Что ж… после долгого-долгого бега по извилистым и темным дорогам Игры, мы наконец выходим на продолжительный вираж, который закончится прямым и ярко освещенным шоссе. И, несмотря на то, что мы только-только выворачиваем из-за угла, на дороге уже становится светлее.

Итак, в очередной раз не придав значения буквально вбивавшемуся в подсознание с юных лет вечному предостережению людей взрослых и мудрых, вроде Хагрида и Снейпа («Не называй его имя!»), и так ничему и не научившись, Гарри подставляет не только себя, но заодно и друзей.

Компания из шести егерей, главным из которых, как с ужасом узнает почти ослепший Гарри, является Сивый (уж слишком характерные у него голос и запах), выволакивает всех детишек из палатки (Рону достается удар в живот) и бросает лицом вниз на землю. Пока несколько егерей обыскивают палатку, Сивый и один из его команды, Скабиор, допрашивают подростков.

Первая ложь (имена и причина пребывания не в школе) сходит ребятам с рук, и Сивый приказывает: «Свяжи их с другими двоими!» Другими двоими оказываются Дин и Грипхук, находящийся в почти бессознательном состоянии.

- Неплохой улов за одну ночь, – комментирует Сивый под треск разграбливающейся палатки. – Грязнокровка, беглый гоблин и трое прогульщиков школы. Ты проверил их имена в списке, Скабиор?
- Ага. Тут нет никакого Вернона Дадли, Сивый.

Не знаю, почему впавшему в панику подсознанию Гарри захотелось побыть своими родственничками, но в общем и целом эта ложь здорово растягивает время. У всех детишек отобрали палочки, а Гарри без очков и с распухшим лицом (щеки в прямом смысле наезжают на глаза) практически лишается зрения. Я уж молчу о том, что куда-либо убежать в связке с балластом из четверых в принципе невозможно. В подобных условиях все, что остается делать – болтать. Болтать – чем больше, тем лучше. Ни в коем случае не пытаться никуда убежать до тех пор, пока не будешь уверен, что тебя не отпустят, а значит, придется прорываться с боем. Болтай, сколько можешь, тяни время, разводи полемику, запутывай их.

- Интересно. Это интересно, – Сивый склоняется над Гарри, и парню в нос бьет чудовищный запах крови, грязи и пота – точно такой же, как в ночь смерти Дамблдора. – Так тебя не разыскивают, да? Или ты в этом списке под другим именем? На каком факультете ты был в Хогвартсе?

О, и Гарри принимается вдохновенно болтать – про Слизерин, и его гостиную, и как туда попасть, и что его отец работает в Министерстве, в Отделе магических катастроф…

- Знаешь, Сивый, – медленно произносит Скабиор в конце концов, – я думаю, там есть Дадли.

Их даже немного жаль, честное слово. Идиоты, покорившиеся чужой идее превосходства крови, и эта идея такая идиотская…

- Ну-ну, – в голосе Сивого появляется крошечная, но настойчивая нотка тревоги. Крайне немудро в существующем климате атаковать и связывать сына официального представителя Министерства…

Гарри едва дышит от ужаса, его сердце бьется о грудную клетку с жутким стуком, слышным только ему одному. Неужели еще немного – и он с ребятами выпутается из этого благодаря удаче, тупости егерей и страху, оказавшимся способными убедить их в том, что Гарри говорит правду? Ведь любой егерь больше всего боится, что с ним поступят ровно так же, как он поступал со своими жертвами…

Однако, на несчастье ребят, Сивый – оборотень крайне умный и хитрый, а потому и команду себе сколачивает более-менее соответствующую. Поэтому детишек топят подряд три удара ниже пояса: в качестве провокации Сивый интересуется, не будет ли Гарри против навестить отца в Министерстве, и Гарри в панике начинает возражать; один из егерей находит меч Гриффиндора, и Сивый задается вопросом, откуда у ребят эта вещица гоблинской работы, Скабиор сверяется с заметкой в «Пророке», где под фотографией Гермионы указано, что она путешествует с Гарри.

