Управлять драконом совершенно невозможно. Полуслепой, он все набирает и набирает высоту, двигаясь в одному ему откуда-то известном направлении (впрочем, если в драконьем деле и впрямь замешан Чарли, дракона могли и приручить к определенному месту до того, как поместить в подземелья банка; то, что он бледен, ничего не значит; Гарри, разумеется, решает, что это оттого, что он всю жизнь провел под землей, но дело в том, что железнобрюхи сами по себе имеют чешую серого цвета с металлическим отливом), и Гарри, переполненный чувством благодарности такой силы, что едва не сходит с ума, цепляясь за его спину, лишь молится, чтобы он не переворачивался в полете, а то ребята не смогут удержаться.

Позади Гарри Рон жонглирует самыми ужасными словами, чтобы как можно точнее передать то ли состояние неземного ужаса, то ли ощущение всепоглощающего восторга. Гермиона всхлипывает. Минут через пять после достаточного набора высоты Гарри перестает бояться, что дракон их сбросит. Вместо этого Гарри принимается беспокоиться о том, что понятия не имеет, как и когда они сумеют с него спуститься – как долго он сам сможет провести в воздухе и каким образом найдет нужное место для остановки.

Гарри все время оглядывается по сторонам, со страха воображая, что его шрам покалывает. Однако Том еще понятия не имеет о том, что произошло. Гоблины Гринготтса не смешат докладывать ему. Освободив весь сейф от золотых дубликатов (и, видимо, решив пока не приводить в порядок Треверса), они принимаются пересчитывать сокровища Лестрейнджей, пытаясь понять, украдено ли что-нибудь и если да, то что. Очень мудро с их стороны – если бы они тут же обратились к Тому, у трио бы вовсе не осталось времени.

Я полагаю, и это Дамблдор предусмотрел – он знает гоблинов и знаком с их рассудительностью (вспомнить хотя бы того же Грипхука, который мариновал ребят аж три дня, прежде чем сообщить о своем решении помочь им штурмовать банк). Никто из них не станет сразу же кидаться к Тому, они попытаются решить проблему тихо.

Полагаю, всем гоблинам банка запрещается покидать рабочие места и связываться с внешним миром, пока высшее руководство не поймет, что делать – именно поэтому новости о прорыве банка не распространяются аж до вечера. Возможно, гоблинов немного тормозит и убежавший за их спины Грипхук.

С другой стороны, конечно, маглы и часть волшебников не могут не заметить огромного дракона, пролетающего над Лондоном – но мало ли, что случилось и что кому показалось, верно? Малфои заперты в поместье и ничего не знают, Том либо сидит с ними, либо продолжает заграничные вояжи, на сей раз отдыхая, а Гринготтс не дает никаких комментариев. Может быть, червячок сомнений и начинает грызть Тома, потому и болит шрам Гарри, но всем раскладом серьезности ситуации ему завладеть не дают до заката.

А дракон тем временем набирает высоту, и трио, закоченевшее, голодное, усталое и онемевшее от усилий, с которыми цепляется за его чешую, вскоре не видит под собой практически ничего, кроме облаков.

Когда солнце окрашивает в медные цвера горы и озера под ребятами, спустившись низко над землей, Рон замечает, что они наконец теряют высоту, направляясь вниз к одному из маленьких озер огромными плавными кругами.

Трио разглядывает приближающуюся землю с выражением сосредоточенности на лицах, характерным для людей, которые много чего повидали на своем веку и знают: сколько ни рассчитывай на магию, мощные крылья и даже богов, все же по-настоящему положиться можно лишь на силу тяготения и глубокую воду.

- Я бы говорил, нам надо прыгать, когда он спустится достаточно! – кричит Гарри. – Прямо в воду, пока он не узнал, что мы здесь!

Ребята соглашаются, и Гарри, увидев отражение огромного желтого драконьего брюха, собирается и командует:

- Сейчас! – прыгнув ногами вперед в холодную воду.

