Если бы меня попросили выбрать эпиграф для всего, что последует дальше, я бы не нашла ничего лучше, чем тоже обратиться к Эсхилу и его «Хоэфорам»: «О страдание рода, тяжкий крик смерти и удар, который пронзает жилы, кровь, которую никто не может остановить, горе, проклятье, которое не в силах снести ни один мужчина. Но исцеление в доме и не снаружи него, не от других, а от них, их кровавая борьба. Мы поем вам, Темные боги под землей. Услышьте же теперь, блаженные подземные силы, ответьте на зов, пошлите помощь. Благословите детей, дайте же им теперь торжество победы». Наверное, потому, что не встречала еще строк, лучше описывающих возвращение трио в замок, благословленное витающей всюду тенью его великого Директора – а также то, чем это обернется.

Закончив обниматься с ребятами и предупредив зашипевшего в ответ Аба, что вскоре к нему в паб подойдет еще «пара-тройка человек», Невилл запрыгивает обратно в туннель и протягивает руку Гермионе. Рон следует за ними. Гарри поворачивается к Абу:

- Не знаю, как вас и благодарить. Вы дважды спасли наши жизни.
- Тогда берегите их, – хрипло советует Аб, прекрасно знающий, что грядет. – У меня может не получиться спасти их в третий раз.

Гарри залезает в туннель и идет за Невиллом. Секретный проход выглядит так, будто был здесь годам. Очевидно, либо Мародеры в свое время его не нашли, либо Дамблдор соорудил его уже после их выпуска – Карта его не отмечает. Впрочем, поскольку сама Выручай-Комната никак не отображается на Карте, возможно, и ход, ведущий в нее, остается невидимым. С другой стороны, тогда было бы видно хотя бы тот его кусок, который уводит в сторону замка от Аба… В общем, не принципиально.

Важно то, что, судя по всему, именно этим ходом пользовался Дамблдор всякий раз, когда хотел незаметно покинуть школу или прибыть в нее (часто – в Игре-5, гораздо реже – в Игре-6). Любопытно, но, мне кажется, я наконец-то понимаю, почему Дамблдор вдруг оказался в 5:30 утра 25 декабря 1994 года в Комнате, полной ночных горшков – может быть, шел от Аба в замок и по пути… м… пожалел, что так много выпил в его пабе. Ну, а то, что он Гарри в очень вольном контексте тут же не преминул об этом рассказать на Святочном балу, так это он парню, развлекаючись, всего лишь рассказывал, где спрятаны крестражи. Сравнивая их с ночными вазами, бгг.

Как тонко.

В тонкости с ним могут посоревноваться только близнецы и Джинни – первые снежки в морду Волан-де-Мортову пуляли с особым смаком, а потом пытались протащить в больничное крыло сиденье от унитаза для Гарри после встречи мальчика с оной мордой, вторая дневник Тома в унитазе утопила…

В общем, Директор и его воспитанники – известные стиляги. И пошлячки. А стильных пошлячков я обожаю. А если они еще и умные хитрюги, то им вообще цены нет. Особенно в моменты, когда мне спустя столько лет удается немного опустошить корзинку с вопросами, которые остались без ответов. Хотя вот анекдот мне так и не рассказали. А хотелось бы.

Ну ладно. Отвлеклись для разрядки нервов – теперь продолжим.

Пока ребята идут по проходу к замку, Невилл рассказывает о том, как изменился Хогвартс и как поменялись его лучшие студенты, тоном, каким обычно говорят о погоде. Это впечатляюще и страшно. Мальчик, которого Гарри помнит неуклюжим, стеснительным и забитым, прыгающим по гостиной со слепленными вместе слизеринским проклятьем ногами, превратился в избитого, иссеченного порезами закаленного сложной жизнью молодого мужчину, который многих по-настоящему страшных вещей теперь боится значительно меньше, чем некогда – уроков полета на метле и злого профессора сэра Зельеварения.

Перед моими глазами встает откуда-то утащенная картина: «Ты готов?» – должно быть, однажды спрашивал себя Невилл, стоя перед толпой сокурсников, и его потные ладони и немеющий язык твердили: нет. Он ведь совсем не ощущал себя лидером. Не таким сильным, как другие. Не таким храбрым. Что он мог сделать?

Но он вспоминал: корчащееся от боли тело студента; довольная ухмылка Амикуса; визгливый хохот Алекто; пустые глаза родителей – и правильные слова приходили к нему сами собой, как и понимание, что нужно делать. Он вторил Гарри. Он не молчал. Он заступался за людей. Он дарил им надежду, разрисовывая по ночам стены замка. Он выматывал Кэрроу, отказываясь подчиняться.