В этот момент шрам Гарри взрывается предательски острой болью, и парень с прежней четкостью видит огромную мрачную крепость. Том медленно приближается к Нурменгарду, и его разум наконец наполнен спокойной уверенностью в цели, что делает его мысли острыми, ясными и отчетливыми: «Так близко… так близко…»

Возможно, Гари бы удалось услышать, как Том думает что-нибудь еще вроде: «Так близко, оказывается, а я долгие месяцы шастал по всему земному шару и не мог найти…» – однако Гарри с колоссальным усилием закрывает поток его мыслей, выдернув себя в реальность, где Гермиона, едва не пища от страха, отказывается признать, что это она изображена на фотографии, чем выдает себя с головой.

Гарри борется с болью в шраме – никогда в жизни ему не было так важно находиться в себе, в настоящем, куда он поминутно себя выдергивает. Вот, наконец, и случается то, чего так долго хотел Дамблдор и над чем так безуспешно бился Снейп – Гарри научился закрывать свое сознание от Тома. Всего-то и нужно было хорошенько парня припугнуть вполне реальной и очень даже смертельной опасностью.

- Что у тебя тут на лбу, уродец? – мягко интересуется Сивый и касается пальцем шрама Гарри, растянутого по взбухшему лбу.
- Не трогай! – орет Гарри, едва не теряя сознание от боли.
- Я думал, ты носишь очки, Поттер, – выдыхает Сивый.

И очки тут же находятся – один из егерей, обыскивавших палатку, приносит их и грубо напяливает на раздувшееся лицо Гарри (большое спасибо, между прочим, иначе дальше парню было бы совсем худо).

- Он! – скрежещет Сивый. – Мы поймали Поттера!

Егеря отходят на пару шагов, разглядывая Гарри, на несколько мгновений теряясь от масштаба того, что они сделали. Гарри не знает, что сказать – все его силы уходят на борьбу с врывающимся в его голову сознанием Реддла: он медленно идет вдоль стен крепости – он поднимает голову вверх, глядя на самую высокую башню, самое верхнее окно – он собирается лететь…

Егеря обсуждают, что делать с ребятами. Подросткам на помощь приходят обычные человеческие пороки. Первым из них – тщеславие.

- …в Министерство?
- К черту Министерство, – обрубает Сивый. – Они все запишут на свой счет, а мы останемся в пролете. Отведем его прямо к Вы-Знаете-Кому.

Ох, а ведь если бы Сивый сдал Гарри и остальных под охрану Министерства, возможно, выбраться им оттуда было бы значительно сложнее. И очень много интересных и важных для Игры вещей радостно проскакали бы мимо детишек, не задев ни одного из органов чувств.

- Ты призовешь его? Сюда? – в ужасе спрашивает Скабиор, в очередной раз продемонстрировав трусость крысиного рода во всей красе.
- Нет, – выплевывает Сивый. – У меня нет – говорят, он использует дом Малфоев в качестве базы. Отведем мальчишку туда.

Людской порок номер два – высокомерие. Том, со свойственной ему брезгливостью, разрешил полукровке Сивому носить мантию Пожирателя в качестве оплаты за то, что он выполнял за Тома массу грязной (очень грязной, абсолютно загаженной) работы – однако он никогда в жизни не унизился бы до того, чтобы пожаловать оборотню честь носить Метку. Меж тем, если бы Сивый, не склонный растягивать удовольствие и сомневаться, имел Метку и вызвал бы Тома незамедлительно, всем детишкам пришлось бы очень больно – и плакала бы Игра горькими-горькими слезами…

Том взмывает в воздух.

Скабиор уточняет, абсолютно ли Сивый уверен в том, что Гарри – это Гарри, и Сивый орет про двести тысяч галлеонов за Гарри и его палочку – все-таки соваться одному в особняк Малфоев ему не хочется даже за такие деньги.

Том заглядывает в узкое окно на самой вершине самой большой башни. Сжавшаяся под тонким одеялом, на полу в камере виднеется исхудалая фигура то ли спящего, то ли мертвого человека.

Наконец Скабиор и Сивый разбираются, и оборотень, решив прихватить с собой всех пленных («У нас две грязнокровки, это еще десять галлеонов») и меч («Если это рубины, нам еще раз повезло»), хватает Гарри за волосы и трансгрессирует.

Том просачивается сквозь узенькую щель, выполняющую роль окна, как дым (разумеется, змеиной формы), и встает посреди камеры.

