«Дары смерти не могут существовать», – на все лады снова и снова повторяет Гермиона, отказываясь воспринимать всерьез аргументы Гарри о том, что в Тайную Комнату тоже никто не верил, и его доводы, что по крайней мере уж мантия-то существует.

Набравшись сил и чувствуя себя более уверенно в споре с привычным другом, чем с незнакомым Ксено, Гермиона с типично гермионистой напористостью игнорирует факты, на протяжении веков интенсивно глаголющие о существовании Старшей палочки, и сосредотачивается на том единственном, что одновременно меньше всего доказуемо и больше всего ее пугает – Воскрешающем Камне: «Работать? Работать? Рон, он никогда и не работал! Нет никакого Воскрешающего Камня!» – жирным курсивом вопит девушка, вскакивая на ноги, когда Рон, уже во все и разом поверивший, в шоке интересуется, продолжает ли Камень работать после того, как Дамблдор уничтожил крестраж.

Рассуждения Гарри о жизни с мертвыми пугают Гермиону. Его огромные скачки вперед в понимании шифров Дамблдора приводят в ужас своей экспрессивностью и масштабностью. А еще – заставляют подспудно завидовать, что лишь увеличивает ее агрессию в отрицании. Она не привыкла совершать такие громадные скачки одним махом, не привыкла поспевать за Гарри, несущимся по просторам логики резвым галопом. И, хотя известие о знаке на кольце Мракса и заставляет ее переспрашивать резко и расширять глаза, хотя она вновь влетает в факт, что знаки Дамблдора так или иначе себя проявляют и доказывают, связываясь в единую картину, саму картину она, человек до тошноты внимательный к деталям, не видит.

Она чувствует, что картина огромна и значительна, но испугана тем, что Гарри так быстро, так безрассудно ныряет в нее головой вперед – в неизвестность. Ибо, если что-то Гермиона и может сказать о картине, которую не видит, так это то, что она явно не о крестражах:

- Ты просто увлекся.

Столкновение Гермионы с Гарри – это столкновение человека, который знает главнокомандующего, с человеком, который его чувствует. Логика против инстинктов. Самое любопытное, что правы одновременно обе стороны – и Гермиона, которая спрашивает, почему, в таком случае, Директор лично не рассказал Гарри о Дарах, если знал, что они существуют, и Гарри, выдающий готовый ответ, позаимствованный у нее же: «Ты должен сам о них узнать! Это Квест! Дамблдор всегда позволял мне узнать все самому. Он позволял мне попробовать силу, рискнуть. Это похоже на то, что бы он сделал». В этот момент Гарри максимально близок к открытию существования Игры и пониманию сути ее механизмов – но не к пониманию самого Дамблдора.

Ко второму близка Гермиона, которая, сколь это ни иронично, хоть и вопит, что «это не игра, не тренировки», предельно четко заявляет: «Дамблдор оставил тебе очень ясные инструкции: найти и уничтожить крестражи! <…> мы не можем позволить себе отвлекаться от цели –».

Это настолько потрясающе, что Дамблдор, я полагаю, тихо плачет от умиления, слушая трансляцию Финеаса. Ведь Гермиона проникает в суть механизмов Большой Игры. А следом за ней с этим соглашается неуверенный Рон. Последнюю точку в споре ставит девушка: «Мы должны избавиться от крестражей. Это то, что Дамблдор сказал нам сделать». Ах, услада для Директорских (в том числе и Больших) ушей – каких бойцов воспитал!

И ведь все срабатывает в точности с планом великого Гроссмейстера: поначалу слишком сильно привязавшись к тому, что Дары принадлежат именно Смерти, чего быть не может, ибо не может быть никогда, а затем испугавшись разверзшегося черного моря перспектив и долгого пути по совершенно неизведанной, мистической области, без карты и инструкций, Гермиона именно что и делает, что замедляет Гарри. Она с военной выправкой упрямо настаивает на следовании приказам – и это тоже тормозит Гарри.

А ведь Гарри не опередит Тома в погоне за палочкой (да начнутся крысиные бега в полноте своей!) именно потому, что ему не хватит ее знаний и сообразительности: ведь Гермиона уже сейчас могла сообразить, что Геллерт искал в Годриковой Впадине и что украл у Грегоровича, а затем припомнить, что Дамблдор, грезивший с бывшим другом о Дарах, выиграл у него в их последней дуэли – и догадаться, у кого последнего была Старшая палочка.