Гарри слегка не рассчитал высоту, а потому приземление оказывается довольно болезненным. Оттолкнувшись ото дна, Гарри выплывает на поверхность и немного паникует, дожидаясь, пока вынырнут друзья. Дракон тяжело приземляется на дальнем берегу озера, так ничего и не заметив (или не захотев, или привыкнув к подобным кульбитам, хоть это и походит на фантастику моего больного воображения).

Трио принимается выползать на противоположный берег, цепляясь за траву и водоросли неглубокого озера, утопая в грязи, подобно представителям некоей морской формы жизни, решившей пройти все стадии эволюции одним махом.

Оказавшись на суше, Гермиона валится на землю, кашляя и задыхаясь. Рон падает рядом. Гарри, покачиваясь, принимается ходить кругами, накладывая обычные защитные заклинания, не дав себе упасть на землю прежде, чем закончит с этим. Он находится на предпоследней стадии развития мальчишеского страха взрослого лидера: в начале пути все мальчики боятся за свой разбитый нос; юноши опасаются за свою жизнь; молодые бойцы переживают за выполнение задачи; командиры заботятся о жизни своих бойцов.

Наконец подросток падает рядом с измученными, обгоревшими друзьями, мечтая лишь о том, чтобы поспать. Гермиона передает Гарри экстракт бадьяна, раздает каждому по бутылке сливочного пива и комплекту чистой одежды. Переодевшись и заправившись пивом, слегка морщась от заживающих ран, ребята наконец выдыхают.

- Что ж, – негромко говорит Рон, – с одной стороны, мы достали крестраж. С другой –
- Потеряли меч, – заканчивает Гарри.
- Потеряли меч, – повторяет Рон, очень живописно охарактеризовав двуличную природу Грипхука.

Гарри вытаскивает чашу из кармана мокрой куртки и ставит на землю. Она невинно блестит в свете заходящего солнца, пока ребята пьют сливочное пиво, не в силах отвести от нее взгляд.

- По крайней мере, мы не сможем ее носить, будет смотреться немного странно на наших шеях, – мудро заключает Рон.

Гермиона смотрит на дракона, все это время пьющего из озера на другом берегу.

- Что с ним будет, как думаете? Он будет в порядке?

Парни вращают глазами.

- Ты звучишь, как Хагрид, – говорит Рон. – Это дракон, Гермиона, он может о себе позаботиться. Это нам о нас нужно волноваться.
- В смысле?
- Ну, даже не знаю, как тебе сказать, но, я думаю, они должны были заметить, что мы прорвались в Гринготтс.

Ребята начинают смеяться – и не могут остановиться. Катаясь по траве, они смеются долго и громко, чуть не умирая от боли в животе, смеются до слез – и, усталые, голодные, измученные, чувствуют счастье в лучах закатного солнца. Небо над ними – ярко-красное.

- Но что мы будем делать? – спрашивает Гермиона, первой возвращаясь к самообладанию. – Он узнает, так ведь? Вы-Знаете-Кто узнает, что мы знаем о его крестражах.
- Может, они слишком побоятся ему сказать? – с надеждой спрашивает Рон, интуиция которого в очередной раз ныряет в суть скрытых вещей. – Может, они как-то прикроют –

Красное небо, запах озера, голоса друзей – все исчезает, когда боль пронзает шрам Гарри, подобно раскаленному мечу.

Когда стало окончательно ясно, что украдено, когда гоблины поняли, что уже не смогут догнать ребят и все исправить, один из них (видимо, начальник), отправляется в поместье Малфоев, где либо уже был Том, либо куда его вызывают. Возможно, гоблин приходит не один, а с кем-то из волшебников, работающих в банке – перед Томом в полукруге выстраиваются маги. Впрочем, среди них есть Люциус и Беллатриса, но нет Нарциссы – возможно, проходило небольшое собрание именно Пожирателей.

Так или иначе, гоблин лежит на полу между волшебниками и Томом, который разрывается от ярости – и страха.

- Что ты сказал?

Гоблин дрожит, не решаясь поднять глаза.