Преодолев кованные чугунные ворота, Сивый и его компания тащат пленников к особняку. Живая изгородь приглушает звуки, в саду гуляют павлины. Все кажется странным, нереальным. Голова Гарри, в которую Сивый вцепился, раня кожу длинными желтыми ногтями, нестерпимо раскалывается. Привязанным к остальным, ему очень неудобно идти, и Гарри то и дело спотыкается, задыхаясь от боли в шраме.

Паника поднимается ближе к горлу. В какой-то момент Гарри закрывает глаза, позволяя сознанию Тома заполнить его собственное, чтобы узнать, не известно ли ему еще, что он, Гарри, пойман.

Однако Тома в данную минуту интересует исключительно Грин-де-Вальд – истощенный, с лицом, больше похожим на череп, впавшими глазами – он улыбается Тому беззубой улыбкой, и есть в этом что-то от Дамблдора, по-отечески всю жизнь журившего Тома за плохую подготовку и недостаточное усердие в работе.

- Итак, ты пришел, – говорит Грин-де-Вальд. – Я думал, что ты придешь… однажды. Но твое путешествие было бессмысленным. У меня ее никогда не было.
- Ты лжешь! – Том в такой ярости, что голова Гарри едва не разрывается.

И ведь он прав – Геллерт лжет. Меньше двух месяцев спустя Гарри будет обсуждать это с Дамблдором: «Грин-де-Вальд попытался остановить погоню Волан-де-Морта за палочкой. Вы знаете, он солгал, притворился, что у него ее никогда не было». И Дамблдор станет кивать, совершенно не удивляясь: «Говорят, он раскаялся в последние годы, один в своей камере в Нурменгарде. Я надеюсь, это правда. Мне бы хотелось думать, что он в самом деле чувствовал ужас и стыд от того, что он натворил. Возможно, та ложь Волан-де-Морту было его попыткой компенсировать… препятствовать Волан-де-Морту в завладении Даром…» – «…или в том, чтобы взломать вашу гробницу», – предположит Гарри в ответ, и Дамблдор вытрет слезы.

Я полагаю, что ложь Грин-де-Вальда имеет обе эти причины одновременно и одновременно ни одну из них.
Геллерт, который большую часть жизни провел в заточении, прекрасно знает, кто перед ним стоит и что ему нужно. Такое впечатление, что его предупредили о визите Тома. Но кто? Не те же самые, которые «говорят» о раскаянии Геллерта в последние годы?

Скорее всего, Дамблдор перед смертью лично, с помощью писем или через посредников все-таки выходил на контакт с Геллертом – хотя бы для того, чтобы скрыть Нурменгард с лица земли до определенного срока. Не уверена, что у них с Грин-де-Вальдом состоялся большой прощальный разговор – Дамблдор и на смертном одре боялся услышать правду о том, кто убил Ариану – но Геллерт был введен в общий курс дела в предстоящей Игре.

И если он принял решение, пусть немного, но замедлить Тома в его поисках, солгав ему, значит… нет, я не верю в раскаяние психопатов. Откровенно говоря, единственная причина подобного поведения Грин-де-Вальда, которую я усматриваю и нахожу адекватной – непомерно раздутое Эго («Единственное Его Темнейшество – это Я!») пополам с ревностью («Если кто-то и должен был хлопнуть Дамблдора, так это Я! Это мой Дамблдор, понимаешь, сморчок ты лысый? Получай теперь по счетам, пусть я стар и немощен, гляди, как я могу!»), что суть есть одно и то же. Эго, на которое как следует надавили перед прощанием.

Гарри через силу вырывается из сознания Тома обратно в свое настоящее.

Нарцисса, с подозрением встретившая егерей, проводит всю компанию по широкому коридору, увешанному портретами, в огромную гостиную с не меньшим количеством портретов и гигантской хрустальной люстрой (ну как тут не вспомнить про ружье на стене, которое просто обязано выстрелить, раз уж тут висит?), где у камина уютно расположились Люциус и Драко, который проводит Пасхальные каникулы в доме, по-прежнему подрабатывая пожирательской прислугой.

Паника Гарри поднимается и ширится – он не видит выхода. Хотя его шрам продолжает пылать, мысли Тома становится блокировать тем легче, чем больше Гарри паникует, цепляясь за реальность – безрадостную, но собственную.

