой стороны – не как верного помощника Гарри, но как главного проводника и распространителя возрождаемой им же в Гарри веры в Дамблдора. То есть человека, внезапно оказавшегося ближе всех ребят к пониманию сути Большой Игры, о существовании которой он даже не подозревает:

- Я не знаю. Иногда, когда мне сносило крышу, я думал, что он смеется над нами, – ну, куда ж без этого, чувство юмора Дамблдора с самой нулевой Игры славится своею пикантностью, – или – или он просто хотел сделать это более сложным, – ну, в точку же! – Но я так больше не думаю, нет. Он знал, что делал, когда дал мне Деллюминатор, разве нет? Он – ну, – Рон краснеет, – он, должно быть, знал, что я вас брошу.
- Нет, – Гарри качает головой. – Он, должно быть, знал, что ты всегда захочешь вернуться.

Рон выглядит благодарным, но все еще смущенным, а потому ребята спешат сменить предмет обсуждения и, естественно, безвозвратно упускают много такого, над чем следовало бы задуматься прямо сейчас.

Например, железобетонный аргумент в пользу здравого рассудка Дамблдора – Деллюминатор, который он, согласно Скримджеру, разработал лично. Этот аргумент с места не сдвинешь, и Рон почувствовал это на своей шкуре – Дамблдор знал, что делал, он заботился о ребятах. И если сработал Деллюминатор для Рона, значит, книга Бидля и старый снитч должны тоже сработать – проблема не в Дамблдоре, их оставившем ребята, а в детишках – они не понимают, что с ними делать. Даже Гарри, поправляя Рона, все это признает.

Любопытно, что все это – до мельчайших деталей смены настроений Гарри (например, в данный момент парень переживает стадию торгов на долгом пути к испитию собственной чаши), а также их причины и спусковые механизмы – Дамблдор превосходно предвидел. Более того, лично предусмотрел и назначил ответственных за оную смену.

Поясняю: сперва на Гарри влияли Дож и Мюриэль. Затем в огромный минус его увела Рита. А теперь, вернув качели в плюс, появляется Рон – и именно эту роль Дамблдор отводил ему изначально: «…оставляю Деллюминатор, - писал он в завещании, – в надежде, что он вспомнит меня, когда будет его использовать». Куда уж прямее намекать?

И Рон, хвала небесам, вспомнил – сразу же, едва осознал истинное значение слова «использовать».

Более того, как бы Гарри ни стремился быть реалистом, отказывая себе в вере, что Дамблдор помогает им, обстоятельства – с легкой руки Директора – складываются так, что отделаться от ощущения, что он их не бросил, у Гарри не выходит – собственно, потому и лыбится весь день.

Ведь потому-то и было Дамблдору столь принципиально важно, чтобы Гарри не просто взял валяющийся в снегу меч, но заполучил его способом поизвращеннее, чтобы напомнить самой глубинной подкорке парня последствия Финала Игры-2 – неуничтожимое ощущение его присутствия, непререкаемую веру его обещанию: «В Хогвартсе, – что значит «Под моим крылом», – тот, кто просит помощи, всегда ее получает». Это очень важно. Это важнее, чем я могу описать.

Гораздо больше, чем Гарри, понимает Рон и о книге Скитер: «…я не думаю, что это какое-то больше дело. Он был очень молод, когда они –», – и, хотя Гарри обрубает его так же, как Гермиону: «Нашего возраста», – слова Рона определенно засядут в его чрезвычайно требовательной к моральному облику тех, кого он любит, голове.

Рон, как и Сири, в свое время развязавший огромный узел сомнений насчет Джеймса, родившийся в Гарри после просмотра худшего воспоминания Снейпа, обладает уникальным даром как-то мимоходом, беспечно обесценивать (в лучшем смысле этого слова) любую драму, которую Гарри в себе взращивает. После разговоров с ним нередко обнаруживается, что проблема, которой Гарри придавал огромное значение, на самом деле – и не проблема вовсе. Иногда фраза «Не парься, Гарри», – обладает гораздо лучшим эффектом, чем всевозможные логические кульбиты.