- Повтори, – бормочет Том, уверяя себя, что ослышался. – Повтори!
- М-мой Лорд, – в ужасе лопочет внезапно определившийся со стороной в этой войне гоблин, – м-мой Лорд… мы п-пытались их ос-остановить… С-самозванцы, мой Лорд… прорвались – прорвались в – в хранилище Лестрейнджей…
- Самозванцы? Какие самозванцы? Я думал, у Гринготтса есть способы противостоять самозванцам? Кто они?
- Это… это были… м-мальчишка Поттер и д-двое пособников…

Том захлебывается ужасом.

- И что они взяли? Говори! Что они взяли?
- А… м-маленькую золотую ч-чашу, м-мой Лорд… – говорит гоблин, видимо, надеясь, что тот факт, что чаша маленькая, как-нибудь ему поможет…

А потом случается то, чего и ожидал Дамблдор: Ее Темнейшество, Герцогиня Драмы, начинает Истерить.

И шрам Гарри, благословение в той же мере, что и проклятие, как когда-то давно отозвался о нем многомудрый Директор, привыкший побеждать за счет энергии противника, показывает Гарри все, еще на одну ступень поставив парня выше Тома.

Гарри видит, как разъяренный, обезумевший, отрицающий очевидное Том с воплем рассекает палочкой воздух, и гоблин падает замертво, видит, как волшебники пятятся, как Беллатриса и Люциус, расталкивая всех, первыми несутся к двери, как падают, мертвые, те, кто не успел убежать – за то, что принесли плохие вести, за то, что слышали о чаше…

Полностью потеряв контроль, Том мечется среди трупов, драматизируя и при этом стараясь Думать. Особенно меня забавит тот кусок его размышлений, в котором он пытается себя успокоить: «…дневник уничтожен, а чаша была украдена: что если, что если, мальчишка мог знать и о других? Мог ли он знать, мог ли он уже действовать, нашел ли он другие? Стоял ли Дамблдор за всем этим? Дамблдор, который всегда подозревал; Дамблдор, мертвый по моим приказам; Дамблдор, чья палочка стала моей, но кто достал до меня из позора смерти через мальчишку, мальчишку – Но наверняка, если бы мальчика уничтожил какие-либо из моих крестражей, я, Лорд Волан-де-Морт, знал бы, почувствовал бы это? Я, величайший волшебник среди всех; я, самый могущественный; я, убийца Дамблдора и многих других, бесполезных и безымянных: как мог Лорд Волан-де-Морт не знать, если на него, него самого, самого важного и дорогого, напали, изувечили?»

Святой Мерлин, и как он живет с собой, таким гаденьким, ущербным и недолюбленным, безответно влюбленным в Директора? Право же, как же я смеюсь над ним и ситуацией, в которую он сам себя загнал – а потом… потом мне становится очень его жаль… В абсолютно нехристианском смысле.

Я бы никогда не пожелала себе его участи: столько лет убеждать себя в своем величии, безусловной непогрешимости, прекрасно зная, что его могут обставить, раскрыть, что он наследил, что он уязвим (иначе к чему все эти защиты? зачем драконить Гринготтс после побега трио, почему он боится узнать, что украдено, разве ему не известен ответ еще до того, как он будет дан?) – зная и дрожа все эти годы, вглядываясь в любую тень, трясясь при виде каждого потенциального врага – до такой степени, что известие о малыше, способном в далеком будущем бросить ему вызов, заставило его перерыть всю землю в поисках его, поставив на ноги всей сторонников, до такой степени, что одно только упоминание о давно мертвом Директоре заставляет его покрываться испариной… Нет, я бы этого не хотела.

Меж тем, именно потому, что Дамблдор так явно не скрывал их с Гарри совместные уроки в прошлом году, до Тома в нужный (Дамблдору) час очень быстро доходит, чем Гарри занимается именно с подачи Директора.

Примерно на этом же моменте до Тома наконец доходит и тот нюанс, что уничтожение дневника он, понаделавший столько крестражей, даже не почувствовал. И, хотя после этого он продолжает убеждать себя в том, что это случилось лишь потому, что у него не было тела, его кипящий мозг, отдав приказ ноге пнуть мертвого гоблина (о величие – бессилие? – Его Темнейшества!), решает все-таки проверить сохранность остальных крестражей.