И в ней Драко, которого позвали взглянуть на Гарри поближе, боится смотреть на него так же сильно, как Гарри – на Драко.

- Ну, Драко? – алчно спрашивает Люциус. – Это он? Это Гарри Поттер?
- Я не – я не уверен.

Драко держится на расстоянии – то ли от Сивого, то ли от Гарри. Гарри стоит ровно напротив зеркала и не узнает в нем самого себя. Но, думается мне, в откровенном нежелании Драко говорить что-либо определенное скрывается нечто гораздо более глубокое, чем опасения ошибиться. Когда он по приказу отца, приметившего туго натянутый шрам Гарри, склоняется ближе к бывшему однокашнику, сквозь опухшие веки глазами-щелочками Гарри удается разглядеть на лице Драко острое нежелание и резкую боязнь смотреть на него в принципе.

- Я не знаю, – говорит Драко и отходит подальше к камину, где стоит Нарцисса (ах, эта привязчивость к матери).

Нарцисса, горячностью мужа, уже пускающего слюни предвкушения на дорогой паркет, не обладающая, с сомнением глядит на палочку Гарри-не-Гарри: «Мы должны быть уверены, Люциус. Абсолютно уверены, что это Поттер, прежде чем мы призовем Темного Лорда… Они говорят, палочка его, но она не соответствует описанию Олливандера, – разумеется, ни Том, ни его разнокалиберные приспешники еще не знают, что палочка Гарри сломана – и это тоже играет Гарри на руку; время, тщательно растянутое Драко, продолжает тянуться. – Если мы ошибемся, если мы вызовем Темного Лорда напрасно… Помнишь, что он сделала с Роули и Долоховым?»

Однако стремление Сивого оказаться в дамках вместе с идентичным ему желанием Люциуса («Драко, если мы станем теми, кто передаст Поттера Темному Лорду, все будет прощен–» – «Так, мы же не забудем, кто на самом деле его поймал, я надеюсь, мистер Малфой?»), а также, черт побери, неплохой ум и прозорливость их обоих да плюс Нарциссы играют на руку вовсе не Гарри.

Сивый обращает внимание всех на Гермиону, и Нарцисса ее узнает («Да – да, она была у мадам Малкин с Поттером! Я видела ее фотографию в «Пророке»!»). А после этого Люциус узнает Рона. Драко, вопреки всему, продолжает затягивать время, не глядя ни на одного из ребят и не давая точного ответа, правы ли его родители или нет.

Я думаю, за прошедшие месяцы он насмотрелся многого. И в точности понимает, что произойдет с ребятами, если он признает, что они – это они. А также знает, что, если все это затевается его обожаемыми родителями только для того, чтобы вернуть признание семье (а в сущности им глубоко плевать, жив Гарри или мертв – они, в отличие от Тома, на Гарри не повернуты), то черт с этим признанием. На месте Гарри мог бы быть он – худенький мальчик 17 лет. Обычный парень, за которым гоняются психопат и его подчиненные-маньяки. Ситуация давно вышла за рамки обычной школьной вражды – и Драко не готов принять на себя роль того, кто вынесет своим сверстникам стопроцентно смертный приговор.

Однако все кардинально меняется, когда в комнату медленно входит и останавливается ровно напротив Гермионы Беллатриса Лестрейндж.

- Но это же та грязнокровка, – тихо произносит она, и волосы на голове у ребят встают дыбом. – Это Грейнджер?
- Да, да, это Грейнджер, – кричит Люциус. – А рядом с ней, мы думаем, Поттер! Поттер и его друзья, наконец пойманные!

И начинается мышиное копошение.

- Поттер? Ты уверен? Что ж, тогда Темный Лорд должен быть немедленно поставлен в известность!

Беллатриса закатывает левый рукав, обнажив Метку. Однако Люциус бросается вперед, накрыв ее своей ладонью.