Но девушке проще замкнуться и уйти в глухое отрицание – мол, Дамблдор по глупой молодости верил в сказки, а во взрослом возрасте он, понятное дело, признал, что это сказки и Даров не существует; потому и ни слова Гарри о них не сказал при жизни, приказывая сосредоточиться на крестражах. Юный Игрок ведет себя ровно так, как ожидал от нее Дамблдор – ровно так, как необходимо Игре.

Ибо Гарри не нужны Дары, согласно мнению Дамблдора, все прекрасно про них понимающего. Гарри нужно время, чтобы выбрать крестражи. Иными словами, чтобы ненароком не закончить Игру раньше срока, когда у Гарри еще не до конца вправлены мозги, Директор руками Гермионы, ушедшей в глухое торможение и с этого момента принимающейся затыкать Гарри всякий раз, как он заговаривает о Дарах, вновь тянет резину.

Едва ли Гарри вообще спит в эту ночь. Вещи в его голове никогда прежде не крутились с такой скоростью. Гарри все время перечисляет про себя все Дары, как некогда перечислял крестражи, и это – агония мозга. Гарри шепчет снитчу какие-то фразы, даже используя змеиный, в надежде, что тот откроется.

Ему до дрожи хочется поговорить с Дамблдором с помощью Воскрешающего Камня, спросить у него, почему нельзя было сразу все рассказать, почему нельзя было отдать Гарри Камень сейчас, а не «в конце» (видимо, по той самой причине, что тогда бы Гарри вызвал Дамблдора, и тому бы снова пришлось прибегнуть к целой серии «очевидно, так», что утомляет, знаете ли)? И где спрятана Старшая палочка?

Гарри старается настроиться на Реддла, но шрам молчит, и Гарри не знает, где Том, чем занят и о чем думает. Как далеко он пробрался в Квесте по поиску палочки? Интерес Гарри к палочке огромен – он ненавидит свою-не-свою новую палочку, он страшно нуждается в защите, в определенности, в уверенности в своих силах. Это произошло бы в любом случае, даже если бы его палочка была цела, но сейчас его мания возводится в куб и множится на четыре, и он вертится на своей койке, с трудом поспевая за отчаянными, беспокойными мыслями.

Они не хорошие. Зная, что друзьям они не понравятся, Гарри настраивает себя против друзей: зашоренные, ограниченные, трусливые – они ничего не понимают, они боятся Даров, Гермиона была едва ли не в панике от идеи использовать Воскрешающий Камень – он, Гарри, видел это в ее глазах во время рассуждения о жизни с мертвыми и о том, что они не будут счастливы в мире живых – но ведь ни она, ни Рон совершенно не разбираются в таких вещах. Мертвые могут вернуться, они могут помогать – он, Гарри, видел их на кладбище… И Гарри возобновляет попытки открыть снитч, целует его, едва не проглатывает, но холодный металл не поддается – Гарри в ярости…

Эта агония продолжается до самого утра. В краткий миг внезапного просветления подросток вдруг вспоминает о страдающей Полумне, и ему становится стыдно. Он даже пытается придумать план ее спасения, однако его мысли практически мгновенно вновь возвращаются к Старшей палочке – она бы точно смогла победить всех дементоров Азкабана, и Гарри бы вызволил Полумну – но что он без этой палочки?.. Агония возвращается и поглощает его без остатка.

С ней приходит депрессия, подкрепляемая недельными дождями, которые преследуют ребят, куда бы они ни направились. Перед глазами Гарри меркнет все вокруг – он может думать только о Дарах, и лишь это пламя горит внутри, высасывая все силы и радость тем яростнее, чем яростнее Гарри за него цепляется. Он винит во всем друзей, отдаляясь от них с каждым часом все больше – его непоколебимая вера в Дары воздвигает между ним и друзьями невидимую прочную стену, которая начинает укрепляться обидами и взаимными претензиями.

Но один из доводов Гермионы не прошибает Гарри, он остается глух ко всем ее просьбам и аргументам, он ищет одиночества каждую минуту своего времени и окончательно забивает на друзей – ему кажется, они не понимают очевидных вещей и никогда, выходит, уже не поймут.

Гарри полностью уподобляется Дамблдору, в лучшем случае ставшему безразличным к своему брату и своей болеющей сестре, а в худшем – агрессивным по отношению к ним. Подросток ставит себя выше друзей, выше их общих интересов, планов и целей, выше приказов Директора, выше целого мира, если угодно, он попадается в ту же самую ловушку, в какую попался Дамблдор в юношестве, и она сжирает парня изнутри. То, что Гарри осуждал в Директоре, случается с ним. Много лет понабилось мне, чтобы понять: есть в Дарах что-то такое, что гораздо ужаснее, чем то, что имеется в крестражах.