Он делал… не имеет значения, по большому счету, что именно он делал – он делал хоть что-то, не зная того, проникая в саму суть Большой Игры, и это срабатывало, даже если осязаемых результатов (ни Кэрроу не уходили из школы, ни Том не умирал) не было. Иногда результаты неосязаемые гораздо важнее…

В прошлом круглолицый мальчик, регулярно создающий у окружающих ощущение, что он вот-вот расплачется – правда, к слову, плакать он при этом так ни разу и не начал... Негромкая, не очень внятная речь, ощущение забитости... он всегда словно старался быть тише и незаметнее, чем он есть – и при этом поневоле обращал на себя внимание. Он был неуклюж, рассеян и вечно что-то забывал или терял (что не удивительно, учитывая уровень стресса, в котором он находился с детства).

Рядом с ним всегда складывалось ощущение, что, как живое существо, он куда ближе к растениям, чем к людям, соглашусь с потерявшимся автором с «Астрономической башни». Он всю дорогу понимает их, ему с ними комфортно, он готов копаться в них сутками, изучая и опекая, невзирая на то, что часть из них – потенциально опасны, да и вообще – не люди, чтобы относиться к ним с такой яростной нежностью. И это при том, что с людьми ему налаживать отношения и хотя бы выглядеть социально адекватным более чем непросто – поначалу он буквально патологически зависит от доброжелательности собеседника. Похожей особенностью среди всех знакомых Гарри обладает только Хагрид.

Растения можно изучать, как ученый, препарируя и исследуя их в лабораторных условиях – но к Невиллу это не относится. Он действительно живет ими и с ними, таскает за собой плюющиеся непонятно чем кактусы и по степени переполненности информацией о них способен, как временами кажется, обскакать Гермиону, знающую все обо всем.

Невилл упорен и терпелив – невзирая на всю свою неуклюжесть, он до последнего упрямо борется с неподдающимися ему предметами. И, кстати, когда вопрос встает для него ребром, он вполне так добивается успеха в изучении боевых заклинаний на занятиях ОД. Что, между прочим, наводит на мысль о том, что до пятого курса у него просто не было достаточной мотивации. И отсюда следует еще один очень важный момент.

Основной – немалой уж точно – мотивацией Невилла является его бабушка – образец суровости, строгости и требовательности. Женщина, методично выколачивающая из воспитанника ростки того, что само не проклевывается и под действием слабой силы не выжимается. Фактически лишенный родителей, оставленный на попечение бабушки и прошедший в детские годы ее «школу выживания», Невилл выглядит забитым и основательно запуганным возможной реакцией собеседника ребенком.

Невилл не разболтан и не отличается любовью к шалостям – он всего лишь до безобразия неуклюж, как любой оторванный от реальности ребенок, выросший в перманентном стрессе. Но и его неуклюжести достаточно, чтобы вызвать – нет, не гнев, но суровую непреклонную расплату за содеянное уж точно – бабушки. И именно этим обусловлены его реакции на собственные ошибки – он не столько пугается, что его накажут, сколько знает, что ему воздадут по заслугам, и это будет правильно. Он ни разу за все годы учебы не высказывает никаких претензий в адрес бабушки – он всего лишь знает, что его ждет, если она будет недовольна.

По возможности следуя указаниям бабушки и никак не желая ее разочаровывать, Невилл добивается успеха в боевых заклинаниях только тогда, когда начинает хотеть этого сам. А все предыдущее время – благополучно бабушку игнорирует. Бабулю, с пеленок вколотившую в него, что такое хорошо и чем чревато плохо.

Вообще говоря, впечатляет. Одиннадцатилетнего ребенка, полного такого смирения и при этом такой спокойной и выдержанной устойчивой собственной внутренней позиции, редко встретишь.

Невиллу на самом деле не нравится оказываться в центре внимания – достаточно увидеть, как он краснеет и теряется каждый раз, когда все смотрят в его сторону. Причем – ладно бы, когда дело касается тех случаев, где он выглядит полным идиотом, снова что-то разбившим, уронившим или потерявшим на ровном месте. Ему не нравится и внимание заслуженное – на уроке Защиты на четвертом курсе, когда Грюм хвалит его за успехи в травологии, Невилл так же, как и всегда, готов провалиться сквозь землю. Да, ему приятно, что его хвалят – но он, похоже, не переносит больше двух взглядов в свою сторону одновременно.

Мальчик не просто не лезет в центр – большую часть времени он забивается в угол. Кого не слышно никогда, так это Невилла, кто всегда тише всех – так это он. Раствориться в толпе и слиться с интерьером – вот что он пытается делать всегда, когда находится в присутствии даже дружественно настроенной толпы. Единственное исключение – это когда он хвастается своими растениями. Причем все равно – не на ноте «Смотрите, что я вырастил» или «Смотрите, что у меня есть», а скорее «Восхититесь, какое оно!». Даже в этом случае – перенос акцента со своей персоны на нечто, на его взгляд, куда более прекрасное.