- Я собрался его позвать! Я призову его, Белла, Поттера привели в мой дом, а потому в моей власти –
- В твоей власти! – усмехается Беллатриса, пытаясь вырвать руку из его захвата. – Ты потерял свою власть, когда потерял свою палочку, Люциус! Как ты смеешь! Убери руки!
- К тебе это не имеет никакого отношения, не ты поймала мальчишку –

Милая семейка, я прямо не могу. Люциус и Беллатриса, видимо, всю жизнь тянувшие одеяло любви Тома (по разным причинам) на себя, которые ненавидят друг друга, Драко, до ужаса боящийся свою тетушку и вздумавший перечить отцу, но так и не набравшийся достаточного количества смелости, чтобы сделать это как-то поконкретнее, чтобы его папочка понял, наконец, что сыну до глубокой фени его положение в обществе в целом и в обществе Пожирателей в частности, а потому нечего пытаться устроить будущее семьи в этой клоаке, а лучше бежать далеко и прятаться надолго, используя все оставшееся влияние и связи, и Нарцисса. Самая мудрая из четверых, ибо большую часть времени молчит, делает выводы и ждет удобного момента.

- Прошу прощения, мистер Малфой, – вмешивается еще одна мышь (Сивый), – но это мы поймали Поттера, и это мы будем претендовать на золото –
- Золото! – рука Беллатрисы лезет в карман за палочкой, ибо Люциус не собирается сдаваться. – Бери свое золото, грязный мусорщик, – тут бы добавить «низшего ранга», к высшему, несомненно, определив саму Беллатрису, – что мне это золото? Я ищу только добродетели его – его –, – ну, и немножечко поцелуев Его Темнейшества, почему ж нет. В обе щеки. И взасос. Несколько раз. В несколько мест.

Однако внезапно ситуация кардинально меняется для самой Беллатрисы – отвлекшись на Сивого, она замечает другого егеря, стоящего вне поля зрения Гарри, и застывает на месте, не веря своим глазам. Торжествуя, Люциус тянется к собственной Метке, сбросив с себя руки Беллатрисы – однако замирает, когда та истошно орет:

- Стоп! Не трогай ее, мы все погибнем, если Темный Лорд придет сейчас!

Она бросается к несчастному егерю, который даже не понял, что случилось.

- Что это?
- Меч.
- Дай его мне.
- Он не ваш, миссис, он мой, я его нашел.

Прославившаяся огромным магическим мастерством при полнейшем отсутствии даже самых слабых зачатков совести и медленно едущей в сторону Попземелья крышей Беллатриса в три секунды укладывает всю компанию Сивого отдыхать оглушенными, а самого Сивого приводит в коленопреклоненное положение с широко простертыми закоченелыми руками.

- Где ты взял меч? – Беллатриса склоняется над Сивым, крепко держа меч в руках. Ее лицо белое.
- Как ты смеешь? – Сивый оскалил зубы. – Освободи меня, женщина!
- Где вы взяли этот меч? Снейп послал его в мой сейф в Гринготтсе!
- Он был в их палатке, – выплевывает Сивый. – Освободи меня, говорю!

Беллатриса взмахивает палочкой, и Сивый вскакивает на ноги, но на всякий случай по-собачьи прячется за ближайшим креслом, в бессильной злобе (она забрала его палочку) царапая когтями обивку.

- Драко, убери отсюда эту грязь, – Беллатриса кивает мальчику на бесчувственные тела егерей. – Если у тебя не хватает духу прикончить их, оставь их во дворе для меня.

Отчего-то сразу вспоминается, как позапрошлым летом в гостях у Снейпа она говорила что-то про «…если бы у меня был сын…» – и я по-прежнему могу лишь порадоваться за ребенка, так у нее и не родившегося.

Люциус, отец мальчика, к которому так обратились… ну да, молчит – а что, кто-то ожидал от него иного? Зато не молчит Нарцисса:

- Не смей разговаривать с Драко в таком –
- Тихо! – орет Беллатриса. – Ситуация серьезнее, чем ты можешь себе представить, Цисси! У нас очень серьезная проблема! <…> Ты не представляешь, в какой мы опасности!

Действительно, точное представление о том, во что они все, вероятно, вляпались, в этот момент имеет только Беллатриса, ибо Малфои, давно любовью Его Темнейшества не обласканные, от всей информации отсечены. А потому Беллатрису натурально трясет. Наконец она придумывает отправить всех заложников в подвал («Если это в самом деле Поттер, ему нельзя навредить. Темный Лорд сам хочет его ликвидировать <…>. Отведи их вниз, Сивый, удостоверься, что они надежно заперты, но больше ничего не делай – пока»), кроме Гермионы, которую выволакивает за волосы на середину гостиной, разрезав веревки тонким серебряным кинжалом («…но, если он узнает… я должна… я должна знать…»).

