Ноги Гарри касаются жесткой земли, и он падает. В нос ударяет соленый запах моря.

- Вы в порядке? – добрый хороший мальчик участливо обращается к гоблину, простонавшему в ответ что-то неразборчивое, и аккуратно укладывает его на землю.

Гарри оборачивается, сильнее сжимая в руках чью-то палочку. Вдалеке виднеется силуэт какого-то здания, возможно, коттеджа, и Гарри кажется, он видит, что к ним в темноте приближаются какие-то тени.

- Добби, это же коттедж «Ракушка»? – спрашивает парень напряженно. У него тоже имеется одна крайне неприятная особенность – он привык драться до последнего; и сейчас он готов это сделать, если потребуется. – Мы в правильном месте? Добби?

Что-то заставляет Гарри обернуться. Он в ужасе смотрит на маленького домового эльфа. Эльф покачнулся. В его непривычно, невиданно широких глазах отражаются, кажется, все звезды чистого, спокойного неба. Гарри и Добби опускают взгляд вниз, на грудь домовика, которая тяжело и прерывисто вздымается.

- Добби! – орет Гарри, не помня себя.

Мир вокруг перестает существовать. Для Гарри это как проваливаться в старый кошмар – Седрик, Сириус, Дамблдор – зачем? зачем все это? –

Мир вокруг перестает существовать. Внутри взрывается. Кое-как поднявшись с колен, Гарри бредет к Добби, не отводя от него испуганного, озверевшего взгляда. Добби смотрит на Гарри с мольбой и тянет к нему свои худые маленькие ручки. Их его груди торчит серебряная рукоять ножа Беллатрисы, вокруг которой стремительно разрастается багрово-красное пятно.

- Добби – нет --, – Гарри не отрывает взгляд от эльфа. Он ловит маленькое хрупкое тельце, укладывает к себе на колени. Добби весь дрожит.

- Помогите! – ревет Гарри в сторону коттеджа, не заботясь, магглы там или маги, враги или друзья, Гарри не понимает, где он, не знает, кто он, он только знает, что существу, которое он баюкает в руках, как младенца, нужна помощь. – Помогите! Добби, нет, не умирай, не умирай –

Гарри пытается руками закрыть рану. Глаза Добби находят глаза Гарри. Его губы дрожат в попытке произнести слова.

- Гарри… Поттер…

А потом, тихонько вздрогнув, он замирает, и его глаза превращаются в большие стеклянные шары. Они блестят в свете звезд, которые Добби больше не может видеть.

Гарри продолжает повторять имя эльфа, хотя уже знает, что Добби находится там, откуда не сможет ему ничего ответить. Это так, будто Гарри вновь стоит на коленях у тела Дамблдора у подножия самой высокой башни замка. Ему не хватает дыхания. Гарри падает и падает, бесконечно падает, кувыркаясь, в пропасть, и внутри у него обрывается все.

К нему подошли Билл, Флер, Дин и Полумна. Он понимает это через пару минут.

- Гермиона? – внезапно говорит подросток, потому что в распадающемся на миллиарды кусочков сознании где-то в глубине темноты и боли зажигается нужная лампочка. – Где она?

- Рон ответ ее внутрь, – говорит Билл. – С ней все будет в порядке.

Лампочка гаснет. Гарри вновь глядит на Добби. Он аккуратно вытаскивает нож из груди друга. Тихонько, чтобы не потревожить эльфа, Гарри снимает куртку и укутывает его в нее.

Неподалеку шумит вода. Другие переговариваются, но Гарри не волнует, о чем они говорят. Дин спешит отнести гоблина дом. Флер идет с ним. Билл предлагает похоронить Добби. Гарри соглашается, не понимая, что отвечает. Он смотрит на эльфа и слушает шум воды. Его шрам горит.

Будто через другой конец длинной подзорной трубы, Гарри наблюдает, как Том карает Малфоев и Беллатрису, но Гарри все равно. Ярость Тома не идет ни в какое сравнение со скорбью Гарри, хоть и запредельно высока. Она не может добраться до Гарри. Его страдания уменьшают ее, сознание Тома, сам Том – все это не имеет значения в огромном, тихом, опустевшем и неподвижном океане, который темнеет внутри подростка.

- Я хочу сделать это правильно, – говорит Гарри, впервые за долгое время понимая, что он говорит. – Без магии. У вас есть лопата?