Все это тоже укладывается в Директорский план, поэтому долгие недели не происходит ничего. Он не делает ровным счетом ничего, чтобы выдернуть Гарри из его мании. Потому что подобные вещи решаются только так. Гарри должен прочувствовать все прелести агонии на своей шкуре. Только так он сможет понять. Дамблдор хотел этого. Его светлый и часто пугающе острый ум намеренно спланировал эту долгую темную паузу, эту воронку одержимости, позволяя ей становиться все сильнее. Еще сильнее – становиться костью для собаки.

Чтобы, когда Гарри наконец перестанет ее грызть, он увидел, что в этом не было никакого смысла, а бессмысленность оказалась разрушающей.

Это единственный способ протолкнуть ребенка через эту Игру и – бонусом – позволить понять его, Дамблдора. Что, если вдуматься, едва ли не важнее всего остального.

Примерно на второй неделе января шрам Гарри вновь начинает покалывать, но парень, ожидавший этого с особой горячностью, разочарован и обеспокоен размытыми видениями чего-то, что походит на череп и, кажется, гору. Гарри ничего не может понять и опасается, что связь между ним и Томом, которую он боится и – в тайне – ценит, непоправимо нарушилась. Каким-то образом он находит причину тому в своей бесполезной сломанной палочке, а потому его ненависть к новой деревяшке, подаренной Роном, вырастает еще больше.

Частично, конечно, Гарри прав: дело действительно в палочке – только не в какой-то из гарриных и даже не в томовой, а в Старшей, за которой Реддл так отчаянно (и безуспешно) охотится, что начинает напоминать, подобно Гарри, человека, ударенного головой о пальму. Трижды.

Он с самого начала терял контроль, однако теперь, захваченный идеей обладания палочкой, совершенно слетает с катушек. Его мания, его одержимость затуманивают его разум настолько, что Гарри оказывается не в состоянии прорваться в его сознание даже тогда, когда сам находится на вершине эмоционального возбуждения (как, например, после посещения Ксено). У него нет ни четкого плана, ни ясных желаний, ему ничто не интересно, он понятия не имеет, что делать – подобно зомби, он слепо тычется во все попадающиеся стены, тупо фиксированный на своей разрушающей мечте.

Что он делает? Я полагаю, сравнительно быстро поняв, что за юноша изображен на фотографии, которую он нашел в доме Батильды, Том отчаянно ищет Нурменгард, превосходно скрытый и Геллертом, и, я убеждена, Дамблдором.

Потому что глупо было бы полагать, что Том, с детства увлеченный Темными искусствами, в свое время не постарался разузнать о величайшем Темном маге все, что только можно было и нельзя. Я думаю, он так или иначе сталкивался с изображениями молодого Грин-де-Вальда ранее, и ему не составило труда разузнать, кто запечатлен на фотографии, сейчас. Информацию такого рода Дамблдор бы скрыть не смог – она слишком давно и широко разбросана по миру.

С другой стороны, вроде как даже Гермионе известно: Геллерт в последние годы находится в Нурменгарде. Тогда почему, раз информация о его местонахождении столь легкодоступна, Том не наведается к Грин-де-Вальду аж до весны? А вот потому, я полагаю, что Дамблдор скрыл тюрьму еще при жизни (вероятно, напоследок мило побеседовав со старым другом).

Том не должен добраться до Грин-да-Вальда раньше, чем Гарри кое-что раз и навсегда уяснит – развязка этого квеста для них должна начаться в одно и то же время (но с разных концов). А потому шататься зомби-Реддлу по зарубежью (в марте в «Поттер-дозоре» Ли Джордан уточнит у Фреда: «А слухи о том, что его продолжают замечать за границей?») столько, сколько это нужно будет Дамблдору, в отчаянии воображая себе крепость Нурменгард, а Гарри смотреть на силуэт чего-то, похожего на гору, пока они оба коллективно не поумнеют и не прозреют.

Пока Гарри пребывает в затяжном мозговом пике, Рон, более полный силами после отдыха у Билла и Флер, берет управление командой на себя, настаивая на том, чтобы ребята разработали план поисков оставшихся крестражей, и то и дело дергая друзей на вылазки в те или иные места, в которых проживают волшебники.

Месяцы с января по март – его золотое время, Рон действительно много трудится, чтобы друзья не отчаивались и продолжали движение. Я уверена, он и сам прекрасно понимает всю провальность вылазок, но Гермиона поддерживает любую его идею, то и дело тормоша Гарри, и это хоть как-то держит в тонусе всю команду.