В миг, когда она приказывает оставить Гермиону, Рон не выдерживает:

- Нет! Возьмите меня! Меня!

Беллатриса с силой бьет его по лицу.

- Если она умрет при допросе, возьму тебя следующим, – обещает она. – Предатель крови стоит следом за грязнокровкой в моем списке.

Гарри трясет не меньше, чем Рона, но он знает, что, если он откроет рот, все полетит к черту – Пожиратели узнают его голос. До тех пор, пока они все еще не до конца уверены в том, что он – это он, сохраняется крошечная надежда. Или до тех пор, пока Жалящее проклятье не выветрится с лица Гарри – на что отчасти, думаю, полагается Беллатриса, растягивая время допросом.

Едва Сивый, видимо, не раз проделывавший это с иными пленниками (ибо уж очень хорошо знает, где подвал), закрывает за ребятами тяжелую дверь, оставив в полной темноте, сверху раздается душераздирающий крик Гермионы, от которого у ребят внутри все переворачивается, и Рон в истерике бьется из веревок, вновь крепко связывающих его и Гарри с Дином и гоблином.

Это настоящий кошмар. Гермиона кричит наверху. В сыром темном подвале ее имя без конца выкрикивает Рон. Каждый новый крик – Гермионы и Рона – отдается в Гарри физической болью. Он думает, что может сойти с ума, ему тяжело дышать – без всяких дементоров поблизости волнами накатывают ужас и отчаяние, выжирая всю душу.

Меж тем, если отдалить себя от эмоций, в проникающих в подвал в течение минут десяти криках – Гермионы и Беллатрисы, прославившейся также, как говаривал Диккенс, своей привычкой обрезать пленным губы и ноги, а затем обещать им свободу, если они сумеют пробежать через Лондон, трубя в трубу – сквозит масса всего интересного:

- Я спрошу тебя снова! Где вы взяли этот меч? Где?
- Мы нашли его – нашли – пожалуйста!
- Ты лжешь, вонючая грязнокровка, и я это знаю! Вы были в моем хранилище в Гринготтсе! Говори правду, говори правду! – ах, даже в мелочах копировать любимого… – Что еще вы взяли? Что еще у вас есть? Говори правду, или, клянусь, я пропущу этот нож сквозь всю тебя! <…> Что еще вы взяли, что еще? Отвечай мне! Круцио!

Несколькими часами позже Гарри и Гермиона расшифруют вопли маньячки с предельной точностью:

- Гарри, ты говоришь о том, что я думаю, ты говоришь? Ты говоришь, что в хранилище Лестрейнджей крестраж?
- Да. Беллатриса была в ужасе, когда подумала, что мы были там, она была вне себя. Почему? Что, она думала, мы могли увидеть и взять? Что-то, насчет чего она была в ужасе, если бы узнал Сами-Знаете-Кто.

Вот оно. Именно благодаря истеричке-Беллатрисе трио внезапно узнает о местонахождении нового крестража. А как бы они узнали об этом без нее? Как бы они вообще узнали обо всем этой ночью, не попади они в эту ситуацию?

Ведь у Гарри – прямо-таки по волшебству – оказываются на руках все карты: в подвале они с Роном обнаруживают Полумну и Олливандера, Сивый ловит трио, перед этим словив не кого-нибудь, а Грипхука, Беллатриса… ведет себя, как обычно, что тоже играет на руку, Драко вместе со своей – на минуточку – палочкой находится в доме на каникулах, и именно в эту ночь Том оказывается в Нурменгарде и говорит с Грин-де-Вальдом!

Как хотите, а уровень случайно случившихся счастливых случайностей запределен настолько, что мой радар орет благим матом.

Помню, я очень долго билась и страдала над распутыванием этого ключевого для Игры узелка, ибо вдруг оказалось, что искать ответы на вопросы «Как Сделал?!» и «Когда Сделал!?» в этой Игре применительно к действиям Дамблдора, вопреки ожиданиям, гораздо сложнее, чем в предыдущих Играх было понять «Что Сделал?»