Остановимся здесь пока и зададимся моим горячо любимым вопросом: ничего в этой беседе не показалось вам нормальным? Потому что ненормального тут выше крыше.

Это ж выходит, что Аб, все видимые и невидимые действия которого ювелирно укладываются в Игру, который чуть ли не прямо заявляет, что он об Игре знает («…он вынашивал свои великие планы <…> его умные схемы <…> Хорошая работа, надеюсь? Приятная? Легкая?»), не просто не Игрок, но хочет пойти против Игры? Ничего удивительного, что Гермиона так напрягается.

Аб смеется над ребятами, потому что они выполняют указания человека, известного своей… кхм… неординарностью взглядов. То, что он выполняет указания портрета этого же человека, его при этом не смущает. Потому что он их не выполняет – или?..

Да будет вам.

Дело движется к глобальному Финалу, до которого Директор шел 17 лет. Если на ранних этапах импровизация и разного рода самоволки членов его команды еще допускались, то сейчас это категорически невозможно. Либо Игрок неукоснительно следует приказам Гроссмейстера, либо он вообще исключается из Игры-7 до ее начала. Механизм должен работать идеально даже в условиях, когда Гроссмейстер несколько стеснен обстоятельствами (например, умер или стал Играть с портрета), следовательно, Гроссмейстер должен был наладить его еще до наступления оных обстоятельств.

Я убеждена, что со всеми потенциальными главными Игроками этого года Дамблдор говорил значительно до своей смерти – и впустил их в Игру Года только после того, как они согласились с необходимостью неукоснительно выполнять его приказы.

Поскольку Аб однозначно остается Игроком, он выполняет приказы брата. А значит настойчивый серьезный призыв Аба к трио с рекомендациями дружно валить из страны – Игра, и мотивы такого призыва лежат гораздо глубже того, что сразу бросается в глаза. Никто ведь не верит, что Директор лично попросил Аба на самом деле уговорить ребят сбежать, тем самым разрушив 17 лет собственного тяжелейшего кропотливейшего труда над Игрой и ювелирной работы?

Мало того, противореча собственным же словам, Аб позже будет лично бегать по коридорам замка, размахивая палочкой и сражаясь вместе с Орденом. Он прекрасно понимает, что сбросить свое дело на плечи «кому-нибудь другому» трио не может, ибо знает, что это за дело, однако провокационно настаивает, чтобы ребята поступили именно так. Через зеркало он давно знает, что Гарри выбрал идти за Дамблдором и его планом, а не Дарами, решив сначала поговорить с гоблином, а потом уже с Олливандером – и тем не менее продолжает раскачивать хрупкую лодочку вновь обретенной веры Гарри.

Почему?

Вопрос, который Аб задает курсивом, звучит так: «Должны»? Почему «должны»?». И именно от него следует отталкиваться. Он – самый главный в этой беседе.

Я уверена, что Аб не просто отлично «знал своего брата» – он превосходно ориентируется в его Игре, то есть имеет к ней высочайший уровень доступа. Свою вражду они Играли даже не годами, а десятилетиями – вспомним, сколь удобной, к примеру, оказалась Игра во вражду Директора со Снейпом в Игре-4 на глазах у Барти Крауча-младшего.

Это действительно удобно – а если кто-то верит, что двое взрослых, умных мужчин не сумели между собой договориться за всю долгую жизнь и решить все свои разногласия, то пусть идет читать писанину Риты Скитер, что-то большее он все равно не потянет.

О том, что братья как минимум мирно общаются еще до начала Большой Игры, говорит хотя бы тот факт, что осенью 1979 года (8 сентября 1995 Трелони сообщала Амбридж, что работает в школе «почти 16 лет») Дамблдора понесло на встречу с Трелони не куда-нибудь, а в «Кабанью Голову». К брату. Кстати говоря, сей факт автоматически означает, что Абу с самого начала было известно о пророчестве или его части (кто Снейпа-то с лестницы выпроваживал и все слышал?).

А значит, Абу известно о последствиях его произнесения – ибо, чтобы Директору удалось заручиться согласием Аба собственноручно толкнуть Гарри навстречу смерти, он должен был привести очень веские аргументы – Аб на второе жертвоприношение ребенка в угоду «великим планам» в своей жизни согласиться не сможет никогда. Он бы скорее второй раз нос брату сломал.