Ребята двигаются – и двигаются – и двигаются – и, хотя это движение ровным счетом никуда не приводит, я думаю, Дамблдор гордится Роном, который столь точно уловил условие любой победы: главное – продолжать бежать; в любом направлении; бежать не столько быстро, сколько упорно, иначе так никуда и не продвинешься, ибо любой перерыв грозит тем, что течение жизни (всегда встречное) будет относить тебя все дальше и дальше от намеченной цели.

Глупые и безрезультатные, все эти вылазки позволяют по крайней мере не забыть, что цель у ребят все еще есть, и, хотя Гарри бесится, желая побыть в одиночестве, пытаясь настроиться на мысли Тома, держат трио не только на плаву, но и вместе.

Их затяжная пауза на этот раз длится почти три месяца – с 28 декабря по 25 марта. В волшебном мире в это время ничего значительного (для Игры) не происходит. По долам и весям продолжают рыскать егеря и Пожиратели, совершая облавы – в том числе и на членов Ордена и тех, кто может иметь к ним отношение.

Пока Рон проводит целые вечера, пытаясь подключиться к «Поттер-дозору», его ведущие переживают несколько облав и защищаются тем, что постоянно меняют свою дислокацию. Впрочем, их связь с Орденом не теряется, и «Поттер-дозор» по-прежнему продолжает получать и транслировать информацию об убитых и арестованных (в том числе и маглах), которую тщательно фиксирует Орден, когда ему не удается предотвратить аресты и убийства.

Произошедший после фиаско Тома в Годриковой Впадине резкий всплеск облав на все оппозиционные СМИ (Ксено давили-давили и додавили, «Поттер-дозор» в вечных бегах) вторит всплеску Пожирательской активности в школе (Кэрроу начинают потихоньку, но крайне прицельно мочить детей) и за ее пределами.

В конце марта от одного из егерей трио случайно узнает, что Стэн Шанпайк продолжает работать на пособников Реддла – похоже, отлавливание неверных идет по всем каналам полным ходом, включая популярный «Ночной Рыцарь».

Не сложно предположить, что основная масса населения в полном страхе и при тотальном отсутствии доверия к ближним старается держать рот на замке и вообще дышать потише. В обществе продолжают витать бредовые слухи о Гарри и не менее бредовые – о Томе (из «Поттер-дозора» позднемартовского выпуска: «Например, эта новая идея, что Вы-Знаете-Кто может убивать одним лишь взглядом…»), а вот буря, разыгравшаяся среди населения после выпуска книги Скитер, мне кажется, значительно поутихла. Потому что невозможно обсасывать сенсации о жизни давно почившего неблизкого человека, какими бы они ни были, столь долгое время. Жизнь, знаете ли, берет свое, а интерес толпы всегда управляем, переменчив и тяготеет к насущному.

Насущным же для большинства является постоянное убегание от егерей, которые, в свою очередь, все время догоняют, стремясь заработать побольше денег у Министерства, которое назначило плату за каждого пойманного предателя крови (три галлеона) и каждого маглорожденного (пять галлеонов).

Фотографию Гермионы, которую Треверс и Селвин видели трансгрессирующей из дома Ксено вместе с Гарри, размещают в «Пророке» с припиской: «Гермиона Грейнджер. Грязнокровка, путешествует с Гарри Поттером». Цену за ее голову подняли, чтобы простимулировать население. За Гарри и его палочку в общей сложности платят двести тысяч галлеонов (Олливандер дал точное описание палочки). Все население поставлено на уши егерями и Пожирателями, которые ищут Гарри в надежде на деньги и почет Темнейшества.

Сам Реддл, занятый поисками Старшей палочки, приказывает вызывать его только в том случае, если Гарри попадется. В его отсутствие Пожирательская элита во главе с Беллатрисой наслаждается жизнью, изредка ради забавы участвуя в мелкой подковерной грызне, а управлять всем этим сборищем по-прежнему должен Снейп, балансирующий между разошедшимися Пожирателями, никак не контролируемыми Министерством егерями, сопротивляющимся Орденом, отрицательно настроенными по отношению к нему лично педагогами Хогвартса и бунтующими глупыми студентами, у части из которых, похоже, напрочь отсутствует инстинкт самосохранения (Невилл сияет во главе подобных), что чуть ли не ежедневно приводит к весьма опасным стычкам со слизеринцами и, что хуже, Кэрроу.

Полагаю, Снейп разбирается с каждым отдельным конфликтом по ходу дела, пытаясь удерживать ситуацию хоть в каких-то рамках, старается, чтобы вспыхивающие костры столкновений ни в одной из сфер его ответственности не перерастали в глобальные пожары, а в остальное время (как раз чтобы пожары не провоцировать своим существованием) старается не покидать свой-не-свой директорский кабинет и, конечно, вместе с Дамблдором с помощью Финеаса держит ухо на пульсе того, что происходит у трио в палатке.

