В каком-то своем извращенном варианте Рон разрывается примерно от тех же сомнений. Он все продолжает надеяться, что Дамблдор не умер. Гермиону, разумеется, это бесит.

- Посмотри на факты, Гермиона, – говорит он ей в обед на третий день пребывания ребят в коттедже, когда друзья отыскали Гарри у забора, отделявшего сад от утеса. – Серебряная лань. Меч. Глаз, который Гарри видел в зеркале –
- Гарри признает, что глаз мог ему померещиться! Правда, Гарри?
- Мог, – соглашается Гарри в типично Дамблдоровском стиле («Дамблдор, должно быть, напутал с чертой!» – «Это возможно, конечно»), не отрывая взгляда от горизонта.
- Но ты не думаешь, что он тебе померещился, правда? – спрашивает Рон.
- Нет, не думаю, – соглашается Гарри (к большому веселью Дамблдора на том свете, полагаю).
- Вот так-то! – торжествует Рон. – Если это был не Дамблдор, объясни, откуда Добби узнал, что мы были в том подвале?
- Я не могу – но как мог Дамблдор послать его нам, если он лежит в гробнице в Хогвартсе, не объяснишь?
- Я не знаю, это мог быть его призрак!
- Дамблдор бы не вернулся в качестве призрака, – говорит Гарри, точно зная, что это – правда; возможно, одна из крайне малого количества правды о Директоре, которую Гарри может утверждать с полной уверенностью. Теперь Гарри разбирается в подобных вещах по крайней мере. – Он бы пошел дальше. – И даже до некоторой степени принимает их.

В старом споре, как обычно, правы все и никто. Прав Рон, ведь Директор – в определенной степени и с оговорками – действительно помогает ребятам. Права Гермиона, которая понимает, что воскресение невозможно – даже Дамблдора.

Однако ее гермионистость сильно мешает ей взглянуть за рамки происходящего и ответить на заданные вопросы. В конце концов, понятно, что она никогда не была полностью в курсе механизмов Игры и не была знакома со всеми Игроками. Однако у девушки достаточно знаний, чтобы хотя бы предположить, что кто-то из Игроков помогает им.

Чего у нее не достаточно, так это веры. Особенно – после «предательства» Снейпа и многомесячного «бездействия» Игроков и Ордена. Знаете, тут как с жизнью – когда долгое время сидишь в полностью непроницаемой пещере, начинаешь сомневаться, что мир снаружи вообще существует – особенно когда не сильно вникал в него до заточения и больше догадывался о его существовании, чем знал наверняка.

Вот если бы Полумна была в деле и ребята могли говорить с ней свободно о своей миссии, она бы сразу предположила, что Дамблдор помогает им через других людей, коих много разных (и, возможно, они все состоят в Заговоре Гнилозубов). Потому что она Верит, что все возможно. Гермиона же на такое физически не способна.

Хотя, вероятно, тот факт, что теперь Гермиона делит крошечную спальню именно с Полумной, вскоре повлияет на нее пусть крошечным, но благоприятным образом. Когда в Игре-5 Гермиона делила комнату с Джинни на площади Гриммо, они сильно сдружились. Уверена, почти два месяца, которые Гермиона проведет в столь тесном общении с Полумной, тоже обзаведутся своими последствиями. По крайней мере, именно с этих самых пор она перестанет закатывать глаза всякий раз, как Полумна будет говорить о чем-то или ком-то, еще ни разу не попадавшемся на глаза ни одной живой душе.

На мой взгляд, гораздо правильнее друзей в этой ситуации себя вновь ведет Гарри. Ибо что толку рассуждать о том, чей глаз он видел в зеркале? Его задача – найти и уничтожить крестражи, а не выйти на контакт с невидимыми помощниками. Если им с друзьями кто-то и помогает, это прекрасно, потому что ничего плохого его помощь не принесла. Вовсе даже наоборот. Так какая, в сущности, разница, кто это человек, люди или существа? С помощью или без, его дело – делать свое дело, а не трепаться о защитниках и заговорах.