Невилл никогда не стремился быть лидером, он, в отличие от Гарри, меньше всего похож на светящийся в темноте маяк, слепящий каждого, кто на него наткнется. В нем есть стержень – но это стержень совершенно другого рода. Невилл – не эгоцентрик, и он прекрасно слышит и чувствует настроения окружающих. Возможно, поэтому и предпочитает сидеть в углу и возиться с куда более человечными, чем многие люди, растениями.

Никакой агрессии. Никакой вспыльчивости, ярости, выпадов и жажды активных действий на ровном месте. Никаких эксцессов на почве любовных похождений. И в то же время – спокойная и отчетливая готовность бить, если действительно понадобится. Готовность встать и выложиться на полную катушку, как только он решит, ему ему это надо, оно того стоит.

За все предыдущие годы Невилл фактически срывается в свою в агрессивность и воинственность лишь дважды (и куда только девается при этом хнычущий потерянный мальчик!) – бросаясь на Малфоя, походя проехавшегося по пациентам Мунго, и занимаясь отчаянной самодеятельностью под руководством Гарри в Министерстве на пятом курсе. Кстати, опять же – под руководством. Какое тут, нафиг, лидерство, если в первой же важной для тебя битве ты беспрекословно подчиняешься более безбашенному другу, отмахнувшись от его мнения лишь в момент, когда решался вопрос о твоем участии в операции? Что тоже характерно. То, что Невиллу действительно важно – он получает, причем с достаточно спокойным и изящным нажимом. Каждый раз хочется поаплодировать. Другой вопрос, что не так уж во многом он и нуждается. Солдат и будущий командир среднего звена, однозначно. Причем идеальнейший.

В прошлом я частенько упоминала его в контекста сравнений с Трелони или Полумной. Его случай, конечно, чуть более нетривиален, чем у дам, но отрицать эфирность и способность почувствовать совсем уж тонкое в Невилле сложно – такая связь с природой, как у него, просто не оставляет иных выборов для анализа.

Умение находить общий язык с природой – в любом ее проявлении – качество, для человека редкое, в основном по причине того, что за ним должна стоять бешеная эмпатия, тонкое, но очень четкое ощущение гармонии. Люди такого рода смотрятт на мир с другой стороны – не с той, на которой находятся остальные – и потому всегда выглядят слегка «не от мира сего».

В Невилле всегда присутствует неформализуемое, но очень четкое ощущение, кто есть кто, он чувствует людей, их внутреннюю сущность, их настроения и состояния. Он просто не может не чувствовать их – а следовательно, он один из немногих детей в окружении Гарри, кто понимает, что происходит. Кто понимает больше, чем положено понимать ребенку.

Хотя, безусловно, не всяк тот, кто способен тонкочувствовать, способен и понимать (взять хотя бы Трелони), Невилл, при всей его оторванности от земного и бренного, нормально социализирован и способен поддерживать разговоры на общие темы, его интересы хоть немного пересекаются с общесоциальными (не считая маньячной страсти к растениям), и он вполне адекватно выглядит. Пожалуй, следует отвесить за это поклоны его бабушке.

Иначего говоря, Невилл – это тот, кто не может не знать истинных страхов Гарри, не видеть истинных мотивов Гермионы, не слышать истинных желаний Рона и так далее. Кстати, в таком случае не удивительно, что он предпочитает одиночество и общество растений людям.

Еще один мелкий момент по поводу эмпатии Невилла – это его, скажем так, своеобразная реакция на Снейпа. Каждый раз, сталкиваясь с профессором сэром Зельеварения, Невилл впадает в ступор, больше похожий на начало тихой истерики. Отдельный вопрос, почему Снейп не прекращает из года в год своих массированных попыток выжать из Невилла «еще пачку эмоций», но – с чего бы Невиллу так реагировать?

Напрашивается только один вариант – в этом человеке действительно есть то, чего стоит бояться. И оно – то, что Снейп в себе носит – страшно настолько, что тонкая эмпатия Невилла не в состоянии переварить иррациональную фобию и перестать стекленеть каждый раз, как только это оказывается рядом. Не зря же даже боггарт Невилла – существо, по идее вербализующее самый большой страх – выглядит, как внимательно смотрящий на мальчика Снейп. И, возможно, Снейп прекрасно интуитивно чувствует, какой именно эффект оказывает на своего студента, и почему.

Данная информация уже вряд ли переводима в доступные термины и рационально познаваема Невиллом. Сильная эмпатия просто дает способность чувствовать, поглощать чужие переживания, как тонкая мембрана – напрямую, и ее невозможно заткнуть или заглушить на время. Невилл вынужден глотать все, что на него валится, и единственное, что он может сделать – максимально отгородиться, поставить барьер между собой и другими людьми, изо всех сил цепляясь за собственный внутренний стержень, дабы не потерять себя в этом потоке лиц. В случае нормальных людей это помогает – в случае Снейпа, как видно, нет. Невилл таким образом – лакмусовая бумажка сущности бывшего Пожирателя Смерти.