Не думаю, что после операции с ланью, когда он увидел Гарри впервые за долгое время, у него не начинается настоящая ломка ностальгии по былым временам. Вряд ли он может отрицать свои чувства и списывать их лишь на выполнение долга перед Лили. Чем быстрее близится запланированный Финал, тем больше времени, как мне представляется, он посвящает воспоминаниям о том, как Гарри рос и развивался, как росли и развивались его чувства к мальчику (извращенцы – мимо), а также анализирует эти отношения и неуклонно приходит к одному и тому же выводу: он не хочет, чтобы Гарри умер. Но, поскольку его желание противоречит плану Директора, душа Снейпа все больше выматывается от переживаний.

До некоторой степени дела должна была осложнить книга Риты. По крайней мере, я уверена, что в какой-то момент в течение года Снейпу пришлось пережить спровоцированную ею переоценку ценностей и смешение самых разнообразных чувств. Отчасти то, что портрет Дамблдора находится поблизости, безусловно, помогает справиться с новой информацией, однако мне сложно вообразить себе Снейпа, который не устроил бы супругу пару-другую истерик на тему «Почему вы не рассказали мне все это лично и при жизни, Альбус?!», а затем еще десятки под лозунгом: «Ах, вам хотелось, что Поттер обо всем тоже узнал? То есть вы поставили меня ровно в то же положение, что и мальчишку?! Нет, я не собираюсь успокаиваться, Альбус, неужели я не заслуживаю –»

Но, в общем и целом, когда буря в сердце профессора сэра Зельеварения улеглась, я думаю, ему становится немного легче: то, что непогрешимый Дамблдор вовсе не непогрешим, должно значительно поднять дух Снейпа, почти всю сознательную жизнь мучительно сражавшегося с зудом совести, которая никак не могла простить ему ошибки его юности.

В определенной мере полученные откровения и их анализ (под чутким руководством Дамблдора, конечно же) приближают Снейпа к Директору, так или иначе уравнивая их обоих. Это может вдохнуть в Снейпа веру в себя, что особенно важно, учитывая, что ему суждено вытянуть эту Игру до самого Финала чуть ли не в одиночестве – прекрасно зная, из чего Финал состоит.

Что еще? Больше, пожалуй, ничего особенного. 21 марта начинаются Пасхальные каникулы, и подавляющее большинство студентов Хогвартса покидает замок, давая Снейпу хоть немного отдохнуть в отношении действий и Кэрроу (к студентам), и преподавательского состава (к самому Снейпу).

Чуть больше, чем за месяц до этого, 13 февраля, Полумна празднует свое совершеннолетие. Наедине с изнеможенным Олливандером, в плену, в темном подвале. В разгар войны.

Была ли она готова к этому? Нет. Разумеется, нет. Но, наверное, каждый день там она перечисляет имена. Вспоминает маму и папу. Вспоминает Джинни, Невилла, Рона, Гермиону и Гарри. Держится за это, и у нее выходит додержаться.

Возможно – и даже скорее всего – со стороны Директора допустить заточение Полумны и Олливандера было жестко. Но Директор и не мягкий. Уверена, в какой-то мере этот плен становится для Полумны и мастера скорее спасением, чем мукой – благодаря Снейпу их не трогают, они наверняка находятся под его присмотром, а не подвергаются каждодневной опасности быть сосланными в Азкабан или убитыми в уличной заварухе. Я имею ввиду, Олливандер бы точно попал в плачевную историю, продолжи он оставаться в Косом Переулке среди толп лишенных палочек, Пожирателей и егерей. А Полумна? Что ей было бы делать одной, когда Ксено арестовывали? Пытаться помешать Пожирателям это сделать или отправиться в Азкабан вместе с отцом? На мой взгляд, это было бы гораздо более жестко.

С другой стороны, Дамблдор не мог не знать, что заточение Полумны долго не продлится – захваченный грезами о Дарах, потерявший не только интерес ко всему иному, но и бдительность, контроль, Гарри рано или поздно совершит ошибку и обязательно произнесет имя Тома, активировав действие Табу (или за него это в нужный момент сделает тот же Финеас). А дальше… егеря, не имея Метки, чтобы вызвать Тома, однозначно отведут трио в его штаб – поместье Малфоев, в котором заточены и Полумна, и Олливандер.

Что, собственно, и случается.

Вечером 25 марта Рон наконец-то подбирает пароль к «Поттер-дозору» («Альбус»), и трио собирается у старого радиоприемника, из которого вещает Ли. К ужасу трио, вещает он о довольно печальных вещах:

- С большим сожалением информируем наших слушателей, что Тед Тонкс и Дирк Крессвелл были убиты.