Коротко соглашаясь с обоими спорщиками, Гарри продолжает молча смотреть в сторону горизонта. Дамблдор умер. У Гарри есть цель, которую надо достичь, иначе и он умрет. Этого – пока – достаточно. Об остальном, если повезет, можно будет подумать потом. Может быть, к тому времени вскроются новые факты.

Пока же из всего вскрывающегося Гарри располагает терпением Флер, которая, поджав губы, недовольно сообщает трио, что Грипхук сказал ей передать им, что хочет с ними поговорить. Ребята спешат к гоблину.

- Я пришел к решению, – произносит Грипхук в спальне Гермионы и Полумны, где всячески избегает подслушивания, а потому даже задергивает шторы на окнах.

Да… а мне говорили, что гоблины умные и быстро соображают…

- Хотя гоблины Гринготтса посчитают это полным предательством, я решал помочь вам –
- Это отлично! – с огромным облегчением ляпает Гарри. – Грипхук, спасибо вам, мы очень –
- …в обмен, – твердо заканчивает гоблин («Какой наивный мальчик. Думаешь, все в этом мире так и хотят просто за спасибо бросаться тебе на помощь?»), – на оплату.

Золото ему не нужно, разумеется. Его темные глаза блестят.

- Я хочу меч. Меч Годрика Гриффиндора.
- Вы не можете его получить, – говорит Гарри, стремительно упав духом. – Извините.
- Тогда, – мягко произносит гоблин, – у нас проблема.

Предложение Рона взять что угодно иное из сейфа Лестрейнджей, когда они к нему доберутся, встречено резко отрицательно.

- Я не вор, мальчик! Я не пытаюсь достать сокровища, на которые у меня нет никаких прав!
- Меч наш –
- Нет, не ваш.
- Мы гриффиндорцы, и он принадлежал Годрику Гриффиндору –
- А до того, как он стал принадлежать Гриффиндору, чьим он был? – требовательно интересуется гоблин, выпрямляясь в кресле.
- Ничьим, – пожимает плечами Рон. Он был сделан для него, разве не так?
- Нет! – гоблин в злости тыкает пальцем в сторону Рона. – Снова заносчивость волшебников! Меч принадлежал Рагноку Первому и был украден у него Годриком Гриффиндором! Это утерянное сокровище, шедевр гоблинской работы! Он принадлежит гоблинам! Меч – это цена моей услуги, соглашайтесь или уходите!
- Нам нужно обсудить это, Грипхук, – говорит Гарри, покосившись на ребят под враждебным взглядом гоблина, - если это нормально. Можете дать нам пару минут?

Гоблин угрюмо кивает.

В гостиной Гарри принимается топтаться у камина, задумчиво хмуря брови в попытке понять, что делать с возникшей проблемой, продолжая напоминать мне Дамблдора.

Меч нужен ребятам, чтобы уничтожать крестражи. Но гоблин ясно дает понять, что не примет ничто иное в качестве платы – даже если бы у детишек было что-то такое же ценное, как предлагает Гермиона. Нужно что-то придумать, и потрясающе проницательные инстинкты Гарри советуют ему начать придумывать это прямо сейчас.

Играет ли гоблин или действует по собственному – острому – желанию, требуя меч? Сложный вопрос. Впрочем, как и сами гоблины.