Еще с минуту поистерив в точке между самоуспокоением («Откуда мальчишка мог узнать о кольце в хижине Мраксов? <…> А как он или кто-либо другой мог узнать о пещере и преодолеть ее защиту? <…> Я один знаю, где в Хогвартсе спрятан крестраж, потому что я один проник в самые глубинные секреты этого места…») и старыми червячками страхов («Дамблдор знал мое второе имя <…>. Хотя есть небольшая вероятность, что Дамблдор узнал через приют <…>»), Том решается действовать, как ему кажется, рационально.

Не намеренный больше никуда отпускать змею, он завет ее к себе в саду поместья и отправляется в путь только с ней – сначала в хижину, затем в пещеру, перед этим типа-благоразумно собираясь предупредить Снейпа, что Гарри может попытаться проникнуть в замок: «Говорить Снейпу, зачем мальчишка может вернуться, будет глупо, конечно; это было серьезной ошибкой – довериться Беллатрисе и Малфою: разве их тупость и небрежность не доказали, как неразумно было когда-либо доверять?..»

Гарри открывает глаза и, дрожа, поднимается на ноги под испуганными взглядами ребят, с трудом понимая, где он, кто он и в каком состоянии.

- Он знает, – говорит парень чужим и непривычным голосом, столь непохожим на вопли Тома. – Он знает и собирается проверить, где остальные, а последний – в Хогвартсе.

Гарри начинает собираться.

- Я знал это. Я знал это.

Итак, все сходится с ювелирнейшей точностью.

Еще раз – кратко.

Неужто Дамблдор за много лет, имея всю доступную информацию о крестражах и основателях замка, а также привидений в подчиненных и толпу иных связей, совсем-совсем ничего не узнал про диадему? И почему в итоге оказывается, что она ничем смертельным не защищена? И почему из всех крестражей он намеренно скрыл почти всю информацию именно о диадеме? Не нужно ли это было ему для чего-нибудь?

Гарри понадобится меньше часа, чтобы найти диадему, зная лишь то, что один из крестражей спрятан в замке. Если бы Дамблдор намекнул парню о ней раньше, Гарри бы нашел ее тут же. Но в уничтожении крестражей крайне важна именно очередность.

С медальоном все понятно, но чаша хранилась в таком месте, что ее нельзя было взять так, чтобы Том об этом не узнал. После прорыва банка у Гарри останется очень мало времени, так что он должен был найти ее как можно позже. Поэтому о ней Дамблдор говорил мало, хотя ключ Гарри оставил – парню ведь с первой Игры твердили, что надежнее Гринготтса – только Хогвартс.

Ключом к диадеме должен был стать и стал сам Том – идиот, потерявший контроль сразу после известия о краже чаши. Поэтому прорыв банка должен был быть заметным – чтобы уже в течение суток у Тома просто не оставалось шанса о нем не узнать (не от гоблинов, так из новостей или Министерства), что в банке случилось огромное ЧП.

Но ведь Директору нужно не только уничтожение крестражей, но и в правильный момент привести Гарри к Снейпу, готовому вбить последний гвоздь в крышку гроба Гарри. А Снейп – в Хогвартсе. Поэтому Финал и случится именно там – и именно тогда, когда Гарри будет готов получить последнюю, решающую информацию от перепившего валерианки профессора сэра Зельеварения.

Подобно тюрбану Квиррелла в Игре-1, всю дорогу скрывавшему Тома в замке, диадема все время торчит у Гарри под носом и является тем основным магнитом, на который слетятся и Гарри, и Том. Как еще можно было привести парня в замок (о нет, не вмешивайте сюда Дары!), я не знаю.