В гробовом молчании трио смотрит друг на друга. Что-то болезненно кипит у Гарри в желудке, поминутно проваливаясь в бездну.

- Гоблин по имени Горнук был также убит, – продолжает Ли. – Существует вероятность, что маглорожденный Дин Томас и второй гоблин, о которых известно, что они путешествовали с Тонксом, Крессвеллом и Горнуком, могли сбежать. Если Дин нас слышит, или если кто-нибудь располагает какой-либо информацией о его местонахождении, его родители и сестры в отчаянии ждут вестей.

После этого Ли сообщает об убийстве семьи маглов из пяти человек («…власти маглов списывают их смерти на утечку газа, но члены Ордена Феникса информировали меня, что это были Смертоносные проклятья…»), а затем вновь огорошивает ребят новостью:

- Наконец, мы с сожалением сообщаем, что останки Батильды Бэгшот были найдены в Годриковой Впадине. Свидетельства указывают, что она умерла несколько месяцев назад. Орден Феникса уведомляет, что ее тело носит безошибочные признаки применения к ней Темной магии.

Очевидно, этими безошибочными признаками стали неестественно расширенный рот и сплющенные внутренности, вмещавшие в нутре промеж собой огромную кровожадную змеюку.

Что ж, по крайней мере, Орден наконец обнаружил старушку, и Батильду хотя бы похоронят по-человечески. Сомневаюсь, что это соседи забили тревогу – вполне возможно, Орден решил забрести в Годрикову Впадину по чьей-то (читай – в итоге – Дамблдора) специальной наводке. А людей, которые интересовались жизнью Батильды, в последнее время можно было пересчитать по пальцам одной руки.

После объявленной Ли минуты молчания берет слово Кингсли, информировав слушателей о магловских убийствах и вдохновляющих историях о волшебниках, которые защищают своих знакомых-маглов. Он призывает общественность последовать их примеру и наложить хотя бы самые элементарные защитные чары на жилища соседей-маглов, а также резко высказывается против весьма популярного лозунга «Сначала – волшебники»: «Я бы сказал, от «Сначала – волшебники» до «Сначала – чистокровные» один короткий шаг – затем и до «Пожиратели Смерти». Мы все люди, не так ли? Каждая человеческая жизнь стоит одинаково и стоит того, чтобы ее спасти».

И на этой воодушевляющей ноте Ли передает слово Люпину, ведущему рубрику «Друзья Поттера». Это так убийственно мило, что у меня аж сбивается дыхание всякий раз.

Судя по тому, что эту рубрику Ли называет популярной, а Кингсли и Люпина (естественно, используя клички) – постоянными сотрудниками радиопередачи, начинали все это восхитительное дело под названием «Поттер-дозор» именно они втроем.

Причем у меня вообще такое ощущение, что идея «Дозора» принадлежала Люпину. Как бывший преподаватель Защиты в школе, он отлично знал, что у Ли есть настоящий корреспондентский талант – кроме того, он легко мог выйти на него через близнецов, о которых знал, что они с Ли дружны. После того, как ему пришлось податься в бега, к Люпину и Ли присоединился Кингсли – но изначально он, вероятно, используя связи в Министерстве, способствовал проникновению передачи в эфир магического радио.

Очевидно прекрасная для всего адекватного населения идея имеет, как оно у Люпина всегда и бывает, дополнительный скрытый бонус – огромную поддержку лично и напрямую Гарри в случае, если он вдруг наткнется на эту передачу.

Ибо основная задача Люпина в его рубрике – тоже, между прочим, типично люпиновская – продолжать вселять веру в Гарри: «Ромул, ты уверяешь, как и всякий раз, когда появляешься на нашей программе, что Гарри Поттер все еще жив?» – спрашивает Ли, и Люпин самым твердым образом отвечает: «Да». А затем добавляет, поясняя, почему Пожиратели поспешили бы раструбить о смерти подростка на каждом углу, если бы Гарри действительно попался: «Мальчик, Который Выжил» остается символом всего, за что мы боремся: триумфом добра, силой невинности и необходимости продолжать сопротивление».

Понятно, что, скорее всего, после того, как Рон покинул дом Билла, Билл немедленно сообщил Люпину, что Рон отправился к Гарри и Гермионе, прихватив с собой радиоприемник, а значит Люпин подозревает, что Гарри может его слышать, и, небось, с самого конца декабря говорит специально многие трогательные вещи в адрес парня – но это не делает все эти вещи менее трогательными, а Люпина – меньшей булочкой с корицей, чем он есть.