Несколькими неделями позже Билл объяснит Гарри так: «Если ты заключил с Грипхуком какую-то сделку, особенно если эта сделка относится к сокровищам, тебе нужно быть крайне осторожным. Гоблинские представления о владении, плате и возмещении не похожи на человеческие. Мы говорим о другом виде существ. Сделки меж волшебниками и гоблинами веками вызывали жуткие споры – но ты знаешь все это из Истории магии. Были ошибки на обеих сторонах, я никогда не стану утверждать, что волшебники невинны. Тем не менее, среди некоторых гоблинов, и гоблины Гринготтса, пожалуй, больше всего склонны к этому, есть убеждение, что волшебникам нельзя доверять в вопросах золота и сокровищ, что они не уважают гоблинское право собственности. Ты не понимаешь, Гарри, никто не может понять, если он не жил с гоблинами. Для гоблина полноправный и настоящий хозяин вещи – тот, кто ее сделал, а не тот, кто ее приобрел. Все вещи работы гоблина в глазах гоблинов по праву принадлежат им». – «Но если оно было куплено –» – «…тогда они будут считать, что тот, кто заплатил деньги, арендовал это. Тем не менее, у них большие сложности в отношениях с идеей передачи вещей, сделанных гоблинами, от волшебника к волшебнику. Ты видел лицо Грипхука, когда перед его глазами мелькнула тиара. Он не одобряет. Я думаю, он считает, как считают самые яростные из них, что ее следовало вернуть гоблинам, когда умер первый владелец. Они рассматривают нашу привычку хранить вещи гоблинской работы и передавать их из поколения в поколение без дальнейшей платы едва ли не воровством. Все, что я говорю, что тебе нужно быть очень осторожным в своих обещаниях гоблинам, Гарри. Будет менее опасно прорваться в Гринготтс, чем отказаться от обещания, данного гоблину».

Неслабо. Понятно, что Дамблдор подозревал, что Грипхук, оказавшийся в одном месте с мечом Гриффиндора, захочет в качестве оплаты именно его. Предложил ли он меч сам, зная, что меч все равно вернется в замок через Шляпу, или промолчал об оплате мечом в принципе, возможно, рассчитавшись с гоблином чем-то иным? Или он намеренно рассказал гоблину о мече и попросил забрать его у ребят, чтобы доставить в замок?

Почему Грипхук не согласен ни на что иное, кроме меча – и даже не просит ничьи волшебные палочки, как кисло напоминает Рон, предположив, что они с ребятами еще легко отделались? Потому что меч ему действительно важен – или это Игра?

Если это Игра, то зачем Дамблдору такая сложная схема возвращения меча в замок? С чудо-сумочкой Гермионы проблем в его транспортировке у ребят не предвидится, а забыть они его точно не забудут. Напротив, отсутствие меча несколько осложнит трио Финал, разделив команду, к тому же, затянет время.

Если Дамблдор хотел, чтобы Гарри в итоге явился к Тому без защиты, то это тоже странно – не мог же он предполагать, что Гарри вдруг попробует атаковать Тома мечом – да еще и Тома, окруженного десятками Пожирателей с палочками. Нет, Дамблдор вряд ли думал, что меч помешает Гарри даже в этом вопросе, Гарри не такой дурак. Следовательно, особых причин Играть, забирая у ребят меч с помощью Грипхука, у него не было.

С другой стороны, он наверняка знал законы гоблинов (мог проконсультироваться у того же Билла), особенно – гоблинов Гринготтса, особенно – самых ярых из них, к коим относится Грипхук. Он знал и самого Грипхука – кровожадного, любителя обижать слабых чужими руками, воинственного, мстительного, гордого, надменного, заносчивого и алчного. Он не мог не предполагать, что Грипхук возжелает меч в обмен на свои услуги, который считает украденным – и достойным себя любимого в качестве хозяина.

В принципе, на этом этапе размышлений можно и остановиться, ведь Директор понимал, что меч вернется в Шляпу, каким бы способом (с разрешения Дамблдора или без) Грипхук его ни взял. Однако здесь уже принципиальна моральная составляющая – в зависимости от того, какова правда, меняется мое самочувствие.

Мог ли Дамблдор пообещать Грипхуку меч, только чтобы тот помог ему и трио, зная, что потом его заберет?