Тем не менее, нос цел, а Игра – идет, и Аб в ней – Играет. Значит, он знает все – и про механизмы защиты Гарри (по крови, по палочкам, по душам), и про крестражи, и про условия и очередность их уничтожения, и про тонкости Игр с Дарами, и про роль Снейпа во всем этом. Слова Аба: «Оставь это, мальчик, прежде чем последовал за ним», – звучат так, словно Аб знает: Дамблдор умер добровольно, и Гарри уготовано то же.

И вот как раз к принятию участи, которую парню вскоре откроет его напарник Снейп, Аб и подводит Гарри своим повторяющимся на все лады вопросом: «Почему «должны»?»

После всех этих ступеней в осознании веры Гарри стоит перед последней – принятие. Вот поэтому нужно было мариновать парня столько месяцев: пока человек зол и неблагодарен, ему ничего важного доверить нельзя, ибо все, что родит это действие – еще большую злобу и неблагодарность. В Гарри выращивали веру и принятие – главная локация Игры в течение всего года больше, чем во все другие вместе, находится в душе мальчика. И понимание этого – ключевое для понимания Игры Года.

Поэтому нужно думать не о том, что спросили, а о том, для чего – только в этом случае и станет понятно, как следует ответить. Аб устраивает Гарри заключительное испытание – явление противоположное знаку – в попытке отвести от выбранного пути, как проверке искренности решения парня и силы его намерения.

Он бы не пустил Гарри в замок, если бы подросток не ответил на его крайне неприятные вопросы; если бы Гарри не понял, что нужно ответить, не было бы никакого Леса в Финале – и по этой причине Аб бы дожимал Гарри до ответа типично сократовскими методами, аж пока не услышал бы ответ. Простой, прямой и четкий, как вопрос.

И поначалу Гарри не может ничего сказать. Дважды он пытается что-то промямлить о том, что Дамблдор чего-то от него хотел и что-то ему объяснял, и дважды Аберфорт грубо обрубает парня. Он не хочет услышать, чего хотел от Гарри его брат – он это и так знает. Ему важно знать, что Гарри делает то, что делает, потому что он, он сам готов к этому и хочет этого. В разнице между первым и вторым и состоит вся суть. Финал без нее не возможен. А потому Аб начинает дожимать.

Его глаза, несмотря на то, что в разговоре о ней не было произнесено пока ни слова, обращаются к девочке на портрете – единственном во всей комнате.

- Мистер Дамблдор? – неуверенно зовет Гермиона. – Это ваша сестра? Ариана?
- Да, – коротко бросает Аб. – Читали Риту Скитер, да, мисс?

Разумеется, как и сам Аб (иначе откуда он мог узнать, что Скитер писала об Ариане? разве только подслушать беседы ребят через зеркальце – тогда зачем спрашивать, читали или нет?).

- О ней упоминал Элфиас Дож, – Гарри пытается прикрыть покрасневшую Гермиону.
- Этот старый болван, – Аб подкрепляется глотком медовухи – на то, что последует сейчас, тоже нужна большая храбрость. – Считал, из каждого отверстия моего брата светило солнце. Ну, так многие думали, включая вас троих, судя по всему.

Гарри молчит. Да, фигура Дамблдора в его жизни значительно напоминает фигуру Бога – включая в это понятие все, что наполняет веру – в том числе и сомнения, и неопределенность. Но Гарри выбрал свой путь, когда рыл могилу Добби, он выбрал верить, даже зная, что ему не говорят всего, и он больше не хочет ни сомневаться, ни отвлекаться от цели.

Подросток встречается взглядом с Абом, и ему кажется, что он, в точности зная, о чем Гарри думает, несколько презирает его за это. Впрочем, я не считаю, что от Аба веет презрением. Да, он проверяет, на каком Гарри этапе осознания, и не думаю, что его не удовлетворяет готовность парня перестать оглядываться назад и искать возможность Переиграть, но идти прямо, как светит ему Дамблдор.

То, что отражается на его лице – свидетельство иного презрения – Абу предстоит открыть вторую часть беседы. Уверена, Дамблдор попросил его рассказать правду об истории с Арианой, и не похоже, чтобы Аб хоть с кем-нибудь в жизни разговаривал об этом, а потому подобный рассказ не дается ему легко (даже горячительным приходится подкрепляться). Возможно, в целях облегчения задачи Директор даже позволил ему использовать те трехэтажные выражения в свой адрес, которые Аб сочтет нужным.