- А что бы ты сказал Гарри, если бы знал, что он слушает, Ромул? – спрашивает Ли.
- Я бы сказал ему, что мысленно мы все с ним, – Люпин на мгновение колеблется. – И я бы сказал ему, чтобы он продолжил следовать за своими инстинктами, которые хороши и почти всегда правы.

Ну да, не беря в расчет те моменты, когда Гарри считает Снейпа виноватым во всем на свете, включая искажение Арды, а также, например, залипает на тему абсолютно ненужных ему Даров.

Глаза Гермионы полны слез. Внутренности Гарри приятно трепещут. Похоже, будто он только что обнялся с родным другом – сквозь время и расстояния – такой огромный, большой привет, теплый поклон, уверение в том, что Гарри прощен за грубость на Гриммо, признание его правоты. Гарри с благодарностью и смущением пялится на радио, словно может видеть Люпина.

Хорошие, взрослые, равные отношения. Люпин был самым настоящим большим другом Гарри с самого начала, он умел себя поставить. Он всегда понимал мальчика очень хорошо и всегда был способен найти самые нужные слова для него. Только Дамблдор мог бы выразиться лучше – хотя куда уж лучше? – так же.

Это не просто стандартное «верь в себя, Гарри, мы с тобой» – это самое прямое напоминание о том, что у Гарри есть веские основания верить в себя, потому что он себя уже доказал: «О, разве я вам не говорил? – удивленно поясняет Рон. – Билл сказал мне, что Люпин опять живет с Тонкс! И, разумеется, она становится все больше…»

Это в тысячу раз лучше обычного «верь в себя» – и Люпин знал, какие слова подобрать, чтобы напомнить Гарри, что у него все получится, знал и, возможно, догадывался, как важно Гарри было бы услышать это именно сейчас, когда все стремительно движется к развязке. В конце концов, к Люпину Гарри привык прислушиваться. И про свои инстинкты тоже никогда не забывает – разве только сомневается в них, как всякий живой человек. Но Люпин призывает Гарри не сомневаться – и, возможно, это-то парня и спасет.

- …и свежие новости о тех друзьях Гарри Поттера, которые страдают за свою преданность? – просит Ли.
- Что ж, как знают наши постоянные слушатели, еще несколько открытых сторонников Гарри Поттера были арестованы, включая Ксенофолиуса Лавгуда, в прошлом редактора «Придиры», – говорит Люпин. – В течение последних нескольких часов мы также узнали, что Рубеус Хагрид, широко известный лесник школы Хогвартс, едва избежал ареста на территории Хогвартса, где, по слухам, он организовал вечеринку «Поддержим Гарри Поттера» в своем доме. Тем не менее, Хагрид не был взят под охрану и сейчас находится, как мы полагаем, в бегах.
- Я так понимаю, очень помогает убегать от Пожирателей Смерти наличие сводного брата ростом в 16 футов? – интересуется Ли.
- Обычно это дает преимущество, – с убийственной серьезностью произносит Люпин (один раз Мародер – всю жизнь Мародер; пламенно люблю его шутки). – Я могу лишь добавить, что, хотя мы в «Поттер-дозоре» аплодируем духу Хагрида, мы настоятельно рекомендуем даже самым преданным сторонникам не следовать примеру Хагрида. – «Вы все нужны нам живыми и способными сражаться». – «Поддержим Гарри Поттера» и подобные ей вечеринки неразумны в сегодняшнем климате. – «Хагрид, ну святые нарглы, ну ты что – дурак? И вот где тебя теперь искать в случае чего?»

Вот это, между прочим, интересно.

С кем это Хагрид устроил вечеринку, если уже начались Пасхальные каникулы, и все студенты разъехались по домам? Со Снейпом? Я имею ввиду, судя по всему, Хагрид лишь громко объявил о предполагаемой вечеринке, но как таковая вечеринка не состоялась. Ну, разве только со сбежавшими вместе с ним Клыком и Гроххом. Иначе бы либо Люпин объявил об арестованных друзьях, участвовавших в этом абсурде, либо он же сообщил бы, что вместе с Хагридом в бега подались и другие люди. Однако ни о чем таком Люпин не упоминает даже близко.

Получается, Хагрид за каким-то гиппогрифом в почти пустующей школе вдруг ни с того ни с сего устраивает одиночный пикет, а затем уносится в туман. Причем о том, что из себя представляет «туман», точно знает не кто-нибудь, а Аб – в мае он скажет трио: «Выбирайтесь из Хогсмида, идите в горы, там вы сможете трансгрессировать. Может, наткнетесь на Хагрида. Он прятался в пещере там с Гроххом с тех самых пор, как они попытались его арестовать».