Нечто похожее предлагает Рон в гостиной:

- Ладно, как насчет этого? Мы скажем Грипхуку, что меч нужен нам до тех пор, пока не доберемся до хранилища, а потом он может взять его. Там есть подделка, так? Мы поменяем их и дадим ему подделку <…> мы можем свалить прежде, чем он поймет –

На что Гермиона, честь и совесть команды, опаливает парня таким взглядом, что уши Рона буквально воспламеняются.

- Это, – тихо говорит она, – подло. Попросить о помощи, а затем надуть его? И ты удивляешься, почему гоблины не любят волшебников, Рон?

Я думаю, этим все сказано. Дамблдор, каким я знаю и понимаю его столько лет, никогда в жизни не мог пообещать Грипхуку меч, зная, что у Грипхука его заберет. Следовательно, Директор вообще молчал о мече, отплатив гоблину за его услуги (молчание и подмена меча в банке, лекция о подмене у реки осенью, помощь ребятам в поместье и банке) чем-то другим и, несомненно, очень ценным. Видимо, чем-то таким, что позволило Грипхуку уйти из Гринготтса без забот о том, чтобы туда вернуться. Пещерой с золотом и домиком с сокровищами в Австралии на берегу океана, например.

Однако Дамблдор, каким я его знаю и понимаю столько лет, не был бы Дамблдором, если бы не поставил на то, что ребята схитрят – тем самым выведя и его из-под мук совести, и себя самих никак не подставив. Как Гарри и делает по итогу:

- Мы скажем ему, что он может получить меч после того, как поможет нам забраться в хранилище – но мы будем осторожны, чтобы не сказать ему, когда точно он сможет его получить, – твердо пообещав и себе, и Гермионе, что лично отдаст меч гоблину после того, как уничтожит все крестражи, даже если на это уйдут годы, предлагает Гарри. – Мы не солжем… по-настоящему.
- Мне это не нравится, – говорит Гермиона.

Гарри кивает, слегка стыдясь.

- А я думаю, это гениально, – заявляет ухмыляющийся Рон.

Полагаю, в точности так, как трио, чувствовал себя Дамблдор одновременно – всякий раз, когда приходилось хитрить. Потому что развитую совесть обмануть не так-то просто. Совесть, которая одним – будто ремень на поясе (нажрутся и распустят), а другим – что удавка на шее. Но это война. «Какой у нас выбор?» – спрашивает себя Гарри, отталкивая нехорошую мыслишку («Ради общего блага…»).

Меж тем, мыслишка права. Тем более, чем долее смотреть на происходящее с точки зрения деонтологии в трактовке того же Иеремия Бентама, которая оценивает поступок, исходя из увеличения или уменьшения «суммы общественного счастья», которое он влечет за собой. Ведь именно в этом и кроется истинное – и правдивое, и хорошее, и правильное – успокоение совести.

Именно поэтому, например, невозможно осуждать Снейпа за то, что он – убил. Да и Грюма тоже. А Сири и Люпина – за то, что хотели убить Питера. И даже Дамблдора – за прямую ложь Фаджу в Игре-5. И так далее. «Ради общего блага» – не страшная, а прекрасная формула, если правильно ею пользоваться. Между честностью и откровенностью большая разница. Нравственный закон обязывает не лгать. Разве Гарри его нарушает? Нет. А от откровенности до идиотизма не так далеко, как кажется. Увы, никто из ребят не может позволить себе быть идиотами. Идет война. На кону стоят многие-многие жизни.

Гарри неприятно хитрить, как неприятно осознавать, что Гриффиндор мог украсть меч – Гарри всегда гордился своей принадлежностью к факультету. Гермиона не видела ни единого источника в жизни, доказывавшего бы кражу. Рон считает, что это очередная байка гоблинов о том, как волшебники их угнетают.

- Может, он лжет, – говорит Гарри. – Грипхук. Может, Гриффиндор не брал меч. Откуда мы знаем, что гоблинская версия истории правильна?

А откуда мы знаем, что правильна версия волшебников? Если закапываться в обиды тысячелетней давности, ни к чему хорошему это не приведет. Жить надо здесь и сейчас – и выбирать свой цвет надо здесь и сейчас.