Билл выносит ему лопату и указывает место – меж кустами в конце сада. Билл уходит. Полумна молча сидит рядом с Добби, которого Гарри оставил на земле, принявшись за работу с яростным приветствием торжества ее не-волшебности. Хорошая, честная работа. Когда-нибудь, ты знаешь, ты выкопаешь могилу. Ты в силах закончить ее. Ты видишь цель и движешься к ней прямо и строго. Никаких обходных путей, загадок и отговорок. Ты просто копаешь. И каждая капля пота, что падает в разрастающуюся яму, в промерзлую землю, в которой скоро будет лежать эльф – ему, ему, Добби, который спас их жизни.

Есть вещи, которые следует делать без магии. Потому что.

Шрам Гарри болит, но подросток, чувствуя это, отделен от этой боли. Плоть – это всего лишь плоть. И Гарри стал мастером, хозяином, он наконец научился это контролировать, как хотели того Дамблдор и Снейп. Том – ничто по сравнению со скорбью Гарри. «Дамблдор назвал бы это любовью», - думает Гарри. И он прав.

И парень медленно, взмах лопаты за взмахом, становится им в темноте, где внезапно вспыхивает понимание – того, что Гарри видел, того, что Гарри слышал…

Дары – Крестражи – Дары – Крестражи – взмахи лопаты устанавливают ритм его мыслей, но мании больше нет. Боль и страх высосали ее из души Гарри. Будто кто-то наотмашь ударил его по лицу, и он резко проснулся. Гарри медленно становится Дамблдором. Боль и страх – уверена, то же было с ним после смерти Арианы. Он просыпается. По всей видимости, души, подобные их, способны излечиться от одержимости Дарами Смерти только через потерю. Запредельную потерю. Возможно, только через смерть.

«Боль такой силы делает тебя человеком». – «Тогда я не хочу быть человеком!»

Дамблдор знал, о чем говорит.

Гарри чувствует себя живым впервые с тех пор, как вернулся Рон.

Гарри знает, где был Том этой ночью, кого убил и почему. Гарри копает глубже и глубже, сосредоточенно и упрямо. Гарри думает. Даже он всегда признавал, что не отличается острым умом. Но удивительно, сколько замков можно вскрыть тупым предметом, подобным черенку от лопаты, которой он продолжает копать и копать, пробужденный, отдавая все привычное возбуждение, рождающееся, когда открывается правда, в землю для его мертвого друга.

Всякое великое откровение оплачивается жертвой.

Это не я так придумала, это так, как оно есть, я просто смотрю и живу достаточно внимательно, чтобы это понять. Чем меньше жертва и способность к жертве, тем меньше важность этого откровения и то, что жертвующий способен из него вынести – для себя и в мир.

Гарри отделяет себя от Тома.

Гарри нашел свою душу через потерю, через боль (любовь).

Гарри ее сохранил и теперь надежно защищает. Душа Тома в нем ничего не может с этим сделать. Это – Большая Игра.

Гарри очень правильно воспитали. Ему в душу было вложено что-то такое, такая глубина, которая через много-много усилий и лет становится высью – и теперь возрождается фонтаном в предрассветных сумерках на берегу моря под яркими звездами ранней весной. Это настоящее воскресение весной (не зря Гарри в самом начале этого долгого, страшного, важного вечера, до того, как Рон включил «Поттер-дозор», сидел у палатки и разглядывал гиацинт).

Пока Том проваливается дальше и дальше во мрак, теряя контроль с самого начала, пуская Гарри к себе в голову, позволяя себе подвергнуться фиксации на Дарах, которая разрушает хуже крестражей, Гарри цепляется за любовь к живым и мертвым, за общее благо – потому и может контролировать слияние с Томом, потому и сохраняет в себе душу живой и чистой.

Гарри думает о Питере, умершем из-за одного маленького укола совести… Дамблдор это предвидел…

Гарри с разбега, подобно волнам, бьющимся о камки, влетает лбом прямиком в Игру – не понимая этого, сомневаясь в этом, боясь такого масштаба…

Как много еще он мог знать?..

Не уверена, что, узнай Гарри точное количество в этот момент, он бы сумел это вынести – его сносит и от такой малой доли…

Рон и Дин присоединяются к Гарри, когда немного вокруг светлеет.

- Как Гермиона? – спрашивает Гарри.
- Лучше, – говорит Рон. – Флер за ней присматривает.

Что происходило между ними в доме, пока Гарри копал, Гарри не волнует. Он предоставляет все решать им. У него другая борьба и другие задачи.

Без единого лишнего слова ребята запрыгивают в яму со своими лопатами и начинают копать вместе с Гарри в полной тишине. Команда следует за своим командиром, который готов резко ответить на любой вопрос, почему он не использует палочку – но команда не задает вопросов, все понимая.