Похоже, именно Аб передал информацию о побеге Хагрида в «Поттер-дозор», с которым, очевидно, сотрудничает с самого начала. Возможно, конечно, он передал ее в своем неповторимом стиле, и никакой вечеринки Хагрид не устраивал (не зря Люпин добавляет, что это он «по слухам» устроил), а просто громко выражал свою симпатию к Гарри.

В любом случае, это очень подозрительно. Хагрид ведь не дурак и прекрасно понимает, что разумно, а что – нет «в сегодняшнем климате». Он знает, что он, как говорится, нужен Хогвартсу – потому, собственно, до самого Финала далеко не убегает, а находится все время под боком и, уверена, с помощью Аба прочно держит руку на пульсе происходящего в замке (а еще довольно успешно не умирает с голоду – так и вижу эти караваны сов, нагруженных ящиками с едой для полувеликана, его брата-великана и огромного волкодава…). Он держится с самого сентября, благополучно избегая конфликта с Кэрроу – а тут вдруг выкидывает совершенно нелогичный фортель. Зачем?

Я полагаю, Хагриду срочно понадобился максимально благовидный и громкий предлог покинуть территорию замка. По-тихому он, разумеется, сделать этого не мог (как трус бежать по-английски? чтобы Гарри, не дай Мерлин, подумал, что Хагрида завалили, или что он и вовсе отрекся от Дамблдора и переехал во Францию к мадам Максим?), а тут решил совместить приятное с полезным – и в бега податься, и Гарри, где бы мальчик ни находился, дружески подмигнуть.

Люпин в своей манере шутит над оригинальностью исполнения задачи (если вообще знает о задаче; впрочем, может тихо догадываться), но не над ней самой. Ибо подобное действие Хагрида может указывать лишь на то, что он получил приказ. А зачем кому-то (читай – Дамблдору) хотеть убрать его из школы? Получается, вот-вот на территории замка должно произойти что-то такое, что подвергнет Хагрида опасности, если он не уберется с дороги. А Хагрид нужен.

Наконец, завершает выпуск передачи Фред, только что дебютировавший в команде «Поттер-дозора», что как бы намекает нам о том, что Ли с компанией, скорее всего, сейчас скрываются у близнецов в Косом Переулке – потому Джорджа, например, в «Дозоре» не слышно – было бы слишком очевидно.

Фред поясняет, как эффективно работает метод Тома находиться за кадром, тем самым сея панику, со вкусом прокатывается целым арсеналом шуток по слухам насчет Реддла и отмечает, что, хотя Реддла, возможно, и видели за границей, это не значит, что всем здесь можно расслабиться и не думать о безопасности.

Когда Ли, объявив пароль для следующего эфира, пообещав, что он обязательно когда-нибудь случится, завершает передачу, трио долго не может перестать улыбаться. Это необычайно, умопомрачительно хорошо – слышать знакомые, родные голоса друзей, хохотать над шутками Фреда, понимать, что они вовсе не одни в этом огромном мире, кто продолжает сражаться. Это похоже на пробуждение от долгого, тяжелого, болезненного сна.

Впрочем, к Гарри едва ли не мгновенно возвращается всепоглощающая, засасывающая обратно мания:

- Но вы слышали, что сказал Фред? Он за границей! Он все еще ищет палочку, я знал это!
- Гарри –
- Да ладно, Гермиона, почему ты так решительно не хочешь это признать? Вол–
- Гарри, нет! – орет Рон, но –
- …ан-де-Морт охотится за Старшей палочкой!

Снаружи с громким хрустом лопаются все защитные чары вокруг палатки.

- Имя под Табу! – вопит Рон, вскакивая на ноги. – Я говорил вам, я сказал вам, мы не можем больше его называть –
- Нам надо срочно восстановить защиту, - ребята бросаются к выходу, – быстро –

Но подростки останавливаются на полном ходу и замолкают – Вредноскоп на столе загорается и начинает вращаться. Снаружи доносятся грубые голоса. Рон достает Деллюминатор, щелкает им, и палатка погружается во тьму.

- Выходите с поднятыми руками! – приказывает резкий голос с улицы. – Мы знаем, что вы там! На вас направлено полдюжины палочек, и нам плевать, кого мы проклянем!

Гарри оглядывается на ребят. Гермиона поворачивается к нему, направляя палочку другу в лицо. Жалящее проклятье попадает в Гарри, и он в агонии падает на землю, чувствуя, как вздувается, кипя от боли, его лицо. А затем в палатку врываются егеря.