- А какая разница? – уточняет Гермиона.
- Меняется мое самочувствие, – поясняет Гарри.

В конце концов, правило золотой середины еще никогда меня не подводило. Может быть, Грипхук сказал то, что считал правдой. А может быть и так, что всем известное юридическое понятие «цапус первус» разрешило бы древний спор в момент.

Но Гарри выбирает верить в то, что Грипхук солгал и не имеет доказательств (критическое мышление, наконец-то развившееся в Гарри к семнадцати-то годочкам – вещь отменная; хвала Мерлину!), выбирает сохранять веру в лучшие качества Годрика и продолжать оставаться гриффиндорцем, гордясь этим… а потому поступает, как настоящий слизеринец, формулируя свои условия передачи меч Грипхуку в спальне так, чтобы не сказать ни слова о времени оной передачи.

Гермиона в типичном стиле Макгонагалл хмурится, глядя в пол. Однако Грипхук смотрит только на Гарри. Понятное дело, он с самого начала понимает, что подростки хитрят. Но и он собирается схитрить, а потому не возражает. Эта небольшая игра – своего рода торговля на рынке. Если вы не торгуетесь, вас перестают уважать.

- У меня есть ваше слово, Гарри Поттер, что вы отдадите мне меч Гриффиндора, если я помогу вам?
- Да.
- Тогда пожмем руки.

Гарри пожимает протянутую руку гоблина, стараясь тщательно скрыть свои опасения от его пронзительных глаз без белков (к немалому веселью Грипхука, надо полагать).

Он ударяет в ладони:

- Итак. Начнем!

Это ужасно похоже на планирование прорыва в Министерство – с той только разницей, что ребята проводят все дни вчетвером с гоблином в крошечной спальне, которая, согласно предпочтениям гоблина, остается погруженной во тьму.

- Я посещал хранилище Лестрейнджей лишь однажды, когда мне приказали поместить внутрь поддельный меч, - рассказывает Грипхук, вводя ребят в курс дела. – Это один из самых древних тайников. Самые древние семьи волшебников хранят свои богатства на самых глубоких уровнях, где наиболее обширные и хорошо охраняемые хранилища.

Тут бы задаться вопросом, почему Грипхук не требует обратно сокровища Лестрейнджей, которые, надо полагать, тоже передавались из поколения в поколение, но ребята молчат: им важно, чтобы гоблин пребывал в нормальном расположении духа. Он и так, бедный, страдает от того, что Билл и Флер отказываются кормить его персонально, как все еще слабого Олливандера, и ему приходится спускаться за общий стол, хотя общую еду он есть категорически отказывается.

Дни медленно превращаются в недели. Грипхук рисует какие-то карты, ребята стараются их запоминать, возникают проблемы за проблемами в плане. У трио хватает зелья лишь на одного человека, поэтому ребята решают, что Оборотное примет Гермиона, на чьем свитере обнаружился волос Беллатрисы. Детишки начинают тренироваться в трансфигурации людей – и все время что-то обсуждают, появляясь перед другими только во времена приема пищи.

Разумеется, прочие обитатели «Ракушки» не могут этого не заметить. Они не задают вопросов, однако довольно скоро Гарри начинает замечать на друзьях и гоблине задумчивые, обеспокоенные взгляды Билла.

Гарри гоблин нравится все меньше, однако он не находит нужным обсуждать это с Гермионой и Роном – ребята нуждаются в Грипхуке и очень быстро усваивают, что значит работать с любым полезным сбродом, дабы достичь… кхм… общего блага.

Но добрый мальчик Гарри чувствует себя ответственным перед Биллом и Флер, которая явно не переносит гоблина на дух, за все хлопоты, которые он причинил просьбой оставить гоблина.

- Гарри, ты спас мою сестру, я не забываю, – подобрев, отвечает Флер на извинения Гарри одним бушующим дождливым вечером 4 апреля, когда Гарри помогает ей накрывать к ужину.