Невиллу никогда не стать властителем и вершителем судеб. Ему никогда не выйти на реальные попытки подчинить себе мир и покрыть его мглистым покрывалом собственных устремлений. Ему никогда не перевернуть мир революционными идеями, не сделать важных открытий, не привнести в него новых знаний. Он далек от подобных подвигов, при всех его плюсах.

Но Невилл способен стать магом в том самом значении этого слова, какое в него вкладывали обитатели Средиземья, глядя на Гэндальфа. Люди его типа есть проводники всякого тонкоэфирного, в идеале способные на действительно великие свершения одной лишь силой любви – той самой, что побеждает все. Той, которой чувствуют – сердцем – совершенство мира во всех его проявлениях, в каждой травинке и каждом облаке, его высшую справедливость и величие. Люди его типа могут стать идеальными терапевтами для заблудших душ, просто прикасаясь к ним, глядя мудрым взглядом в самую душу. Этот путь – не единственный, но возможный, хотя длинен и сложен он просто до неприличия.

Возможно, именно поэтому Невиллу вряд ли суждено стать спасителем магического мира в привычно-геройском для всех понимании – хотя как раз его задатки всю дорогу выглядят более основательными по сравнению с зависящим от массы нюансов окружения и обстановки Гарри.

Но – именно Невилл, как эмпат и как идеальный воин, и был способен занять место правой руки Гарри. Стать для него тем самым тылом, который дает возможность прийти в чувство и, вздохнув, начать заново. К тому же – напомню – Невилл чуть ли не единственный из сверстников, кто на самом деле чувствует и понимает настоящего Гарри.

Плюс – не стоит забывать о воспитании. Невилл не просто слышит и реагирует на все, что происходит с теми, кто ему близок. Он способен при этом еще и не терять себя, способен продолжать добиваться поставленных целей, более того, он способен ставить их себе сам.

Достаточно вспомнить, как резво на первом курсе тихий и незаметный мальчик превратился в несгибаемую скалу, стоило ему решить, что его друзья заигрались, и пора прекратить закрывать глаза на то, как лихо они нарушают школьные правила (снова типичное солдатское: «Ограничения придуманы не просто так, и мы никто, чтобы думать, будто нам лучше знать, для чего они»). И не сказать, что их уговоры или высокомерно-внушительные заявления типа «Невилл, ты ни черта не понимаешь, не будь идиотом!» хоть как-то поколебали его решение. На фразу об идиоте Невилл среагировал просто потрясающе – если и были сомнения насчет наличия у него комплексов по поводу своей неадекватности, то эта сцена рассеяла их окончательно.

Кстати, показательный момент – Рон в этой сцене взрывается и кричит, Гермиона напряженно думает, Гарри в растерянности агитирует свою группу поддержки «сделать хоть что-нибудь», а Невилл – стоит и ждет со сжатыми кулаками. И говорит более чем уверенно и спокойно. А не так уж легко, доложу я вам, держать себя в руках, балансируя на грани драки с друзьями, которая, возможно, в случае, если принятое решение – ошибка, будет названа потом предательством. Не боится ведь совершенно.

И тот факт, что в прямой стычке он тогда в конечном итоге проиграл, похоже, только научил его не лезть в драку даже против своих, не разобравшись предварительно, как от них защищаться.

Совершенно неудивительно и то, что, при всей внешней безобидности, намеках на плаксивость и страсти к растениям, Невилл оказался не в Пуффендуе, а в Гриффиндоре. При всей, в общем-то, простоте и прямолинейности Невилла, он способен за себя постоять, и отличается железобетонным внутренним стержнем, дающим в нужный момент и бесстрашие, и гриффиндорскую отчаянную уверенность в своих силах. Эпизоды, когда он носится за Гарри по Отделу Тайн и пытается продолжать выкрикивать заклинания, хамит Беллатриссе, несмотря на сломанный нос и сильно затруднительное положение, показательны сами по себе.

Да, Невилл не силен в том смысле, какой применим в отношении Гарри, но и образ «рохли», который частенько к нему пытаются пришить, совершенно не про парня. Люди его типа выживают там, где умерли все, и продолжают функционировать в то время, когда началась сплошная пьяная панихида на десяток лет, выбив из колеи всех, кто участвовал и кого зацепило краем. С другой стороны, они с легкостью жертвуют собой и умирают, если надо – правда, не столько за идею, сколько просто следуя внутреннему ощущению, что так будет правильнее. У них нет эгоцентризма, и это дает возможность видеть картину в целом. Если картина требует одной смерти ради достижения конечной цели – колебаний или страха принятие нужного решения у них не вызовет.