Одна из основных причин, по которым все было так сложно: Дамблдору нужно было загнать шар в лузу (Гарри – в Хогвартс). Конечно, в реальной жизни правила гораздо более строгие, чем в любой игре, поэтому имело значение еще и то, как он это сделает, но общее правило таково: все дороги Гарри с самого начала вели в Хогвартс. Помимо прочего, еще и потому, что дома помогают даже стены.

- Ты видел, где он в Хогвартсе? – спрашивает Рон, вскакивая на ноги после торопливых объяснений Гарри о том, что он видел в сознании Тома.
- Нет, он концентрировался на том, чтобы предупредить Снейпа, он не думал о том, где он в точности –, – да и вряд ли бы, если бы думал, Гарри бы это сильно помогло – Дамблдор триста раз мог диадему перепрятать со времен, как ее куда-то первоначально заныкал Том.
- Стойте, подождите! – кричит Гермиона, когда Рон подбирает чашу, а Гарри вытаскивает мантию. – Мы не можем просто пойти, – заявляет она в типично своей манере, – у нас нет плана, мы должны –

Однако на данном этапе Дамблдор уже целиком полагается не на рассудительность своего Юного Игрока, а на горячее сердце Гарри. Тянуть некуда – нет ни времени, ни сил. Сейчас или никогда – и желательно, чтобы Гарри не располагал роскошью сильно много задумываться об истинных масштабах происходящего.

- Мы должны идти, – твердо говорит Гарри, с жалостью отбросив мечту о крепком сне в новой палатке. – Ты можешь представить, что он сделает, когда поймет, что кольцо и медальон пропали? Что если он перенесет куда-нибудь крестраж в Хогвартсе, решив, что он в недостаточной безопасности?

Время, когда Господь, Вселенная, Игра (выбрать, руководствуясь личными предпочтениями) благоустраивает путь человека, в Библии называется «эт рацон» – время благоволения, благоугодное время. Оно имеет твердые границы и предназначено для выполнения определенного (высшего) дела. Нельзя медлить, нельзя откладывать, ни в коем случае нельзя поступать своевольно («Не удерживайте меня, ибо Господь благоустроил мой путь…»). Я верю, что именно в это время в какое-то из мгновений можно успеть схватить Кайроса за его длинный чуб. Интуитивно подобные времена Гарри всегда чувствует лучше рационала Гермионы.

- Но как мы попадем внутрь? – цепляется девушка.
- Мы пойдем в Хогсмид и попытаемся что-нибудь придумать, когда увидим, что за защита вокруг замка, – говорит полководец Гарри. – Давай под мантию, Гермиона, я хочу, чтобы мы оставались вместе в этот раз.

Гарри же не Дамблдор, в конце концов, чтобы действовать, согласно плану. Когда это детишкины планы срабатывали? Такое только у Директора получается. У всех остальных получается действовать, лишь полагаясь на его План. Чем, собственно, трио и занимается, пусть и не зная об этом.

Это так похоже на жизнь: выходит, ты просто плывешь по течению, как ни крути, надеясь успеть пару раз махнуть палочкой в нужную сторону, в нужное время и в нужном месте. Делай ту работу, которая прямо перед тобой – вот и весь фокус. Иногда получается, и меняется даже течение, а могут измениться еще и формы морей и океанов – кто знает? И те моменты, в которые получается, пожалуй, самые стоящие. Именно ради них, на мой взгляд, и надо жить.

- Но мы не помешаемся –
- Будет темно, никто не увидит наши ноги.

С громовым шумом хлопающих крыльев дракон, напившись, поднимается в воздух. Ребята провожают его взглядом – черная точка на темно-багровом небе – пока он не скрывается за ближайшей горой. Довольно символично, ведь во всех культурах дракон – и сила, несущая жизнь и благо, и разрушающая сила небес. В надвигающейся ночи дети идут навстречу и тому, и другому.

Гермиона занимает свое место под мантией, и Гарри натягивает почти невесомую материю как можно ниже на себя и друзей.

…Поднимают руки – и летят, и летят… и летят…

Золотые грифоны Гриффиндора, Гарри, Рон и Гермиона поворачиваются на месте и падают в удушающую темноту, возвращаясь домой.