Строго говоря, Габриэль никогда не подвергалась смертельной опасности, однако Гарри решает не напоминать Флер об этом. Добрый, наивный мальчик. Будто она не знает. Будто для нее имеет значение, правда ли была опасность для ее сестры, больше, чем то, что Гарри ее все равно спас.

- В любом случае, мистер Олливандер переедет к Мюриэль этим вечером. Станет легче. Гоблин может переехать вниз, а вы с Роном и Дином можете занять его комнату.

- Мы не против спать в гостиной, – поспешно говорит Гарри, зная, что гоблину переезд не понравится. – Не волнуйтесь о нас. Мы скоро тоже уйдем, мы с Роном и Гермионой, – добавляет он, видя, что Флер хочет возразить. – Нам не нужно будет задерживаться здесь дольше, чем Олливандеру.
- Что ты имеешь ввиду? – Флер хмурится и замирает. – Конечно, вас не нужно уходить, здесь вы в безопасности!

Флер. Девушка, не отказавшаяся от Билла даже тогда, когда он был весь исполосован Сивым, и никто не знал, как это на нем отразится, даже тогда, его ему, его семье и его стране стала угрожать реальная и непосредственная опасность. Она могла бы уехать обратно во Францию к Габриэль и родителям в любую минуту. Но она до сих пор не сделала этого. Мне почему-то особенно ярко вспоминается, как она проходила первое испытание Турнира Трех волшебников – как она вела себя перед тем, как выйти к дракону. Я имею ввиду… Билл знал, кого выбирать себе в жены. И Флер с тех пор нисколько не изменилась.

Гарри с трудом сдерживает улыбку (очень уж Флер походит на миссис Уизли в этот миг), но радуется, что вошедшие с утицы с охапками дров Полумна и Дин отвлекают ее своим появлением. Они проходят в гостиную, где Рон и Гермиона расставляют тарелки и приборы, и Гарри, прихватив кувшин с тыквенным соком, бежит за ними.

Полумна рассказывает Дину о морщерогих кизляках и роге одного из них, который приобрел Ксено, и с пути веры ее не сбивают даже возражения Гермионы о том, что это был взорвавшийся рог Взрывопотама («Нет, это точно был рог кизляка, папочка сказал мне. Он, наверное, к этому моменту уже восстановился, знаете, они лечат сами себя»). Гермиона качает головой, решив не спорить (прогресс), и продолжает расставлять тарелки. Такова уж Полумна.

Билл помогает все еще слабому Олливандеру спуститься вниз по лестнице. В руках у Билла большой чемодан – возможно, они с Флер подарили Олливандеру все необходимые вещи; или передавали что-то остальной части семьи; или откуда-то достали его собственные принадлежности.

- Я буду скучать по вам, мистер Олливандер, – Полумна подходит поближе к мастеру.
- А я по вам, моя дорогая, – он хлопает ее по плечу. – Вы были неописуемой поддержкой для меня в том ужасном месте.

И такова Полумна тоже – и останется до конца. Да, даже после плена она не теряет веру в странные вещи, веру в отца, который подставил ее друзей – и это прекрасно. Она все время ухаживает за могилой Добби, пока Гарри сидит у Грипхука. И я все время думала: возможно, не случись смерти Добби, Гарри бы так и не понял всего того, что понял в ту ночь. Тогда как Директор планировал вытащить Гарри из агонии, в которую он загнал себя мечтами о Дарах, если мы безоговорочно не верим в то, что Директор спланировал и желал смерти Добби?

Олливандер дает ответ на этот вопрос.

Полумна вмешана в Игру еще и для того, чтобы быть душевным комфортом Гарри, она должна была оказаться рядом с Олливандером, когда тому стало хуже, она должна была оказаться рядом с Гарри, чтобы открыть ему глаза. Она всегда точно чувствовала парня и всегда помогала ему принять события, чтобы идти дальше. Ну а получается, что она помогает Гарри не столько побороть одержимость Дарами, сколько принять смерть Добби. Тоже значимо.