А потому, закончив рассматривать Гарри на предмет инсайтов в вере, Аб практически мгновенно переходит к основному.

- Профессор Дамблдор очень заботился о Гарри, – тихо произносит Гермиона.
- Правда? – спрашивает Аб («Я в восторге. Разрешите порыдать вместе с вами»). – Забавно, как много людей, о которых мой брат очень заботился, закончили хуже, чем если бы он оставил их в покое.
- Что вы имеете ввиду? – затаив дыхание, интересуется Гермиона.
- Неважно.

Ну да, действительно, взглянул на портрет без причины, сказал с намеком, заинтересовал – а теперь детки должны не обращать внимания. Классический «невзначай» – разве только чуть тоньше, чем у Хагрида.

- Но это очень серьезное обвинение! Вы – вы говорите о своей сестре?

Аб злобно косится на Гермиону («Ненавижу умных детей, я не хотел так быстро!»). Его губы двигаются, будто он жует слова («Ну что ж… вы хотели правду – вот вам правда, без всяких рюшек, получайте. Я знал своего брата – он сказал мне открыть ее вам, и он очень суровый человек»). Аб начинает говорить.

Он рассказывает трио о причинах болезни Арианы и ареста Персиваля, о причинах переезда семьи в Годрикову Впадину, о смерти Кендры и отказе Дамблдора от путешествия с Дожем, которого в своем рассказе Аб даже издевательски цитирует (слова из некролога). Я думаю, Аб не сильно любит Дожа, потому что в глубине души понимает: если бы Дож, как друг, остался с Дамблдором в лето после смерти Кендры, а не отправился путешествовать, возможно, ничего страшного бы больше не случилось. Но, с другой стороны, возможно, и Дамблдор не стал бы тем Дамблдором, которого мы все знаем.

Аб рассказывает о Грин-де-Вальде, о Дарах, ссоре, дуэли и смерти Арианы. Он злится, издевается, плюет в огонь, вскакивает на ноги, бледнеет и падает обратно на стул, прочищая нос и борясь с открытой раной боли, которая до сих пор не затянулась. Гермиона едва сдерживает слезы. Рон белеет едва ли не столь же сильно, сколь и сам Аб. А Гарри, жалея Аба, борется с отвращением – он желал бы, чтобы такую правду ему никогда не доводилось слышать.

Однако в какой-то момент разговор поворачивается так, что до Аба медленно начинает доходить: его старший брат опять его обставил. Заставив завести эту беседу якобы ради Гарри, он на самом деле дал Абу шанс – не только Аб находится здесь для Гарри, но и Гарри – для него.

- …а Альбус был свободен, верно? Свободен от груза ответственности за сестру, свободен стать величайшим волшебником в –
- Он никогда не был свободен, – говорит Гарри.
- Прошу прощения?
- Никогда. В ночь, когда умер ваш брат, он выпил зелье, которое замутнило его разум. Он начал кричать, умолять кого-то, кого не было рядом. «Не мучай их, пожалуйста… мучай меня». Он думал, что был опять там, с вами и Грин-де-Вальдом, я знаю. Он думал, что видит, как Грин-де-Вальд причиняет боль вам и Ариане… Это было пыткой для него, если бы вы его тогда видели, вы бы не говорили, что он был свободен.

Аб сосредоточенно и типично по-роновски изучает собственные руки. Скорее всего, он понимает, что Директор страдал не только по нему и Ариане в ночь своей гибели, но решает оставить подростковую драматичность Гарри без комментариев. В любом случае, я уверена, информация для него неожиданная.

Мысленно отметив, что неплохо было бы успеть наорать на портрет брата за подобные фортели (подослал Гарри к Абу, чтобы парень его поучил!) перед битвой, Аб возвращается к своей главной задаче:

- Как ты можешь быть уверен, Поттер, что мой брат не интересовался общим благом больше, чем тобой? Как ты можешь быть уверен, что ты не столь же несущественен, как моя маленькая сестра?

Будто осколки льда впиваются в сердце Гарри – Аб спрашивает именно то, о чем Гарри думал практически все время (а также то, о чем несколько раз вопил достаточно громко, чтобы его можно было расслышать, например, через какое-нибудь зеркальце; так что спрашивает Аб весьма целенаправленно). Гарри больно.