Впрочем, кульбиты тоже полезны. В конце концов даже маленькая зануда у Гарри в голове не может до бесконечности бегать от очевидного: Дамблдор поступил не так, как поступает он, Гарри, в его возрасте; но и Рон поступил вовсе не так, как Гарри, уйдя из палатки; тем не менее, Рона Гарри простил, так? Так. Упс.

Вечером трио забивается в палатку, прячась от холода, и каждый погружается в свои дела. Гермиона, весь день просидевшая с книгой (или книгами), продолжает чтение. Гарри, сидя у выхода, тренируется в простеньких чарах в исполнении новой палочки, которую Рон забрал у егерей – Гарри ужасно бесит, что палочка не слушается и кажется не в пример слабее его собственной и палочки Гермионы.

Разумеется, в данный момент Гарри еще не понимает этого, но законы магии палочек таковы, что они вряд ли будут работать нормально в руках, которые не выбирали, или которые не отвоевали их у предыдущего хозяина. Вот у Рона обе палочки работают нормально. Он их хозяин – Гарри же палочка не признает. Полочка Гермионы слушается его, потому что знала его долгое время, признает в нем друга хозяйки и повинуется воле хозяйки, искренне отдавшей палочку Гарри. Палочка чувствует себя так же уютно и знакомо с Гарри, как сам Гарри – с палочкой.

Новая полочка, принадлежавшая некогда егерю, совершенно не ложится в руку и, сколько бы Гермиона ни твердила, что все это чушь и надо просто больше практиковаться, не любит Гарри столь же взаимно, как и парень – ее.

Рон, достав из рюкзака, очевидно, одолженный у Билла маленький деревянный радиоприемник, коротко рассказывает друзьям, что существует некая радиопрограмма, которую они просто обязаны услышать, и минут пятнадцать стучит по приемнику палочкой, подбирая пароли («…и нужен пароль, чтобы ее включить… Проблема в том, что я пропустил последний…») – до тех пор, пока Гермиона не поднимается на ноги, и он замолкает в страхе, что надоел ей.

Однако юный Игрок, держа в руках книгу Риты, направляется прямиком к Гарри.

- Я хочу увидеться с Ксенофолиусом Лавгудом, – сообщает Гермиона.

Браво. Что ж, очевидно, в случае Гермионы готовность и силы действовать дальше проявляются гораздо более продуктивно, чем в случае Гарри и Рона, которые весь день просто лыбились.

- Чего? – шалеет Гарри.
- Ксенофолиус Лавгуд. Отец Полумны. Я хочу поговорить с ним, – терпеливо объясняет Гермиона, словно памятуя у том, что общается с умственно отсталым.
- Э… зачем? – аккуратно уточняет Гарри, словно памятуя о том, что общается с агрессивной буйнопомешанной.

Гермиона глубоко вздыхает, очевидно, предвидя, что сейчас ей понадобился вся ее сила убеждения, и сует Гарри под нос книгу Скитер, раскрытую на странице, где приведена копия Того Самого Письма Дамблдора Грин-де-Вальду.

- Это все знак, знак из книги барда Бидля. Посмотри на это! Подпись, – подсказывает она, и Гарри послушно опускает глаза на подпись Директора.

Вместо буквы «А» в имени Альбус стоит знак – треугольник со вписанным в него кругом, разделенный пополам вертикальной чертой.

- Он продолжает все время неожиданно всплывать, не так ли? – тараторит Гермиона. – Я знаю, Виктор сказал, это был знак Грин-де-Вальда, но он точно был на той старой могиле в Годриковой Впадине, а даты на камне значительно древнее, чем время, когда появился Грин-де-Вальд! А теперь вот это! Что ж, мы не можем спросить Дамблдора или Грин-де-Вальда, что это значит – я даже не знаю, жив ли еще Грин-де-Вальд, – «…а то бы полезла ко второму самому Темному волшебнику всех времен с вопросами прямо сейчас!» – но мы можем спросить мистера Лавгуда. Он носил этот знак на свадьбе. Я уверена, это важно, Гарри!

- Слушай, – медленно произносит Гарри после значительной паузы, – нам не нужна еще одна Годрикова Впадина. Мы убедили себя в том, что нам нужно туда пойти, и –

Надо же, какая рассудительность – уверена, Дамблдор и Снейп, слушая трансляцию Финеаса, рыдают от умиления – мальчик растет и старается ответственно подходить к вопросу сохранения жизни и здоровья своих подчиненных. Однако именно в данном случае сие категорически не нужно. Да и подчиненная, разогнавшись, уже вовсю идет на таран:

- Но он продолжает возникать, Гарри! Дамблдор оставил мне книгу барда Бидля, откуда тебе знать, что мы не должны узнать о знаке?

Что ж, практически прямым текстом юный Игрок сообщает Гарри о том, что знает о наличии Игры и почти не сомневается в том, что и в данном конкретном случае она существует. Возможно, всю дорогу до этого момента мы имеем счастье едва ли не прямо наблюдать, в общем-то, обычные метания Гермионы в Игре. Нечто похожее происходило с ней, к примеру, в ее первой Игре с приличным уровнем доступа в 1995 – когда Гермиона, до того активно толкавшая Гарри в сторону формирования ОД, уверенная, что идет по сигнальным маячкам Игры, вдруг попыталась дернуть стоп-кран, засомневавшись, правильно ли она поняла намеки Дамблдора. Обычное дело. Сомнения подобного рода нередко переживали даже Макгонагалл со Снейпом, чего уж говорить о ребенке.

Так происходило все эти долгие годы – Дамблдор постоянно сбивал с толку всех вокруг своими туманными подсказками, загадками, умалчиванием до поры и неожиданными ходами. Все вокруг гадали, что же на самом деле известно Дамблдору, к чему он ведет каждую отдельную Игру и что выкинет и попросит от своих подчиненных (как всегда, не прямо) следующим. Ужасно, когда в тебя верит и на тебя полагается такой человек, как Альбус Дамблдор.

Так, изначально Гермиона была едва ли не однозначно уверена, что Игра существует (потому Гермиона стащила книги о крестражах, любезно оставленные Директором без всякой защиты, потому она практически не была удивлена, что следы медальона обнаруживаются благодаря Кикимеру, и все в таком духе).

А вот в период полной стагнации в палатке, ко всему, расстроенная уходом Рона, она позволила значительно просесть своей вере в Директора и его Игру, боялась сводить вместе вполне очевидные подсказки и делать вообще хоть что-либо. Как раз о ее манере чрезмерно перестраховываться, возникающей в моменты застоя, привычке проверять и перепроверять, прежде чем на что-то решиться, которая иногда приводит ее в тупик нерешительности, особенно, когда ставки столь высоки, и будет говорить Директор, отмечая, что надеялся, что она будет замедлять Гарри, повторю.

Даже сейчас Гермиона тратит целый день, читая и перечитывая все доступные книжки с подсказками. Уверена, помимо творения Риты, она обратилась еще и к сказкам Бидля, и перепроверила словарь рун, и просмотрела даже «Природная знать. Родословная волшебников» («…единственное место, где мне удалось найти фамилию «Певерелл», – скажет Гермиона днем позже. – <…> я одолжила ее у Кикимера») и вновь вернулась к книге Риты, пытаясь отделить мух Скитер от котлет Дамблдора в ней (его подсказок ей, Гермионе, то есть), прежде чем решилась подойти к Гарри.

Меж тем, все идеально складывается в единую цепочку, как и спланировал Директор.

Ибо не только в игре, но и вообще в мире не существует незначительных вещей. Когда-нибудь все дробные части мозаики – триллионы ее частей – обязательно собираются в единое логическое целое, и мы, несчастные муравьи под большим холодным небом, в один миг понимаем, почему все именно так, а не иначе.

Для начала, в книге Бидля, которую Дамблдор подарил Гермионе персонально, от руки выведен Тот Самый Знак. Потом оказывается, что сей знак носит отец той, которая с 1995 года редисок Игры в ушах скрыть все никак не может, о чем Гермионе прекрасно известно. Тут же выясняется, что это – старый знак Грин-де-Вальда, о чем Гарри сообщает человек, втаскиваемый в Игру еще с 1994 года. Затем Тот Самый Знак появляется в Годриковой Впадине, куда ребята не могли не пойти.

Тут уж даже отчаявшаяся Гермиона понимает, видя знак на могиле Певерелла, что Дамблдор, у которого все для чего-то существует, а каждая пылинка улетает сразу в вечность, и ресницами не дрогнет в Игре просто потому, что захотелось моргнуть. А потому быстро просматривает все, что имеется в наличии из литературы на предмет неизвестной фамилии: «Я просмотрела его после того, как увидела имя на могиле, - на следующий день признается Гермиона; учитывая, что она вряд ли делала это в те дни и ночи до возращения Рона, ибо была слишком занята или измотана, нужно признать, что 27 декабря стало тяжким литературным днем для юного книжного червя. – Если бы он был хоть как-то известен или сделал что-либо важное, я уверена, он был бы в одной из моих книг».

Но единственный справочник, который содержит эту фамилию, был найден Гермионой не где-нибудь, а в каморке Кикимера. Как в ней осталась книга, если Назем все подчистил после смерти Сири?

Что ж, если Дамблдор в Игре-6 обещал потрясти Флетчера, значит, это он и сделал – а книгу вернуть на место мог забегавший на Гриммо после смерти Дамблдора Снейп. Причем она буквально бросалась в глаза, ибо была единственным, что оставалось в каморке. Книжный клептоман Гермиона просто не могла ее не взят – книга буквально требовала того, вопия, что она – часть Игры, что подозрительная девушка легко могла вычислить.

Более того, совершенно случайно (очевидно, так) в той же Годриковой Впадине, в доме, в который ребята просто не могли не зайти, попадается вторая книга – творение Скитер, которое, как всякое несчастное печатное издание, не могло не быть прочитанным Гермионой от корки до корки. После чего вдруг выходит, что все терзания Гарри по поводу содержимого данного шедевра – сторона побочная.

Из главного на опешившую Гермиону вылезают: а) Грин-де-Вальд; б) опять Тот Самый Знак. И ведь нельзя не обратить внимание, что в книге приведена не простая перепись письма Директора Геллерту, а именно копия, где отчетливо виден знак. Знак, появившийся задолго до Грин-де-Вальда именно там, куда Грин-де-Вальд зачем-то внезапно приехал. Это же не просто сигнальный маячок, это уже факел и вопящая сирена.

Окончательно добивают Гермиону истории про лань («Но это должен был быть Патронус! – хмурясь от концентрации («Игра?!»), воскликнула девушка прошлой ночью, когда Гарри и Рон рассказывали, что произошло, пока она спала. – Ты не видел, кто его наколдовал? Ты никого не видел? И он привел тебя к мечу! Я не могу в это поверить!») и Деллюминатор – основной детонатор всего мозгового процесса Гермионы в этот день.

Ведь на отчаянное гаррино: «Вот опять! Мы продолжаем пытаться убедить себя, что Дамблдор оставил нам секретные знаки и ключи –», – Рон совершенно резонно, озвучивая мысли юного Игрока, замечает: «Деллюминатор оказался весьма полезным». Доказательство железное – и даже Гарри нечего возразить. Да, тяжко верить, когда ничего не видно – но Рон стоит перед ним. Факт.

Наконец, последнее в цепочке – Ксено с самого начала Игры-7 едва ли не красной тряпкой размахивает, всячески показывая, что ребята могут к нему обратиться, и Рон немедленно это подтверждает: «Это не будет, как с Годриковой Впадиной. Лавгуд на твоей стороне, Гарри, «Придира» была за тебя все это время, она продолжает всех убеждать, что они обязаны тебе помочь!» Финиш.

- Я уверена, это важно! – горячо повторяет Гермиона.
- Но вам не кажется, если бы так было, Дамблдор бы сказал мне прежде, чем умер?
- Может… может это что-то, что тебе нужно узнать самому, – предполагает Гермиона.

Все. Она вырулила. Не совсем и не во всем, но общую идею она схватила. А самое главное – только что донесла ее Гарри.

- Да, – поддерживает подлизывающийся Рон, – это имеет смысл.
- Нет, не имеет, – выплевывает Гермиона.

Разумеется, не имеет, это же Дамблдор.

- Но я все равно думаю, что мы должны поговорить с Лавгудом, – заканчивает девушка. – Символ, который связывает Дамблдора, Грин-де-Вальда и Годрикову Впадину? Гарри, я уверена, нам нужно о нем знать!

Объединенные силы вышедшей на тропу Игры Гермионы, отбросившей в сторону свою осторожность (раз Игра, значит, будет и подстраховка от Директора на случай чего), и Рона, пытающегося снискать прощения Гермионы, не оставляют Гарри никаких шансов.

- Ладно, – соглашается парень. Только когда увидим Лавгуда, может, попытаемся найти еще крестражи, а?

Впервые прозвучавший мотив «Дары или крестражи» оказывается быстро отброшен в стороны выяснениями личных отношений. Когда Гарри укоряет Рона в том, что он просто подлизывается, Рон беззаботно заявляет, что «в любви и на войне все средства хороши».

Утром 28 декабря трио трансгрессирует на залитый солнцем высокий холм над Оттери-Сент-Кэтчпоул и некоторое время в молчании вглядывается в сторону Норы, которую не может видеть. Именно в этот момент после фразы Рона: «Странно быть здесь и не зайти», – и выясняется, что последние месяцы он провел у Билла, у которого почерпнул столь много полезной информации об устройстве нового миропорядка. Ну и Билл, уверена, многое почерпнул у Рона о ребятах.

Спустя несколько часов изнуряющих поисков (Гарри по настоянию Гермионы парится под мантией-невидимкой) – поскольку Рону было известно лишь примерное положение дома Лавгудов по отношению к Норе – ребята, наконец, упираются взглядом в самый странный дом на планете, похожий на гигантскую ладью.

Таблички на калитке подсказывают, что хозяина этого дома ребята определили верно, и трио быстренько проходит по петляющей по неопрятному и странному саду тропинке к двери с молотком в виде орла.

С одной из веток белой омелы у входной двери за детками с любопытством наблюдает небольшая сова.

Гарри, сняв мантию-невидимку, дожидается, пока Гермиона трижды постучит в дверь – и дева успевает отскочить, ибо неухоженный, абсолютно неопрятный, босой и немытый Ксено резко открывает дверь спустя каких-то 10 секунд.

- Что? Что такое? Кто вы? Что вы хотите? – истерично высоким дрожащим голосом вопрошает он.

Что ж, по всей видимости, ребята застают Ксено в момент едва ли не высшего отчаяния. Он уже предпринял две – довольно абсурдные, если честно – попытки вернуть дочь, справил Рождество в ее отсутствие и не видел совершенно никакого способа с ней воссоединиться. А тут вдруг на пороге его дома появляется Гарри. Совершенно естественно, его рот тут же принимает идеальную форму большой буквы О.

Гарри представляется и протягивает Руку. Ксено игнорирует предложение к рукопожатию, слишком сконцентрировавшись на разглядывании шрама Гарри.

- Не против, если мы войдем? Мы бы хотели вас кое о чем спросить.

- Я… я не думаю, что это благоразумно, – шепчет Ксено. Он сглатывает, и его взгляд быстренько пробегается по саду. – Довольно большой шок… Честное слово… я… я боюсь, я не думаю, что мне следовало бы –
- Это не займет много времени, – слегка разочарованно перебивает Гарри.
- Я – о, хорошо. Входите, быстро. Быстро!

Трио едва успевает переступить порог, как Ксено захлопывает дверь за их спинами.

- Вам лучше подняться, – Ксено ведет ребят вверх по спиралевидной лестнице, которая начинает ровно в середине абсолютно круглой кухни, каждый свободный сантиметр которой расписан птицами, насекомыми и цветами ярких тонов в стиле Полумны. Ксенофолиус выглядит в высшей степени сконфуженным.

Комната наверху, тоже совершенно круглая, завалена книгами и бумагой сверху донизу – очевидно, Лавгуд имел обыкновение систематизировать документы по принципу Первой Подвернувшейся Поверхности. Аккуратные модельки неизвестных существ, хлопая крыльями и стрекоча, висят под потолком, а рядом с рабочим столом грохочет огромный старомодный, магически усовершенствованный печатный станок, выплевывая свежие копии нового выпуска «Придиры».

Настолько нового и оригинального, что Ксено спешит набросить на него скатерть (якобы, чтобы приглушить звук), скрыв от глаз ребят. Примерно получасом позже станет совершенно ясно, почему – на первой полосе нового номера красуется лицо Гарри вместе с припиской: «Нежелательное лицо №1» и объявленной наградой за его поимку.

Итак, судя по всему, опешивший от внезапного появления Гарри на пороге его дома Ксено первой своей реакцией выдает все основное – и лучшее – в своей натуре – он стремится не пустить ребят в дом. Однако вполне естественное желание спасти родную дочь пересиливает, и Ксено побыстрее затаскивает детишек внутрь (вдруг увидит кто из соседей, или детки передумают, или что-то еще) и ведет сразу в гостиную-кабинет, прямиком на второй этаж, откуда, согласитесь, выбраться значительно тяжелее, чем с первого.

На ходу он продумывает нехитрый план – отлучиться вниз под благовидным предлогом, отправить сову Пожирателям, а затем забалтывать ребят до тех пор, пока они не примчатся.

Сильно смущают его одновременно три вещи, потому он и выглядит столь раздерганным: собственный печатный станок, боязнь проколоться перед ребятами и (или) не удержать, а также осознание того, что он делает Очень-Очень Нехорошую Вещь. Со станком он худо-бедно справился, совесть заглушит какой-нибудь другой скатертью, а вот вопрос с тем, чтобы взять себя в руки и продержать ребят в доме столько, сколько потребуется, стоит остро.

Как ни удивительно, а сосредоточиться ему помогает не кто-нибудь, а Гермиона – вклинившаяся в разговор, не успел Гарри даже предложение закончить, с визгом о роге взрывопотама, угрожающе висящим на дальней стене.

В завязавшемся споре о том, какому существу принадлежит рог на самом деле, Ксенофолиус немного успевает расхрабриться. Однако в следующую же секунду, обрубив возражения Гермионы и вновь обратившись к Гарри, опять заметно сникает:

- …так почему вы пришли сюда, мистер Поттер?
- Нам нужна помощь.
- Ах. Помощь. Хмм.

Он вновь вглядывается в шрам Гарри. На его лице одновременно отражаются ужас и оцепенение в стадии, близкой к гипнозу.

- Да. Дело в том… что помогать Гарри Поттеру… весьма опасно.
- А разве не вы продолжаете всем говорить, что их первейшая обязанность – помогать Гарри? – не понял Рон. – В вашем журнале.

Ксено бросает быстрый взгляд на печатный станок. В принципе, люди умные уже бы догадались посмотреть, что он там печатает. Ну а детки – воспитанные.

- Э – да, я выражал это мнение. Тем не менее –
- Это должны делать другие, но никак не вы лично? – грубо интересуется Гермиона.

Ксено не отвечает. Как загнанный зверь, он продолжает сглатывать, и глаза его бегают меж ребят, словно он что-то быстро соображает и вычисляет в мучительной внутренней борьбе.

Уж не знаю, на что он решился бы в итоге, но к тому, на что он решается по факту, его вновь подталкивает Гермиона, нажав на красную кнопку внутри его несчастной отцовской головы:

- А где Полумна? Давайте спросим, что она думает.

Ксено едва не поперхнулся воздухом. С огромным трудом взяв себя в руки, он дрожащим тихим голосом, наконец приняв окончательное решение, произносит:

- Полумна внизу у ручья, ловит Пресноводных Заглотов. Она… ей понравится, что вы здесь. Я пойду позову ее, а потом – да, хорошо. Я постараюсь вам помочь.