Игра-7
Глава 65
История Принца
Часть предложенных Гарри Снейпом воспоминаний я уже анализировала. Часть из них нет смысла анализировать подробно – это его личная жизнь, к Большой Игре имеющая мало отношения. Впрочем, я до нее обязательно дотронусь, ведь не стоит забывать, с чего все это для меня начиналось – с него, с попытки его понять и за ним угнаться.

Воспоминаний всего 20. Это: первое знакомство с Лили; разговор с Лили о Хогвартсе, Министерстве, Азкабане и дементорах, который подслушала Петунья; прощание Лили с Петуньей на вокзале, когда Петунья, разъярившись от того, что Лили и Снейп читали письмо Дамблдора ей, обозвала Лили уродкой, а весь магический мир – местом содержания фриков подальше от нормальных людей; знакомство Снейпа с Джеймсом и Сири; Распределение; ссора Лили со Снейпом из-за Мальсибера на следующий день после того, как Джеймс спас Снейпа от Люпина; худшее воспоминание Снейпа – сцена у Озера; разрыв с Лили; встреча с Дамблдором после пророчества Трелони, просьба Снейпа защитить Поттеров; разговор Снейпа и Дамблдора сразу после смерти Поттеров, в котором Снейп соглашается защищать Гарри; краткая беседа Директора и Снейпа о Квиррелле (видимо, все-таки не дает покоя Снейпу то, что Гарри так и не понял, к чему был тот разговор с Квирреллом, в котором Квиррелл в основном говорил только: «Н-н-но я н-н-не…»); разговор клоунов о Каркарове после Святочного бала (и то, что Гарри думал, что Снейп и Каркаров дружат, тоже Снейпу покоя не дает); сцена спасения Директора после примерки кольца Мраксов, в которой Снейп обещает убить его вместо Драко; разговор супругов у Леса, который подслушал Хагрид; признание Дамблдора в том, что Гарри – крестраж Реддла; разговор Снейпа с портретом супруга об операции «Переправа»; Снейп применяет Конфундус к Наземникусу; Снейп направляет Сектумсемпру на Джорджа; Снейп читает письмо Сири в спальне на Гриммо; Финеас сообщает Снейпу и Дамблдору, что Гарри и Гермиона остановились в лесу Дин.

Что ж, начнем с очевидного: воспоминания явно отсортированные, а не беспорядочные и хаотические. В период пребывания Гарри в школе входят только воспоминания из Игр-1, 4 и 6 (плавно переходящей в Игру-7). То есть из тех Игр, в которых основа – квест-лабиринт.

Но если с Гарри и нами всю дорогу Играли, запрятывая истинную суть происходящего поглубже за декорации, почему бы это Финалу не быть точно таким же лабиринтом? Ведь Финал выстроен, как Игра в Игре. А коли так, выходит, что и воспоминания Снейпа – почти все до единого привязанные к событиям, в которых участвовал или путался под ногами Гарри – есть очередная порция Игры.

Снейп знает, что Гарри умеет пользоваться Омутом Памяти. Он знает, что этот его выстрел точно попадет в цель – парень до крайности любопытен, он понесется просматривать содержимое головы только что безвременно почившей правой руки Тома при первой же возможности. А еще он знает, что Гарри в высшей степени наивен и мыслить многомерно упорно не желает. Да и некогда.

Но из Игры-6 нам доподлинно известно, что воспоминания можно фальсифицировать. В конце концов, Омут и мысли показывает – мало ли, что можно подумать и навоображать, а потом слить в сей чудный девайс. А из Игры-5 нам не менее доподлинно известно, что Снейп – превосходный Окклюменист. Да и сам по себе большой фантазер. Более того, если он изначально по плану обязан был передать Гарри воспоминания, выходит, у него была масса возможностей над ними поработать.

Эта мысль впервые решительно постучалась мне в голову, когда я работала над Игрой-5, 13 сентября 2015 года. В то время я в первый раз читала Терри, и внезапно в глаз мне попало следующее:

«- Думается мне, сейчас самое время пересмотреть… некоторые взгляды на историю, – сказал Витинари.

Когда до Ваймса дошел смысл этих слов, его словно бы накрыло леденящим покровом.

- Вы предлагаете изменить историю? – спросил он. – Так, что ли? Переписать и…
- О, мой дорогой Ваймс, история переписывается постоянно. Ее без конца пересматривают и переоценивают, ведь надо же историкам чем-то заниматься. Но мы не должны отдавать историю полностью им на откуп».