Некоторые вещи надо делать руками. Руками. Руки – это продолжение сердца.

Мальчики копают в полной тишине на рассвете и перерождаются каждую секунду – все трое. Странно, однако и я сейчас чувствую себя по-другому живой – такого не было за все долгие месяцы работы над этой Игрой, ни в одну из моих побед.

Когда могила становится достаточно глубокой, Гарри поплотнее укутывает Добби в свою куртку. Рон снимает носки и надевает их на ноги Добби. Дин дарит эльфу шапку.

- Мы должны закрыть ему глаза, – подсказывает Полумна.

Подходят Билл, Флер и Гермиона, которую Рон приобнимает за плечи. Полумна мягко закрывает глаза Добби.

- Вот, – говорит она. – Теперь он как будто бы спит.

Гарри укладывает Добби в могилу, сложив его ручки и ножки так, чтобы было похоже, будто он отдыхает. Гарри держится, не желая сломаться так, как это было на похоронах Дамблдора. Добби заслуживает таких же похорон, но Гарри может дать ему только могилу, вырытую своими руками.

- Я думаю, нам нужно что-нибудь сказать, – мягко предлагает Полумна. – Я первая, ладно? Спасибо тебе большое, Добби, за то, что спас меня из того подвала. Это так нечестно, что тебе пришлось умереть, такому хорошему и храброму. Я всегда буду помнить, что ты для нас сделал. Надеюсь, сейчас ты счастлив.

Она поворачивается и в ожидании смотрит на Рона. Он прочищает горло. В подобных вещах девчонки всегда лучше – они умеют говорить. Парни как-то привыкли все переживать в себе, скупые на слова, но не на чувства.

- Да… – говорит Рон. – Спасибо, Добби.
- Спасибо, – бормочет Дин.

Гарри с огромным трудом сглатывает.

- До свидания, Добби.

Полумна все сказала за всех.

Билл взмахивает палочкой, и земля у могилы аккуратно закрывает яму, образовав небольшой холмик.

Гарри просит оставить его одного. Когда все скрываются в коттедже, оглядевшись, подросток выбирает один из самых больших гладких камней и ставит его на месте, под которым теперь лежит голова Добби.

Парень смотрит на чьи-то палочки у него в руках. Он не помнит, чьи они, с огромным трудом припоминает, что вырвал их у кого-то в поместье… Гарри выбирает себе палочку Драко, потому что она кажется, как это ни иронично, дружелюбнее в его руке. Его инстинкты…

Его инстинкты диктуют ему высечь слова на камне. Он делает это медленно и неуклюже, зная, что Гермиона могла бы справиться куда лучше, но… Гарри знает, что так будет правильнее.

Руками надо делать. Самому. Потому что.

Когда Гарри заканчивает, надпись на камне гласит: «Здесь лежит Добби, свободный эльф».

И лишь спустя много-много лет я понимаю, насколько правильно Гарри все сделал, повинуясь своему невероятно точному, почти безошибочному чутью.

Беллатриса целилась в Добби.

Она не целилась в Гарри – нельзя, он принадлежит ее обожаемому хозяину. Она целилась именно в Добби. Добби умер не за Гарри. Не по ошибке и не потому, что его прикрывал. Он умер потому, что он – такой. Дерзкий, смелый и свободный. И ее это задело. Ох, как же сильно ее это задело…

«Знай свое место, грязная обезьяна!» – вот что значит ее жест, вот что она сделала.

Но она не победила.

Победил Добби – именно в тот момент и потому, что она метнула в него нож, он победил.

Ведь она показала, что он, свободный и столь же бесконечно храбрый домовой эльф, имеет значение. Что его выбор имеет значение. Его деяния имеют значение. Его жизнь имеет значение – большое настолько, что нужно ее отнять.

Высокородную чистокровную волшебницу, обладательницу огромной магической силы, великого таланта, изощренного ума, несметных богатств, всяческих титулов и высочайшего положения в обществе победила грязная маленькая безродная обезьянка, которой Гарри гордится – и почитает за честь быть ее другом.

Возможно, Добби был в чем-то глупым, часто смешным и иногда надоедливым – но он был преданным, самоотверженным, бескорыстным и необычайно смелым, и именно это идет в счет. Он был одним из самых лучших друзей, которые были у Гарри.

У этого маленького домового эльфа было непомерно большое – больше, чем у многих людей, высокородных или нет, богатых или нищих, магов или маглов – сердце. Он умел любить так, как умеют не многие.

Он был настоящим героем – и, что гораздо важнее, очень хорошим другом.