Помимо того, ее наличие рядом с Гарри просто не может не означать, что он периодически будет слышать из ее уст рассказы то о роге кизляка, то о… тиаре Кандиды Когтевран, которую восстанавливает ее отец.

Так, когда Флер передает тиару Мюриэль с Олливандером, а после Билл возвращается с сообщением, что получение сокровища обратно приободряет тетушку («Она сказала, что подумала, что мы ее украли»), Полумна немедленно припоминает тиару работы ее отца. Очень полезно, знаете ли, периодически слушать о таком. Учитывая, что забывать про тиару Кандиды Гарри не следует.

Что мешало Биллу и Флер вернуть тиару раньше, я понятия не имею. Впрочем, не склонна относить это к Игре. Как не склонна относить к Игре и короткий, но крайне острый диалог Грипхука, под носом которого промелькнула тиара Мюриэль, когда Флер передавала ее Олливандеру, с Биллом:

- Сделана гоблинами, я полагаю?
- И оплачена волшебниками, – тихо произносит Билл.

Гоблин украдкой, но испытующе глядит на него.

Думаю, Билл, проживший среди гоблинов достаточное количество лет, а также имеющий среди них что-то вроде друзей (насколько это возможно у волшебников и гоблинов), знает, как положить конец старому спору – и делает это. Кстати, и Годрик, и Гарри сполна оплатили меч, и это вполне считается. Не деньгами, разумеется.

Вернувшись к концу ужина, Билл сообщает, что все в порядке, чета Уизли передает привет, близнецы сводят с ума Мюриэль, а Джинни посылает всем свою любовь (или одному конкретному человеку). Видимо, раз до Гарри не долетает ни звука о том, что миссис Уизли заикается забрать трио к себе, Артур и Билл, понимающие, сколь важна трио свобода от Молли, делают все, чтобы держать ее подальше от детишек. Ну, понятное дело, что Орден общается меж собой группками и не столь часто, однако Билл и Флер изначально стоят особняком (вместе с тиарой Мюриэль – подальше от Мюриэль). Несомненно, именно ради трио.

Косвенно это подтверждает Люпин, вдруг забарабанивший в дверь так, что все обитатели коттеджа пугаются и хватаются за палочки:

- Это я, Римус Джон Люпин! Я оборотень, женат на Нимфадоре Тонкс, а ты, хранитель коттеджа «ракушка», сказал мне адрес и наказал приходить в случае экстренной необходимости!
- Люпин, – бормочет Билл и бросается к двери.

Компания со страхом ожидает, пока он расскажет, что случилось. Люпин вваливается в дом – белый, с растрепанными на ветру и мокрыми от сильного дождя волосами. Он оглядывает гостиную, убедившись в том, что все свои.

Гарри он совершенно не удивляется. Значит, прекрасно знал, что Гарри у Билла. Более того, когда он будет прощаться, он бросит: «…они все будут так рады узнать, что я виделся с вами», – давая понять, что он пребывании Гарри в коттедже «Ракушка» знает большое число людей.

Так почему никто из них так и не нанес визит? Ну, помимо того, что это может быть опасно и грозить раскрытием местонахождения «Ракушки» нежелательным людям, которые наверняка следят за частью Ордена, полагаю, Орден знает, что Гарри не стоит ни отвлекать, ни поторапливать – ему следует лишь верить, дожидаясь, пока ему понадобится реальная помощь.

И Люпин, который в этой Игре занимает примерную позицию Снейпа в Игре-3, здраво (как и хотел Дамблдор) решает заняться семьей.

- Это мальчик! – вопит он вне себя от счастья. – Мы назвали его Тедом в честь отца Доры!

В общем возникшем гомоне радости Люпин будто в бреду снова и снова повторяет: «Да, да, она родила! Да – да – мальчик». Однако зачем он оставляет жену и новорожденного ребенка в эту дождливую ночь? Билл ему что, лучший друг? Почему нельзя было послать сообщение Патронусом, раз так хотелось поделиться счастьем?

Ответ становится очевидным, когда Люпин, минуя всех, подходит к Гарри и обнимает так, словно жуткой сцены на Гриммо не было никогда в жизни.

- Будешь крестным отцом? – спрашивает он, отпуская парня.
- Я-я? – заикается Гарри.
- Ты, да, конечно – Дора вполне согласна, никто лучше тебя –
- Я – да – черт возьми –

Гарри ошеломлен от восторга и изумления.

Никакого иного решения Люпин принять просто не мог. Он светится изнутри и выглядит на десятилетия моложе – Гарри не видел его таким никогда в жизни. Он не чувствует к Гарри ничего, кроме благодарности – Гарри буквально толкнул его обратно в семью, где он познал величайшее счастье в жизни. Конечно, Тонкс согласилась с его решением сделать Гарри крестным. Они знают, что у парня хорошо получится. Они прекрасно понимают, что могут не выжить в еще одной войне, но у них всегда остается вера в Гарри. И они знают, что если кто и сможет понять боль Тедди, если они погибнут, так это Гарри.

И они приняли превосходное решение назвать мальчика именно так. Я могу себе представить радость Андромеды, благословившей дочь и ее мужчину на свадьбу без раздумий, когда она поняла, что ее собственный мужчина вернулся к ней. Что он был бы рад узнать, как зовут его внука. Прекрасное имя. Прекрасный штормовой апрельский вечер, наполненный светом и счастьем, крепчающими росточками надежды и веры в лучшее, а главное – любовью. Я представляю, как плакали дамы семьи Тонкс.

Ошалевший от восторга новоиспеченный папа соглашается остаться на пару бокалов вина, и, когда Билл произносит тост («За Тедди Римуса Люпина, величайшего волшебника всех времен!»), принимается рассказывать, как он выглядит:

- Я думаю, он выглядит, как Дора, но она думает, что он похож на меня. Не много волом. Они были черными, когда он родился, но, клянусь, они стали рыжими час спустя. Наверное, будет блондином, когда вернусь. Андромеда говорит, волосы Тонкс начали менять цвет в день ее рождения.

В окна маленького коттеджа задувает ветер, а внутри весело потрескивает камин, и Билл скоро открывает вторую бутылку вина. Чудесное рождение Тедди вырывает всех в другой мир, подальше от блокады, в которой оказалась вся компания. Новая жизнь волнует, веселит и наполняет вторым дыханием – Люпин, переполненный счастьем, заражает им всех вокруг. Уходя в бушующую ночь и по-прежнему сияя ярче всех гирлянд мира, он обещает вскоре принести фотографии малыша.

Впрочем, переживающий за трио Билл, заперев Гарри на кухне на краткие, но не слишком приятные пять минут («Я хотел поговорить с глазу на глаз, Гарри, вообще-то. Это не легко, когда коттедж так переполнен»), воспользовавшись тем, что Грипхук гордо и почти незаметно удалился, пока все праздновали, своим зловещим предостережением («Будет менее опасно прорваться в Гринготтс, чем отказаться от обещания, данного гоблину»), сильно уменьшает объем счастья и беззаботности Гарри.

Когда подросток следует за ним обратно в гостиную, его впервые посещает очень странная мыслишка, которая не дает ему покоя тем, какого она мнения о Сириусе. Гарри кажется, что он начинает держать курс на то, чтобы стать для Тедди Люпина таким же безответственным крестным отцом, каким был для него Сириус Блэк (только в случае Гарри – ради общего блага).

Да, парень признает это о Сири – пожалуй, впервые столь четко, ответственно и по-взрослому с момента его гибели. Но, возможно, Люпин разглядел это в Гарри прежде, чем он сам. Возможно, он понимал, какого рода прививкой снабдил Гарри Сириус на всю оставшуюся жизнь.