Едва эти строчки попали мне в мозг, я окончательно подумала в нем так: воспоминания Снейпа – всего лишь одна сотая часть правды, которую и Гарри, и я, как читатель, долгое время по ошибке принимали за истину. Можно даже считать, что у Снейпа – несколько правд, и все они противоречат ему, друг другу и его воспоминаниям.

Что ж, похоже, с Гарри продолжают и в «предсмертный» час вести тонкую, коварноманипуляторскую Игру, рассказывая, во-первых, далеко не всю правду, а во-вторых, щедро сдабривая имеющуюся часть правды разнообразными приправами подделок и вымыслов, чтобы смотрелось приличнее и правильнее отражалось на настроениях подростка.

Ведь Снейп – не Слизнорт, которого Директор попросил подделать воспоминания так, чтобы это было заметно. Напротив, в задачи Снейпа очевидно входило сделать так, чтобы с первого взгляда ничего заметно не было. И со второго, и с третьего – аж пока кто-нибудь особенно внимательный и любознательный не обратит внимание на фактологическую цепочку, которая проваливается в нескольких местах (прямо говорить Гарри, разумеется, никто ничего не будет; но подсказки вот таким образом оставят – специально для того, чтобы он когда-нибудь вернулся к вопросу и таки ж догадался).

Особенно меня перекосило от трех грубейших фактологических ошибок. Для разминки: в последнем воспоминании Финеас возвращается на свой потрет с воплем: «Директор! Они остановились в лесу Дин! Грязнокровка –» – «Не используй это слово!» – «Ладно, девчонка Грейнджер упомянула о месте, когда открывала сумку, и я услышал ее!»

Это что, нам предлагается думать, что Финеас может слышать трио только тогда, когда открыта сумочка? Не слишком ли бесполезный из него агент получается? Вернее уж предположить, что, вынужденные показать Гарри воспоминание, связанное с таинственной ланью-Патронусом (Гарри охотнее верит в то, с чем связан непосредственно), Дамблдор и Снейп сошлись на мнении, что лучше Гарри не знать пока, насколько плотной была слежка за ним на самом деле. Помнится, в Игре-5 на слежку Назема за ним Гарри очень остро реагировал. Сейчас это ни к чему.

Но это на разминку. Куда интереснее воспоминание о ссоре Лили со Снейпом насчет его друга Мальсибера, уже в школе использовавшего Темную магию на соучениках. Снейп, переводя тему, сообщает девушке, что Джеймс тоже не святой: «Он покидает замок по ночам. С этим Люпином что-то странное. Куда он все время ходит?» Лили возражает: «Он болен. Они говорят, он болеет –» – «Каждый месяц при полной Луне?» – перебивает Снейп. Спор продолжается, и девушка замечает: «И ты очень неблагодарен. Я слышала, что случилось прошлой ночью. Ты пошел по тому туннелю под Гремучей Ивой, и Джеймс Поттер спас тебя от того, что было в конце, что бы там ни было –». Лицо Снейпа меняется в цвете, и он выплевывает: «Спас? Спас? Думаешь, он играл в героя? Он спасал собственную шею и шеи своих друзей тоже!» А следующим за этим идет самое худшее – сцена у Озера, в конце которой Снейп обзывает Лили грязнокровкой.

Получается, что спасение Снейпа хронологически предшествует сцене с подштанниками? Как минимум неправдоподобно. Не мог Джеймс так обращаться со Снейпом, если он спас его до этого. Или, если по-иному, не мог он его спасти, если до этого так чудовищно не унизил – гуру Игры в свое время потратили огромную долю сил, чтобы обосновать, как эти два события взаимосвязаны и как они отразились на характере Джеймса.

Тем более получается бред, что после спасения Снейпа Дамблдор, как известно, взял с него обещание никому не говорить о секрете Люпина – а мы видим, что Снейп чуть ли не прямо говорит об этом Лили.

Нет, данное воспоминание – явная брехня, возможно, слепленная из двух разных воспоминаний – и стоит оно в стройном ряду не столько затем, чтобы показать Гарри развитие отношений Лили со Снейпом, сколько ради того, чтобы подросток лишний раз утвердился в правдивости всех воспоминаний в целом (а то Гарри – мальчик недоверчивый, особенно в отношении к Снейпу): да, точно, он помнит, было такое, его отец спасал Снейпа от Люпина – и Люпин, и Сири это подтвердили.

В-третьих, сцена ссоры Снейпа с Дамблдором у Леса, в которой Снейп резко интересуется, что Директор вытворяет, закрываясь с Гарри наедине по вечерам, а Дамблдор спрашивает в ответ: «А что? Вы же не пытаетесь назначить ему больше отработок, Северус? Мальчик вскоре будет проводить больше времени на отработках, чем вне их».

Именно с этой ошибки для меня начался трудный и долгий путь распутывания его воспоминаний, которым я раньше безоговорочно верила. Кажется, это произошло, когда я работала над Игрой-4.

О каких отработках говорит Дамблдор?

Воспоминание выглядит целым – вот супруги ссорятся на подходе к Лесу, а вот они уже подошли к Лесу, и их слышит Хагрид, который вскоре расскажет Гарри и Гермионе все, что слышал (и снова – получается, Гарри косвенно участвовал в событии). Если так, то случилась эта сцена в конце февраля 1997 года. На тот момент Снейп и близко не думал закидывать Гарри отработками. Либо Снейп не сильно понимает, с какого именно момента их невзначай стал подслушивать Хагрид, либо этот кусок воспоминания вообще из другой оперы – в любом случае, выходит тот же вид, яйца сбоку: зачем тут этот кусок?

А затем, что главное в нем – изображение Снейпа непочтительным, ревнующим и злобным идиотом, который совершенно ничего не понимает в Директорских Играх: «Информацию. Вы доверяете ему… вы не доверяете мне. Почему мне нельзя иметь ту же информацию? Я не понимаю. Души? Мы говорили о разумах!» – «Я предпочитаю не складывать все свои секреты в одну корзину, особенно в ту, которая проводит так много времени, болтаясь на руке у Лорда Волан-де-Морта».

Да Снейп вообще не при делах, вы о чем! Он вообще ничего не знает! Он – обычная марионетка (вроде Гарри, ага), которая даже о крестражах Тома догадаться не в состоянии!

Святой Мерлин, либо ремарка о корзине была обычной отговоркой и провокационным кокетством, либо Дамблдор и Снейп вообще ее выдумали – Снейп знает столько, что никакая новая информация ничего не усугубит. Более того, в том же воспоминании Дамблдор приглашает Снейпа к себе в кабинет «в одиннадцать вечера», обещая, что после этого он не будет жаловаться, что Директор ему не доверяет – и в следующем воспоминании в оные 11 вечера вываливает ему практически всю информацию.

Нет, я понимаю, Дамблдор и в самом деле далеко не во все детали Снейпа посвящал, не подтверждая, но и не опровергая догадки Снейпа – это удобно, ибо Снейп мог чистыми невинными глазами смотреть на Тома и сообщать ему, что ничего не знает. Но Дамблдор все же ничего от Снейпа и не скрывал – как минимум веря в его способности в Окклюменции, а как максимум – в самого Снейпа.

Тем не менее, и в этом, и в следующем, и в последнем воспоминаниях («И вы все еще не скажете мне, почему так важно отдать меч Поттеру?») Снейп раз за разом предстает перед Гарри человеком, имеющим минимальный доступ к Игре и вообще ничего не понимающим. Это при том, что ему выпало эту Игру заканчивать в самой ее ответственной части. В роли кого он ее заканчивает? Правой руки Гроссмейстера, принявший командование на себя, или глупой марионетки? Нам предлагают уверовать во второе. А как на самом деле?

А на самом деле показывать, насколько глубоко Снейп в Игре, вовсе не обязательно – это может вызвать у Гарри массу неудобных вопросов. Гораздо лучше в сложившейся ситуации сделать из Дамблдора коварного и злобного манипулятора, а Снейпа опустить чуть ли не на позицию к Гарри, сделать из него этакого бедного, кроткого, послушного сотрудника, которому ну ничего-ничего вообще не говорят.

Гарри такая версия Снейпа гораздо ближе, он же сам весь год мучился от того, что от него скрывали правду и требовали слепого доверия – вот, оказывается, Гарри не один такой несчастный. Он понимает Снейпа, когда он представлен так. К кому легче почувствовать себя ближе? К манипулятору или тому, кем тоже манипулируют? Не в первый раз Гарри после просмотра воспоминаний станет прямо ассоциировать себя со Снейпом – и это хорошо, это воистину хорошо, то, как и чем представлен Снейп в воспоминаниях, то, что, Гарри кажется, он знает о его смерти, подталкивает подростка к тому, чтобы он – тоже – дошел до Финала в этой затянувшейся развязке Большой Игры.

В сути своей все это – лишь продолжение развития зачатков взаимопонимания, которые возникли между Гарри и Снейпом в Игре-5 после просмотра Гарри худшего воспоминания. Не потому ли Снейп полностью дублирует его – чтобы напомнить Гарри, что он чувствовал? Ну, и лишний раз доказать, что он ни капли не врет, разумеется. Да, если и можно считать какое-то воспоминание стопроцентно настоящим, так это сцену у Озера – Гарри, мальчик воспитанный, отворачивается, когда она начинается – ему вовсе не хочется смотреть на унижения Снейпа вновь.

Я вовсе не утверждаю, что диалогов, подобных тому, что Снейп показывает, например, в воспоминании у Леса, у него с Дамблдором не было. Напротив, думаю, он закатывал Директору сцены ревности и похлеще. Однако я категорически против того, чтобы верить в его тотальную неинформированность. Допускаю даже, что воспоминание у Леса подлинное целиком – только с некоторыми вкраплениями вымысла (в тех местах, где Снейп задает особенно идиотские вопросы, будто сам не может сложить два и два).

Однако картинка целиком настолько точно попадает в характеры обоих клоунов, что у меня складывается впечатление, что не только Снейп хорошенько поработал над душещипательностью всей тридцать третьей редакции своих мемуаров.

Судя по всему, Дамблдор был его активным соавтором – слишком уж психологически тонко и точно все выверено: с одной стороны – жаление себя любимого в душе со стороны одного ядовитого комплексанта, вылившееся в целый Роман в Омуте Памяти, с другой – бесконечные поправки на интеллектуальную ограниченность адресата (Гарри нужно показать что-нибудь попроще, попонятнее и попрямолинейнее).

Так и представляю, как оба клоуна ржут, рыдают и ехидничают, работая над мемуарами Снейпа, и делают все это одновременно. А также кривят рот (в случае Снейпа) и всячески стебутся (в случае обоих), коротая долгие военные вечера. Уверена, песня была редкостная. Готова отдать полцарства за комментарии, которые они бормотали себе под нос.

Хорошо, допустим, сцены, полностью или частично имевшие место во времена учебы Гарри в школе, на поле Игры, так или иначе связанные с тем, о чем Гарри знает или в чем принимал участие, включены в эту редакцию мемуаров, чтобы парень Снейпу поверил – мол, да, точно, что-то я об этом слышал, такое видел, ах, вон откуда ноги растут…

Допустим, часть из них подправлена, чтобы Гарри проникся тяжелохарактерной личностью Снейпа и воодушевился его поступками. В части из них (про Квиррелла и Каркарова) Снейп в очередной раз дает Гарри понять, как тот ошибался на его счет, считая, что он работает с ними и (или) за них – и Гарри понимает (жутко раскаиваясь и в очередной раз… ошибаясь на его счет (в пункте про его смерть), Мерлин бы его побрал, этого хитрюгу). Но зачем в мемуары вплетен здоровенный и, насколько могу судить, не сильно подредактированный кусок про отношения Снейпа с Лили?

Я полагаю, Дамблдор порешил, что проще всего будет убедить Гарри в лояльности Снейпа, подсунув ему любовь Снейпа к Лили. Все-таки Гарри 17 лет, и он жутко романтичен (а временами и драматичен). Раз уж Гарри в Игре-5 увидел сцену у Озера, развить ее и здорово уложить в общее повествование – не грех, а, напротив, верный способ смягчить суровое мужское (и очень предубежденное) сердце.

Нет, я вовсе не думаю, что Снейп не любил Лили – ибо не вижу иной причины, по которой бы он сменил сторону, кроме как той, что кроется в его отчаянной попытке остановить Тома, узнавшего о пророчестве и решившего, что в нем речь идет о Гарри, сыне Лили, а потому вознамерившегося убить всю семью целиком.

Не вижу никаких расхождений с характером Снейпа в том, что он любил Лили или ее образ. Это называется продолжительной фиксацией, а Снейп – истерик еще тот. С него станется зафиксироваться на десятилетия на каком-нибудь одном единственном несчастном. Спросите у Дамблдора, если не верите.

Однако я категорически возражаю против собственной юношеской убежденности в чистоте этой любви, а также в том, что, кроме этой самой любви к давно погибшей женщине, Снейпом в борьбе с Реддлом ничто не двигало. По меньшей мере – двигала уж точно любовь к Дамблдору.

Снейп встречает Лили – единственного, кроме него, обладающего магическими способностями ребенка на много миль вокруг. Маленький, болезненный, нескладный, неухоженный, в огромной куртке отца-садиста и грязной блузке матери-жертвы, до беспамятства любившей своего бьющего и унижающего ее мужа, ненавидевшего волшебников, позабывшей о ребенке, не умеющий знакомиться и поддерживать отношения, замкнутый, забитый зверек, выбравший агрессию, как способ защиты, Снейп находит счастливую, добрую, солнечную Лили.

Она становится для него воплощением всего, чего у него нет – любви, ухоженности, благополучия, жизнерадостности. Он отогревается рядом с ней – а в соответствующем возрасте и влюбляется, конечно. Она необходима ему для душевного общения, которого он был лишен с детства. Они познакомились, когда обоим было лет по 10 – он, ребенок откровенно несчастный, болезненно тянулся к ней, ища в ней немножко матери. В Дамблдоре позже Снейп, сохраняя модель, к примеру, совершенно четко искал отца. Я думаю, с Лили было то же.

Ну и, конечно, их очень объединяло то, что они отличались от окружающих. Снейп стал для Лили проводником в мир магии, он рассказывал ей все, что знал сам, и это сближало их. Ей нравилось чувствовать в нем опытного мальчика, который поможет ей во всем разобраться, а ему нравилось быть ее – пусть небольшим – но покровителем. Он довольно быстро начал ей доверять – и довольно быстро принялся мучиться от того, какие чувства его переполняли и как он старался показывать их Лили, одновременно боясь смутить и отпугнуть.

Он был очень пылким. Он был очень нервным. И он был очень жадным. С самой первой встречи он вглядывался в лицо Лили с жадностью. Он не мог насытиться ее теплом. Жадность и желание, чтобы она всегда была рядом – вот то, что он испытывал к ней до самой ее смерти. На здоровую любовь это походит мало.

В частности, с самого начала наблюдаем его резко отрицательное отношение к Петунье. Когда она подслушивала их разговор о замке, дементорах и Азкабане и была обнаружена, он сделал так, чтобы ее больно ударила ветка дерева. Когда она писала Дамблдору с просьбой взять ее в школу, именно он полез смотреть ответное вежливое письмо Директора – потащив за собой Лили. Он всегда выстраивал отношения с Лили по типу «мы с тобой – против всех них». В случае с Петуньей все это привело к тому, что у девочки, помимо глубочайшей зависти к волшебникам, которые никак не пускают ее к себе (то Снейп с Лили – в свою компанию, то Дамблдор – в школу), потому что она не такая, как они, не умеет то, что умеют они, развились еще и страх (когда Снейп ударил ее веткой), и злость. В итоге при прощании с сестрой на вокзале Петунья кричит ей в лицо: «Уродка!» И ее тоже можно понять.

Кстати говоря, именно то, что Снейп приплетает в воспоминания еще и довольно значительный кусок линии Петуньи – явный след Директорской бороды, который даже после смерти продолжает хотеть и пытаться сделать так, чтобы хотя бы Гарри разобрался с отношением его родной тети к нему самому, чтобы он понял и простил ее – а также Дамблдора, отдавшего его на воспитание именно этой женщине, с которой жизнь (не без активной помощи самой Петуньи) обошлась довольно жестко.

Лили первая встречает Джеймса и Сири в поезде – видимо, расстроенная прощанием с сестрой, Лили сидела в купе одна, а мальчики ввалились, не сумев найти свободные места. Эти встречи – определенно судьба, они означены были случиться. Понятия не имею, как успели найти друг друга Джеймс и Сири – вряд ли Сири знал кого-то из сверстников из-за сурового воспитания матери, которое наверняка предполагало закрытость семьи от контактов с теми, кто не принадлежит к их змеиному кругу («Вся моя семья была в Слизерине», – признается Сири в купе. «Черт, а я думал, ты нормальный!» – восклицает Джеймс, давая нам с Гарри понять, что они с Сири только-только узнают друг друга).

И получилось так, что Снейп, искавший Лили, нашел еще и Джеймса с Сириусом – ярких, веселых, смешных, талантливых и презирающих Слизерин, куда Снейп мечтал попасть. Дамблдор рассказывал Гарри, что его отец и Снейп, подобно самому Гарри и Драко, невзлюбили друг друга с самой первой встречи (только вот Драко на самой первой встрече было как-то вообще плевать, насколько чистокровный человек перед ним находится – мальчик просто мечтал дружить; это потом уже – семья, воспитание, обидки…). Это было ребячество, которое перерастало в жестокость по мере того, как они взрослели (горячие головы), и кончилось трагедией.

А началось все с того, что Джеймс, ранее вообще не обращавший внимания на Лили и Снейпа, услышал, как Снейп говорит о Слизерине, и заспорил, что Гриффиндор лучше. Сири подключился к спору уже после его начала. И с тех пор так всегда было: Джеймс выяснял отношения со Снейпом, а Сири вклинивался, защищая своего друга. Он с первых мгновений стал за Джеймса, для него и за ним («Куда ты пойдешь, если у тебя будет выбор?» – спросил он загодя, чтобы знать, о чем просить Шляпу – он уже тогда хотел остаться с Джеймсом). Собачка же.

Ну а Лили с первых мгновений встала против них, защищая Снейпа:

- Пойдем, Северус, найдем другое купе.
- Оооо…

Мальчишки передразнивают Лили, и Джеймс пытается поставить Снейпу подножку.

- Увидимся, Нюниус! – хохочет Джеймс.

Конечно, после распределения на разные факультеты ситуация стала лишь усугубляться. Снейпа с первых секунд взял под крыло староста Люциус, а Лили грустно заняла свое место за столом Гриффиндора. Ребята обрастали совершенно разными друзьями. В то время как Лили справедливо не одобряла друзей Снейпа вроде Эйвери и Мальсибера, использовавших Темную магию на ее подругах, Снейп все сильнее цеплялся именно за Эйвери и Мальсибера с Люциусом, погружался в Темную магию, ища в ней защиты и способов заставить себя уважать, все больше заражался их фанатизмом в отношении Реддла и все отчаяннее завидовал Джеймсу, к которому Лили с возрастом стала испытывать гораздо больше симпатии, чем к поддавшемуся дурному влиянию Снейпу.

Меж тем Джеймс начал проявлять интерес к девушке – причем не болезненно-душевно-душный, а вполне себе здоровый юношеский, с брачными играми и всяким таким. Ввиду своего ревнивого характера Снейп не смог простить Лили то, что она не захотела принадлежать только ему одному. Причем я вовсе не уверена, что он хотел ее видеть именно своей девушкой или женой – он просто не мог поверить в то, что она может встречаться с кем-нибудь, а дружить все равно с ним. А поскольку в 15-16 лет гормоны нередко перевешивают стремление к дружбе, возникло соперничество именно «самцов».

Возможно, в какой-то момент Снейп убедил себя в том, что вернуть былую дружбу с Лили можно, лишь поднаторев в Темной магии и с ее помощью устранив соперника. Переключив отношение к Лили именно как на объект противоположного пола и попытавшись отбить ее у Джеймса, Снейп способствовал лишь отдалению девушки.

Сцена у Озера стала для нее последней каплей – оправдывать Снейпа дальше оскорбленная Лили не хотела и не смогла. Она отказала ему в дружбе, ясно давая понять: если он перестанет фанатеть от Темной магии и Темного же Лорда и изменит свое поведение в корне, все возможно вернуть: «Я больше не могу притворяться. Ты выбрал свой путь, я выбрала свой». Однако Снейп, каким он был тогда, измениться способен не был – слишком уж задевал его сам факт существования Джеймса.

В этом треугольнике ситуация сложилась прямо-таки несчастная, ибо Снейп тянулся не только к Лили как личности, но и к Джеймсу как личности («Почему ты так одержим им, в любом случае?» – спрашивала Лили еще в ту пору, когда они со Снейпом дружили).

Джеймс – тоже воплощение того, что хотел Снейп, он тоже всю дорогу дает людям вокруг него возможность отогреться. Снейп тянется к обоим, и мне кажется, это доказывает, что ему в первую очередь нужно было дружеско-семейное участие. Я думаю, если бы Джеймс принял его в свою компанию, Снейп бы и к его отношениям с Лили гораздо спокойнее отнесся. Но, разумеется, сделать это Джеймс мог лишь в том случае, если бы Снейп был другим.
Что, естественно, было в ту пору невозможно – Дамблдору для того, чтобы Снейп изменился, аж умереть пришлось – куда там подросткам с кучей других дел и малым количеством психологических знаний друг в друге разбираться и что-то корректировать. Да и не их это задача вовсе.

Снейп начал что-то понимать, когда в истории появился жареный петух и клюнул его, куда следует, когда до него дошло, к чему привела его глупая ревность и желание что-то доказать обоим. Он пошел к Дамблдору, попытался отыграть назад и согласился перейти на его сторону. Что-то стало до него доходить, и он, возможно, даже понял, что возможно оставаться рядом, будучи другом, возможно быть любимым и без умения насылать проклятья, без запугивания, шантажа и демонстрации силы, возможно, в нем вновь расцвела надежда…

А потом все рухнуло в один миг, когда оба его любимых человека умерли. Да, оба. Снейп так громко и злобно много лет спустя кричит о том, что Джеймс был плохим, дураком и вообще не послушался умного его, что это (с поправкой на характер Снейпа) однозначно переводится, как неизжитое чувство любви к яркой и сильной личности, а мне в очередной раз вспоминается мудрейшая поговорка о том, что ненависть есть выражение любви для душ непросвещенных… А также очень-очень покалеченных и глупых.

Однако что-либо изменить Снейп был уже не в состоянии. Он выл от горя, по его лицу ручьями текли слезы, когда он находился в кабинете Дамблдора после гибели Лили и Джеймса, он хотел бы умереть сам, он сходил с ума от боли, он, вероятно, понимал, сколь во многом ошибался – но изменить этого он был не в силах. Дамблдор направил его к другой цели, повел по пути защиты Гарри, и это действительно помогло, поставило на ноги, исцелило – но Снейп, ввиду того, что он Снейп, до самого конца оказался не в состоянии простить себе ошибки прошлого.

Летом 1997 года в спальне Сири на Гриммо он плакал именно над письмом Лили Сириусу, выполняя задание Дамблдора оставить его на относительно видном месте, оторвав кусочек окончания, на котором значилось: «…мог когда-либо дружить с Геллертом Грин-де-Вальдом. Лично я думаю, что она сходит с ума! Со всей любовью, Лили».

Разумеется, Снейпу нужно было не только окончание фразы, но и подпись девушки, а также ее изображение, которое он получил, разорвав фотокарточку, на которой маленький Гарри катается на игрушечной метле – должно же что-то – буквально лик – светить во мраке надвигающегося года.

Но мне кажется очень важной именно та деталь, что Снейп плакал над письмом Сириусу – другу Лили. Может быть, именно это его так и ранило: он осознал, что Лили вполне могла быть ему подругой, что ее любовь к Джеймсу не перечеркнула бы дружбы с ним, если бы Снейп сам этого не сделал. В том-то и кроется одна из причин его ненависти к Сири – Звезда занимала то место, на котором очень хотел бы оказаться сам Снейп.

В общем, очень, очень, очень много глупости и боли – со всех сторон. Не слишком светло и возвышенно, если присмотреться, но Гарри присматриваться некогда (и пока нечем), а потому он выхватывает лишь то, что для него любезно положили на поверхность.

А на поверхность для парня положили именно то, что Дамблдор в свое время обозначил, как самое большое в жизни Снейпа сожаление. Вот он – способ, каким Директор исправляет допущенный в прошлой Игре промах, в результате которого Гарри узнал, кто рассказал Реддлу о пророчестве. Большая часть мемуаров сконцентрирована именно на глобальном раскаянии Снейпа и причинах, по которым он вернулся на «правую сторону». Конечно.

Разве кто-то сомневался, что Директор актом составления воспоминаний убьет сразу несколько зайцев? И один из них заставляет снова загнанного в угол Снейпа вновь скрипеть зубами («Ну, Северус, без этого нельзя, картинка будет неполной…»): Дамблдор ювелирно справляется с задачей его оправдания. В счет идет все – даже то, что Снейп резко приказывает Финеасу не использовать слово «грязнокровка». Гарри просто уверен, что это лишний раз доказывает, как Снейп глубоко раскаялся и вообще обелился во имя вечной любви.

Однако я не думаю, что Снейп так уж страдает, когда слышит это слово, ибо с неизменной болью тут же вспоминает, как однажды обозвал им Лили. Что, он всякий раз так вопит, когда слово произносят товарищи Снейпа по Пожирательству? Вернее уж предположить, что он не желает, чтобы его союзники по Игре вели себя, как Пожиратели, не желает осквернять замок пожирательскими замашками – или, к слову, заботится о любимом Дамблдоре, которого это ругательство прямо коробит. Если, конечно, Финеас вообще так выразился, зная Дамблдора, в чем я, если честно, сомневаюсь…

Нет, Снейп раскаялся, бесспорно. Но не превратился от этого в ангела во плоти, всю жизнь следящего за своей непогрешимостью с самой ночи смерти любимой, каким после просмотра его мемуаров его стал видеть Гарри. Процесс его раскаяния был очень долгим, а исправления – еще дольше. И какие-то существенные подвижки в последнем стали случаться лишь в предыдущие года полтора-два. Воспоминания этого не отражают. И вообще действуют в отношении Гарри по типу «Снейп вспомянул, а Гарри понял, как сумел».

И все они – и до школьных лет Гарри, и после того, как парень бросил школу – восходят к единственному, самому главному – к воспоминанию о том, как Дамблдор признает, что Гарри – крестраж Тома. Тоже, между прочим, судя по всему, сильно подредактированному.

Итак, 11 вечера, кабинет Дамблдора, примерно конец февраля 1997 года. Снейп, замерев, сидит в кресле («Я такой весь кроткий и послушный»), Дамблдор ходит кругами («А я чрезвычайно взволнован»).

- Гарри не должен знать до самого последнего момента, до тех пор, пока это не станет необходимым, иначе откуда он возьмет силы сделать то, что должно быть сделано?

Если честно, я думаю, в реальности это был конец объяснений Директора. Но в воспоминании все несколько перевернуто.

- Но что он должен сделать? – спрашивает Снейп, продолжая соответствовать портрету почтительного идиота, уже сформированному в голове Гарри еще со времен его беседы с Томом («А?»).
- Это между Гарри и мной. – Ну, действительно, зачем забивать Снейпу голову всякими мелочами накануне начала Игры, которую ему предстоит вывезти практически в одиночестве? – Теперь послушайте внимательно, Северус. Придет время – после моей смерти – не спорьте, не перебивайте! – «В конце концов, я тиран-Директор в этой школе, толкающий вас на то, чего вам Совершенно Не Хочется Делать (понятно, Гарри?), или кто? Вы сначала послушайте, а потом обязательно оскорбите кого-нибудь, как вы любите». – Придет время, когда станет казаться, что Волан-де-Морт опасается за жизнь своей змеи.
- Нагайны? – Снейп выглядит изумленным («А? Той самой, которую мы проверяли на наличие в ней крестража годом ранее? С чего бы это? Ничего не понимаю, совершенно ничего…»).
- В точности. Если придет время, когда Лорд Волан-де-Морт перестанет посылать эту змею выполнять его поручения, но станет держать в безопасности рядом с собой под магической защитой, тогда, я думаю, можно будет сказать Гарри.
- Сказать ему что? – «А??»

Дамблдор глубоко вздыхает и закрывает глаза. Не знаю, разыгрывали ли они эту сцену специально, чтобы показать Гарри, или Снейп отлично дофантазировал все детали – с психологической стороны тоже выглядит почти безупречно. Может показаться, что Директор не хочет смотреть на Снейпа, дает ему время поставить челюсть на место и собраться обратно. Может, оно и так. Но, если Дамблдор знал, что Гарри все это увидит, я полагаю, он позволили себе сделать этот жест исключительно для Гарри. Ему тяжело не перед Снейпом. Ему тяжело перед Гарри.

- Сказать ему, что в ночь, когда Лорд Волан-де-Морт попытался убить его, когда Лили бросила собственную жизнь между ними, как щит, Смертоносное проклятье ударило по Лорду Волан-де-Морту, и фрагмент души Волан-де-Морта оторвался от нее и запер себя в единственной оставшейся живой душе в рушащемся здании. Часть Лорда Волан-де-Морта живет в Гарри, и именно это дает ему силы говорить со змеями и связь с сознанием Лорда Волан-де-Морта, природу которой он не понимает. И, пока эта часть души, незамеченная Волан-де-Мортом, остается под защитой Гарри, Лорд Волан-де-Морт не может умереть.

У Гарри шумит в ушах. Голоса Дамблдора и Снейпа странно отдаются эхом – то ли подростку плохо, то ли Снейп воспоминания подмазал не совсем незаметно.

- Так мальчик… мальчик должен умереть? – спокойно спрашивает Снейп, у которого, видимо, тоже шумит в ушах.

Я думаю, часть этого разговора действительно случилась – только гораздо раньше времени, демонстрируемого Гарри в воспоминаниях. Только тогда имеет смысл фраза Дамблдора о том, что Реддл оставил кусок своей души в Гарри «незамеченным» – ведь до определенного момента Том действительно не знал, что Гарри – его крестраж. Но он определенно знал об этом в Игре-6.

Я думаю, только в таком случае все имеет смысл: Снейп миксует обрывки воспоминаний из разного времени в одно, поэтому поведение его участников психологически точно (например, у него действительно шумело в ушах – но не в феврале 1997) и физически достоверно (невозможно же так полно воображать собственную упавшую челюсть), но обнаруживает фактологические огрехи.

- И Волан-де-Морт сам должен сделать это, