Пока Рон и Гермиона рассуждают о моральном облике отказывавшегося помочь Гарри Ксено, который вышел на улицу якобы затем, чтобы позвать Полумну, Гарри подходит к окну. Через несколько мгновений мимо окна пролетает птица – та самая маленькая сова, встретившаяся ребятам у входной двери. Я полагаю, именно в этот момент Ксено отправляет сообщение Пожирателям. Теперь все, что ему остается делать – тянуть время, дожидаясь облавы и ни за что не выпуская детишек из дома.

Отвернувшись от окна, не имея больше сил в тоске вглядываться в послеполуденную даль, скрывающую от Гарри Нору с ее обитателями, Гарри по обыкновению, оставшись в чужом личном пространстве без хозяина пространства, немедленно начинает совать нос не в свои дела и вещи.

Для начала парень сует его к каменному бюсту Кандиды Когтевран, на голове которой красуется нечто абсолютно астральное (если говорить дипломатично): по бокам торчат изогнутые золотые штуковины, напоминающие слуховые рожки; через темя идет кожаная полоска с укрепленными на ней сверкающими синими крылышками, а лоб охватывает другой ремешок, к которому прицеплена оранжевая редиска.

- А, вы заметили мое любимое изобретение, – говорит вернувшийся в комнату Ксено.

Сунув поднос с разнокалиберными чашками и пыхтящим чайником Гермионе в руки, он шлепает в резиновых сапогах прямиком к Гарри.

- Смоделировано, достаточно подходяще, на голове прекрасной Кандиды Когтевран. «Ума палата дороже злата»!

Он указывает на слуховые рожки:

- Это сифоны для мозгошмыгов – чтобы убрать все отвлекающие источники из пространства, окружающего мыслителя. Это, – Ксено тыкает пальцем в крылышки, – пропеллер австралийской веретеницы для возвышенного образа мыслей. Наконец, – Ксено указывает на редиску, – Слива Цепеллин для обострения восприимчивости ко всему необычному.

Понятное дело, Ксено заговаривает ребятам зубы, как только может, однако эта, с позволения сказать, тиара всплывет в жизни Гарри еще не раз и даже не два – и в итоге именно воспоминание о ней в Финале поможет парню решить задачку о загадочном пятом крестраже, оставленную коварным Директором на сладенькое. Слишком уж счастливое совпадение.

Полумна весной скажет о тиаре: «Папочка сделал тиару. Ну, правда, больше похоже на корону. Да, он пытается восстановить утерянную диадему Когтевран. Он думает, он идентифицировал большую часть главных элементов к этому времени. Добавление крыльев австралийской веретеницы действительно внесло изменения –». Девушка вспомнит (и напомнит Гарри) о ней и позже, в начале Финала: «Ну, есть утерянная диадема. Я рассказывала тебе о ней, помнишь, Гарри? Утерянная диадема Когтевран. Папочка пытается сделать ее копию». Создается впечатление, что Полумна, размахивая редисками Игры еще с 1995 года, очень даже в деле в той линии Игры, что о крестражах – если не вообще, то о пятом уж точно.

Ну вот и что, в таком случае, мешало Дамблдору к концу Игры-6 (или даже непосредственно в этой Игре) лично или через Флитвика намекнуть ей о тиаре и необходимости ее восстановления? Да ничего. Может, он и бюст Кандиды Ксено подарил (вместо или вместе с значком Даров, например), как компенсацию за то, как обошлись с его дочерью в Министерстве в Финале Игры-5 – сказал, мол, вот вам бюст, к сожалению, не могу подарить вам тиару, но я уверен, вам под силу будет ее воссоздать, может быть, она даже поможет вам в вашем поиске Даров. Ксено ведь любит делать всякие модели – и Директор, и Полумна вполне могли убедить его, что это исследование окажется весьма интересным.

О том, что Ксено – второе лицо в этой истории восстановления пропавшей тиары, косвенно свидетельствуют, во-первых, его фраза о том, что изобретение смоделировано на голове Когтевран, и это «весьма подходяще» – будто бюст попал к нему в руки от неких третьих лиц (ибо, если бы он нашел его сам, Ксено похвалил бы себя другой фразой, например: «Я весьма подходяще подобрал для этого…» – так было бы логичнее; а то он будто отвешивает поклон другому человеку, постаравшемуся для него).

Во-вторых, как и рог «кизляка», он готов был отдать эту тиару Пожирателям в обмен на Полумну («Помнишь, что было на прошлой неделе? Когда ты хотел обменять свою дочь на ту тупую тиару? А на неделе до того, когда ты подумал, что мы вернем ее, если ты предоставишь нам доказательства, что существуют морщерогие кизляки?»). Как будто ему казалось, что Полумна едва ли не равноценна тем вещам, которые для нее очень важны. То, что рог ей важен (или так думает Ксено), Лавгуд озвучивает сам – он купил его в качестве подарка дочери. Вполне возможно, что, по мнению Ксено, тиара так же важна Полумне. Мнение Лавгуда весьма логично, если вообразить, что Полумна именно настаивала на создании тиары.

Причем уже к весне становится очевидным, что сама Полумна о своей роли в истории с тиарой знает гораздо больше Ксено, готового так легко расстаться со своим «любимым изобретением» (значит, не так уж оно ему и важно) – именно о ней она вдруг начнет говорить в коттедже у Билла (и еще неизвестно, как много бы она рассказала об оригинале диадемы Кандиды, если бы ее не прервал Люпин) и первая вспоминает в Финале (мол, Гарри, ты глупый или ударился? я же рассказывала!), к моменту которого уже едва ли не до конца сечет, зачем вся эта возня с тиарой затевалась Дамблдором в их семье изначально.

Еще один аргумент в пользу того, что копию тиары Ксено принялся мастерить вовсе не десятилетия назад, а где-то в начале Игры-7, кроется в замечании Полумны о том, что ее отец добавил крылья австралийской веретеницы, а также в шутке Рона о том, как удивительно, что Ксено не надел тиару летом на свадьбу Билла и Флер. Выходит, летом она была, по меркам Лавгудов, не готова. Однако я сомневаюсь, что идея добавления крыльев веретеницы созревала у Ксено годами – возможно, он присовокупил их к тиаре через неделю после свадьбы, может, через месяц – в любом случае, как ни крути, а создавать это десятилетиями он мог бы сильно вряд ли.

Изобретение новое (потому и любимое), и, судя по осведомленности о нем Полумны, она получала от отца письма с описанием его работы. Возможно, потому что слишком очевидно демонстрировала горячую заинтересованность.

Наконец, любопытно, что бюст Кандиды с тиарой торчит в этой гостиной-мастерской, по поводу которой у Гарри возникает первейшая ассоциация – Выручай-Комната. Более того, Комната, представшая перед ним в образе Комнаты Забытых Вещей – в тот самый раз, когда Гарри в панике прятал в ней книгу Принца-Полукровки. Когда запихнул ее в какой-то комодик, а на него поставил чей-то бюст, нахлобучил парик ему на голову и завершил композицию… потускневшей от времени серебряной тиарой. Той самой.

Нет, я не утверждаю, что сходство гостиной-мастерской Лавгуда с Комнатой Забытых Вещей подстроено (хотя Дамблдор и мог бы надеяться, что сходство Гарри обнаружит, но – не принципиально). Я лишь в восхищении отмечаю (и не в первый раз), как точно работает подсознание подростка.

- Позвольте вам предложить настой лирного корня? – спрашивает Ксено, возвращаясь к подносу, аккуратно водруженному Гермионой на один из заваленных столиков. – Мы сами его делаем.

Объяснив, что Полумна почти наловила Заглотов, коих должно хватить на суп для всех, он приглашает ребят присесть за столик, усаживается в кресло сам, убрав с него угрожающе огромную кипу бумаг, скрещивает ноги в резиновых сапогах и смотрит на Гарри.

- Итак, чем я могу вам помочь, мистер Поттер?
- Ну, – говорит Гарри после ободряющего кивка Гермионы, – тот символ, который вы носили на шее на свадьбе Билла и Флер, мистер Лавгуд. Нам интересно, что он значил.

Ксено поднимает брови. Очевидно, к такому вопросу он не был готов.

- Вы имеете ввиду знак Даров Смерти?

К этому вопросу уже оказались не готовы Гарри с ребятами.

- Даров Смерти? – переспрашивает парень.
- Правильно, – соглашается Ксено. – Вы не слышали о них? Я не удивлен. Очень, очень немногие волшебники верят в это. Посмотрите на того молодого человека на свадьбе вашего брата, – он кивает Рону, – который атаковал меня из-за того, что заметил символ всем известного Темного волшебника! Такое невежество. Нет ничего темного в Дарах – по крайней мере, в таком грубом смысле. Символ просто можно использовать, чтобы показать себя другим сторонникам в надежде, что они помогут с Квестом.

Многозначное заявление. О чем говорит Ксено? О Квесте поиска Даров или о Квесте в Игре? Уверена, Дамблдор, знакомый с терминологией тех, кто ищет Дары, был крайне воодушевлен идеей рассказать о них Гарри именно устами Ксено – Слепого Игрока, который, сам того не ведая, поможет подростку разобраться именно в Большой Игре. Очень уж хорошо подходит под ее описание слово «Квест».

Ксено добавляет в чашку сахар и отпивает настойку.

- Простите, но я все еще не понимаю, – Гарри, не желая казаться невежливым, тоже отпивает из своей чашки и чуть не задыхается – вкус настойки, в которой, может и плачет тихо от одиночества витамин-другой, как-то попавший в ужасную компанию, отвратителен.

Весьма, кстати, хитровывернутый ход Ксено, который отлично помогает тянуть время – ясно, что трио, добрые, воспитанные дети, не уйдут по крайней мере до тех пор, пока не допьют это творение кулинарного мастера Лавгуда (ибо невежливо; англичане). А допить эту гадость быстро не получится ни за что на свете. Чему Ксено крайне рад, громко причмокивая собственной порцией гадости.

Не уверена, что он понятия не имеет, насколько противна эта бурда. Подобно Рите Скитер, которая не верит ни единому собственному слову из всех написанных и глубоко презирает тех, кто ему таки верит, Ксено отлично понимает, каков его образ, и крайне многообразно использует его, потешаясь над окружающими, которых стесняют рамки так называемых общепринятых норм. Абсолютно уверена, они с Дамблдором вовсю наслаждались компанией друг друга – столько общего – и заинтересованность в Дарах, и взгляды на жизнь, и окружающесмутительные шуточки…

- Ну, видите ли, – поясняет Ксено, – те, кто верит, ищут Дары Смерти.
- Но что такое Дары Смерти? – начинает терять терпение Рон.
- Я полагаю, вы все знакомы со «Сказкой от трех братьях»?

Гарри говорит, что нет, в то время как Рон и Гермиона хором отвечают: «Да».

Ксено серьезно кивает.

- Ну-ну, мистер Поттер, все начинается со «Сказки о трех братьях»… у меня где-то была… – Он смутно оглядывает баррикады бумаг и книг, которыми завалена комната, однако Гермиона уже вытаскивает книгу из своей сумочки. Если даже воспоминание Снейпа о том, что предшествовало операции «Озеро, меч и лань», правда, и Финеас может слышать ребят лишь при открытой сумочке, то в данную минуту и он, и Дамблдор со Снейпом точно понимают, что у ребят происходит. Ибо Гермиона произносит:

- У меня есть книга, мистер Лавгуд, прямо здесь.
- Оригинал? – резко интересуется Ксено.

Эта резкость не вполне объяснима. Возможно, он просто нервничает в ожидании Пожирателей. А может быть, копий книг в оригинале не так уж много и сохранилось. Их владельцев можно пересчитать по пальцам, и, вероятно, Ксено их знает. Возможно, он догадывается, кому принадлежала книга до Гермионы. В любом случае, настроения это ему не прибавляет и намерений не изменяет, поэтому после кивка Гермионы наш новоявленный лектор продолжает:

- Что ж, тогда почему бы вам не прочесть ее вслух? Лучший способ удостовериться, что мы все понимаем.

И Гермиона так и делает. Ксено не слишком обращает внимание ни на ее чтение, ни на небольшие споры и уточнения ребят, которыми оно прерывается. Он все смотрит в окно на небо, и проходит несколько мгновений, прежде чем Лавгуд осознает, что Гермиона завершила чтение, и отворачивается от окна, произнеся:

- Ну вот. Это – Дары Смерти, – добавляет он, глядя на непонимающие физиономии детишек, и рисует им знак на кусочке пергамента, объяснив, какая фигура символизирует какой из Даров.
- Но в сказке нет упоминания «Даров Смерти», – возражает Гермиона.
- Ну, конечно, нет, – чопорно и самодовольно соглашается Ксено. – Это детская сказка, рассказанная скорее, чтобы развлечь, а не проинструктировать.

Что ж, при всей своей кажущейся свихнутости и сумасшедшинке, Ксенофолиус вовсе не идиот. Он отлично понимает, что есть сказка и вымысел, и на личном примере красноречиво доказывает, что количество человеческих заскоков, хоть и велико, безграничным быть не может. Ксено верит в мозгошмыгов и чудесные свойства супа из Заглотов, однако он прекрасно разбирается в том, как устроены легенды, опутывающие все, сколько-нибудь значительное, особенно если оно случилось давным-давно. Как и Дамблдор, Ксено признает существование братьев и предметов, которые они изобрели, но совершенно не верит в то, что их им в руки дала сама Смерть.

- Те из нас, кто все это понимает, тем не мене, признают, что древняя история говорит о трех предметах, или Дарах, объединив которые, человек сможет стать Хозяином Смерти.

Однако и сказка, и легенда, и сумрачные перспективы, которые могут подарить Дары, если их когда-нибудь удастся объединить, чего веками никому не удавалось, меркнут для Ксено, который вновь смотрит в окно и тихо произносит:

- Должно быть, Полумна уже наловила достаточно Заглотов.

Что в переводе означает: «Эй, Пожиратели, вы где? Я не уверен, что смогу развлекать детишек достаточно долго. Сказку мы уже прочитали, вроде все я уже им пояснил…»

Плевать Ксено на этот Квест и эти Дары – он выглядит, как лектор, отлично знакомый с темой занятия, но одновременно не питающий к ней особого интереса и не питающий надежду в себе, что хоть один из его тупиц-студентов поймет, о чем он им рассказывает. Возможно, когда-то он горел этими Дарами так же сильно, как Дамблдор и Геллерт, но его интерес давно поутих. Уверена, изредка он, конечно, мечтает о том, как здорово было бы собрать все Дары вместе, но эти мечты не являются ни жгучим желанием, ни одержимостью – они не толкают его на действия, не составляют его жизнь. Весьма, кстати, здравый подход к оной и правильная расстановка приоритетов.

- Когда вы говорите «хозяин Смерти» --, – начинает Рон.
- Хозяин, – беспечно взмахивает рукой Ксено. – Победитель. Завоеватель. Как угодно.
- Но тогда... вы имеете ввиду… – Гермиона всячески старается скрыть быстро взбухающий скептицизм в своем тоне, – что вы верите, будто эти предметы – эти Дары – на самом деле существуют?

К счастью или к сожалению, Гермиона сама протягивает Ксено спасительную соломинку: растянуть время и удержать ребят возможно с помощью зарождающегося спора, в ходе которого, так уж и быть, Ксено, вероятно, что-нибудь добавит к своему (и Бидля) рассказу.

- Ну конечно, – Лавгуд поднимает брови.
- Но, – скептицизм Гермионы начинает откровенно менять ее голос, – мистер Лавгуд, как вообще возможно верить –
- Полумна мне все о вас рассказала, юная леди, – перебивает Ксено. – Вы, я так понимаю, не глупы, но болезненно ограничены. Зашорены. Косны.

В который раз Гермиона входит в соприкосновение с вещами подобного рода (верой, если в общем) и в который раз вступает в спор с людьми, их защищающими. Впрочем, хоть что-то в этой жизни меняется: за подобные слова Трелони года четыре назад чуть хрустальным шаром по голове не получила. Сейчас же Ксено откровенно ее провоцирует (если Полумна рассказала ему о своей подруге, то рассказала в захлебывающихся хорошестью деталях – из которых он, человек проницательный, вполне мог вынести и то, как Гермиона отреагирует на те или иные слова), чтобы завязался жаркий спор.

И Гермиона поддерживает этот спор, вовсе не спеша швыряться предметами:

- Мистер Лавгуд, мы все знаем, что существуют такие вещи, как мантии-невидимки. Они редки, но они существуют. Но –

Однако именно своей непробиваемой логикой Гермиона и роет себе могилу. Ксено дает такое описание мантии, против которого Гермиона ничего не в состоянии возразить – мантия такого рода находится в непосредственном обладании Гарри.

Ксено приводит вполне четкие доказательства существования палочки, след которой действительно просматривается в истории, если взглянуть на нее с этого угла, и Гермиона хмурится, признавая, что рассказы о сильнейших палочках и их владельцах действительно то и дело всплывают – даже профессор Биннз (несомненно, случайно) упоминал о некоторых из них.

И даже в споре о Камне, существование которого ничто объективно не доказывает, Ксено отправляет Гермиону в нокаут:

- Ладно. Скажем, мантия существовала… но что о Камне, мистер Лавгуд? Та вещь, которую вы назвали Воскрешающим Камнем?

- А что о нем? – Ксено в очередной раз отводит взгляд от окна.
- Ну, как он может быть реальным?
- Докажите, что нет.

Создается впечатление, что еще немного – и Гермиона начнет кидаться хрустальными шарами.

- Но это – прошу прощения, это просто смехотворно! Как я вообще могу доказать, что его не существует? Вы ожидаете, что я должна – исследовать всю гальку в мире? Я имею ввиду, вы можете утверждать, что все реально, если единственное основание веры в это – то, что никто не доказал, что этого не существует!
- Совершенно так. Рад видеть, что вы немного приоткрываете свой разум, – спокойно замечает Ксено.

Больше он о Камне не говорит ничего, и это сильно сбивает с толку – неужели молчание Лавгуда о Камне сродни громкому молчанию Дамблдора о пятом крестраже? Неужели Ксено знает, что можно ребятам рассказать, а чего не следует? Ведь именно Камень, по замыслу Директора, Гарри стоит искать в последнюю очередь.

Однако здесь, скорее всего, роль опять играет личность лектора. Камень интересен самому Ксено меньше всего – ни ясных доказательств и следов его существования ни сыскать, ни практической пользы не придумать. В отличие от Геллерта, Ксено не мечтает с его помощью сделать армию инферналов. В отличие от юного Дамблдора, Лавгуд слишком практичен, чтобы не понимать, к чему может привести общение с умершими близкими. Камень интересует Ксено, как вещь, дополняющая коллекцию Даров, и, возможно, вдохновение для философских размышлений. Но в споре с Гермионой озвучивать это нет ни смысла, ни необходимости. То, что тема о камне замалчивается, не получив развитие, весьма удобно для Игры, однако от самой Игры тут разве лишь умение Дамблдора делать точные ставки на правильных лекторов.

Немного помолчав, Гермиона, кажется, обретает какое-то подобие второго дыхания. Во всяком случае, она берет себя в руки, откладывает в сторону виртуальный хрустальный шар, которым собралась было швыряться, и таки задает интересующий ее вопрос:

- Мистер Лавгуд, а семья Певереллов имеет какое-либо отношение к Дарам Смерти?

Она попадает в самую точку, ибо Ксено выглядит ошеломленным. Он выпрямляется в кресле и пялится на Гермиону. Так лекторы, фоном размышляя о тупоголовости своих студентов и бессмысленности бесед с ними, вдруг с удивлением обнаруживают, что их студенты вовсе не так пусты, как им казалось, и, возможно, из них выйдет какой-то толк.

- Но вы вводили меня в заблуждение, девушка! – восклицает он. – Я думал, вы новичок в Квесте Даров! – нет, это не заблуждение, она действительно новичок; просто у Гермионы было достаточно времени и подсказок, чтобы сформулировать правильные вопросы. – Многие из нас верят, что Певереллы имеют все – все! – отношение к Дарам.
- Кто такие Певереллы? – не понимает Рон.
- На могиле со знаком было имя, в Годриковой Впадине, – поясняет Гермиона, внимательно наблюдая за Лавгудом. – Игнотус Певерелл.
- Точно! – восклицает Ксено. – Символ Даров Смерти на могиле Игнотуса – решающее доказательство!
- Чего? – продолжает не понимать Рон.
- Ну, того, что три брата из сказки на самом деле были троими братьями Певерелл – Антиох, Кадмус и Игнотус! Что они были первыми владельцами Даров!

Вновь бросив взгляд за окно, Ксено поднимается на ноги, берет поднос и уже с лестницы приглашает ребят остаться на ужин. Ясное дело, Пожиратели не торопятся откликаться на его зов после двух провальных визитов, а Ксено, в свою очередь, уже исчерпал все вдохновение развлекать детишек болтовней. Он нервничает, и ему необходимо время взять себя в руки, пока ребята не видят.

Трио же, оставшись наедине, принимается развлекать себя болтовней самостоятельно.

- Что думаете? – спрашивает Гарри у друзей.

Развернувшаяся дискуссия во всех красках показывает, что, во-первых, ребята очень разные и проявляют эту разность во всей красе, а во-вторых, что оба скептика команды все-таки сомневаются в своих скептических настроениях – иначе бы они не участвовали в споре.

Это все Арка в Министерстве и голоса за вуалью снова и снова. Рон сначала не верит вовсе и готов посмеяться, затем задумывается о том, каким из Даров он бы хотел обладать («Непобедимая палочка, Гермиона, ну же!»), затем придумывает целый план, как им обладать разумно («…если не треплешься о ней…»), а затем задумывается предметно: «Хотя что насчет мантии? Разве вы не поняли, что он прав? Я так привык к мантии Гарри и тому, насколько она хороша, что никогда даже не размышлял. Я никогда не слышал о таких. Она абсолютно надежна <…>. Мне раньше не приходило в голову, но я слышал, что чары изнашиваются, когда мантии стареют, или их прорывают заклинания, поэтому получаются дырки. Мантия Гарри принадлежала его папе, так что она не совсем новая, правда? Но она просто… идеальна!» И в итоге Рон уже ни в чем не уверен, раздираемый собственными мечтами, дедукцией, категорическим отказом Гермионы поверить и мечтательной верой Гарри.

Гарри потихоньку все больше проникается историей о Дарах. Хотя ему хотелось бы иметь что-нибудь непобедимое, вроде палочки (весьма понятно, учитывая положение подростка), и он даже мельком мечтает о том, что таковой была его палочка с пером феникса, он все-таки выбирает Камень в качестве лучшего из Даров – понятно, что ему бы хотелось иметь доступ к мертвым, его все время тянет в эту весьма мистическую область, и это тоже объяснимо обстоятельствами его жизни. Гарри вообще по жизни более восприимчив ко всему мистическому и потустороннему, склонен к маниям и взращиванию в себе навязчивых идей. Кроме того, вся эта весьма романтичная история о трех братьях притягательна настолько, что он просто не может ею не проникнуться. На что, как говорится, и был расчет.

Гермиона, которая выбрала бы мантию, что весьма практично, в спорах с Роном никак не может обойти аргумент об идеальном состоянии мантии Гарри, однако изо всех сил стремится твердо стоять на земле. Ярый материалист, разочарованный Лавгудом и раскаивающийся в потере времени с ним, она продолжает утверждать, что непобедимых палочек не существует, и что палочка хороша лишь настолько, насколько хорош волшебник, ее использующий.

Почему-то особенно сильно ее задевает идея существования Воскрешающего Камня – возможно, потому что его сила и история уж слишком нематериальны, и, когда разговор заходит о нем, он автоматически заходит и о потустороннем – то есть чем-то, что не имеет земли, на которую можно уверенно стать. Гермиону такие темы пугают, что выражается в ее крайнем скептицизме и раздражении.

Обращение всех троих с подобными областями сравнимо с их обращением с метлами – Гарри чувствует себя превосходно в воздухе; Рон неплох, иногда даже талантлив, но ему остро не хватает уверенности, веры; Гермиона боится, не умеет и не любит летать.

При этом ее логика сладко спит в моменты, когда ей следовало бы задаться вопросом: если она допускает существование Философского Камня, почему отрицает существование Воскрешающего? Она, до 11 лет не подозревавшая о мантиях-невидимках, летающих метлах и всем прочем, охотно верит в них, но не верит в Воскрешающий Камень. Почему?

Вот Гарри верит во все подряд, потому что верит в саму магию во всей полноте ее и не боится ее, а любит. Гермиона же верит избирательно и Камня, Даров, а также их возможностей, на самом деле очень боится.

Пока ребята спорят, Гарри принимается бродить по этажу, практически не слушая, поглощенный в свои активно формирующиеся мечтания. Достигнув лестницы, он автоматически поднимает глаза наверх и мигом возвращается в реальность, удивленный – на него сверху вниз глядит его собственное лицо. Спустя мгновение осознав, что это не зеркало, но картина, Гарри немедленно сует свой любопытствующий нос прямиком в комнату Полумны, полностью проигнорировав замечание Гермионы.

Надо сказать, его любопытствующий нос еще ни разу в жизни так сильно Гарри не выручал.