- Я не верю в это. Дамблдор любил Гарри, – приходит на помощь Гермиона (Мерлин, храни Юных Игроков!).
- Тогда почему он не сказал ему прятаться? – отбривает Аб. – Почему он не сказал ему: «Позаботься о себе, вот так ты сможешь выжить»?

Потому что это – не любовь. Это – то, что Дурсли сделали с Дадли, а Малфои – с Драко – все время поглаживая по головкам, сдувая пылинки…

- Потому что, – опережая Гермиону, наконец выдает Гарри, – иногда ты должен думать о большем, чем о собственной безопасности! Иногда ты должен думать об общем благе! Это война!
- Тебе семнадцать, мальчик!
- Я совершеннолетний и собираюсь продолжать сражение, даже если вы сдались! – «…только так можно остановить зло… пусть даже искоренить его до конца никогда не удастся…»
- Кто сказал, что я сдался? – спрашивает Аб («Эй, полегче!»).
- «Ордена Феникса больше нет, – повторяет Гарри. – Сам-Знаешь-Кто победил, все кончено, а тот, кто притворяется, что это не так, лжет сам себе».

Самые неприятные люди, доложу я вам – это те, у кого превосходная память.

- Я не говорю, что мне это нравится, но это правда!
- Нет, не правда, – говорит Гарри. – Ваш брат знал, как покончить с Сами-Знаете-Кем, и передал это знание мне. Я собираюсь продолжать, пока не одержу победу – или не умру. Не думайте, что я не знаю, как это может кончиться. Я знаю это годами.

Гарри ждет, что Аб станет насмехаться или спорить, но тот лишь сердито смотрит на подростка. Гарри разделал его в четыре удара, и он знает это. Гарри дает прямой, честный и правильный ответ на вопрос: ему все равно сейчас, любил его Дамблдор или использовал; Директор знал, что делать, рассказал Гарри, и Гарри попытается это сделать – не ради него, а потому что идет война, и он, Гарри, должен попытаться сделать хоть что-нибудь.

…И выбор велик, но давно готов… Гарри всю Игру, долго и мучительно, только и делает, что приходит к понимаю, почему же он – человек Дамблдора. Это решение – быть его человеком – родилось задолго до того, как Гарри стал повиноваться приказам Директора, задолго до того, как парень его понял. Даже сейчас, сам того не зная, Гарри смотрит в самую суть Большой Игры – и Аб это видит. Теперь Гарри может идти дальше. Потому что право на движение вперед нужно заработать. И неоднократно подтвердить.

Потому что Дамблдор, коварный манипулятор (храни его Мерлин), вовлек Гарри в обсуждение этого решения – и теперь Гарри воспринимает его лично, реализовывает, как собственный выбор (любопытно, кстати, что то же сейчас переживает и сам Аберфорт).

Подсказка, как ответить на вопрос Аба, была дана Гарри на самом последнем уроке с Директором – когда они говорили об арене, о собственных желаниях Гарри, о независимости от высших сил (будь то пророчества или, скажем, приказы начальства). Аб закрепляет в Гарри урок брата. Вопрос был даже, в сущности, не в том, чтобы Гарри шел или не шел умирать или убивать.

Вопрос был в том, чтобы Гарри просто вышел, потому что сам того хочет, потому что ощущает это своей задачей и своей ответственностью, а не потому, что ему навязали это сделать. Чаще всего это решает все – бывает, даже сражаться не требуется.

Теперь Гарри знает правду и уверен в том, что знает. Выбирает, как советовал Дож в самом начале, не позволять кому-либо омрачать память об Альбусе Дамблдоре. Да, это был долгий путь, но Гарри должен был его пройти, чтобы должным образом проработать все многообразие существующих аспектов, чтобы мудростью и опытом вскрыть черно-белую схему своего сознания.

И, разумеется, не в силах использовать Снейпа, на роль помощника Гарри Дамблдор выбрал второго из двух существующих идеальных претендентов на роль хорошего плохого следователя. При этом, само собой, Аб, как и Снейп, с этой роли всю дорогу дико свунится. Он в ней очень органичен и, Играя в Игре, совершенно не Играет в роли. Он – вот такой, и это по-хорошему смешно и мило.

- Мы должны попасть в Хогвартс, – повторяет Гарри. – Если вы не можете нам помочь, мы подождем утра, оставим вас в мире и попытаемся попасть туда самостоятельно. Если вы можете нам помочь – что ж, сейчас самое отличное время дать нам об этом знать. – «Не удерживайте нас, ибо нам указывают путь».

Нет ничего более чистого, чем отношения с тем, во что ты веришь – чем бы оно ни было. Гарри верит в то, то завещал ему Дамблдор, и прямо рвется к цели – он видит ее как никогда ясно, и его извилистый, долгий и сложный путь, указанный ему Директором, теперь кажется подростку прямым, ибо праведным был замысел этого пути. Гарри знает и чувствует, что пришел ровно туда, куда надо, и в тот момент, когда следует.

Тут поразительнее даже не это – а именно Рон и Гермиона. Друзья, которые просто идут за Гарри. Друзья, которые принимают и разделяют его путь. Которые относятся к этому пути, как к собственному. Даже несмотря на то, что им Дамблдор ничего такого не освящал, не прокладывал и не указывал. Высший пример дружбы – и в горе, и в радости – не устану ни повторять, ни восхищаться.

Аб, неподвижно вглядываясь в Гарри долгие мгновения, кажется, понимает все то же. Я думаю, он впервые видит, как сильно – и почему – любил Гарри его брат – и как методы его воспитания вырастили в Гарри превосходного мужчину. Он откашливается, поднимается на ноги и, подойдя к портрету Арианы, негромко обращается к ней:

- Ты знаешь, что делать.

Она улыбается. Я думаю, она улыбается всем троим – своим братьям и Гарри. Мне очень нравится весь этот эпизод – в нем огромное море любви, в нем Гарри излечивается от сомнений, а давняя рана Аба совершенно волшебным образом вдруг начинает затягиваться, и даже смерть Арианы не кажется столь ужасной – наверное, потому, что ошибок в этой истории больше, чем злого умысла. Даже после смерти Директор делает все, чтобы как можно больше помочь живым.

Не знаю, зачем Аберфорт почти обвиняет брата во лжи. Вполне возможно, Директор лгал в детстве или юности. Но Дамблдор, каким его знаю и люблю я, Дамблдор, хранивший огромное количество секретов, потому что от этого зависела судьба целого мира, на моей памяти солгал лишь один раз в жизни – ради общего блага. Я знаю, что, по его словам, «ложь недопустима», и верю ему больше, чем словам Аберфорта, которые могли быть обвинением – а могли и не быть. Прямо он ничего так и не сказал.

Безусловно, в его наездах многое было сказано от души. Но он злится на брата за Ариану и его глупость, а также боится за Гарри, хоть и понимает, что иного пути нет. Но такова, видимо, участь всех старших в семье – именно на них срывают злость, которая возникает из-за безвыходности того или иного положения. Тревога Аба выходит из него тем способом, который ему доступен, и в этом есть все – кроме нелюбви. Аб безусловно любит брата. А тот в очередной раз помогает ему справиться с болью, в очередной раз просит прощения и в очередной раз доказывает, что тоже – любит. Превосходная сцена.

Ариана удаляется вглубь картины – то есть делать то, чем портреты обычно не занимаются – и Гермиона с Роном в шоке наблюдают за совершенно ненормальной магией. Аб тем временем быстро вводит Гарри в курс охранного дела: все старые ходы закрыты, в школе – патрули.

- …место никогда прежде так сильно не охранялось. Как вы ожидаете сделать что-либо, когда попадете внутрь, когда там Снейп и Кэрроу в качестве его помощников… ну, это ваши проблемы, не так ли? Ты говоришь, что готов умереть. – «Ненавижу гриффиндорцев! Чертовы герои вы все, вот вы кто!»

Крохотная точка вдалеке, коей стала Ариана, возвращается и становится все больше. Но с ней виден кто-то еще, кто буквально подпрыгивает от восторга. Точки приближаются и растут, и вскоре только головы и плечи людских фигур помещаются на портрете – а затем портрет отворяется, являя перед изумленным взором трио вход в туннель, из которого выкарабкивается Невилл Долгопупс.

Издав победный вопль и прокричав: «Я знал, что вы придете! Я знал, ребята!» – он кидается обнимать друзей.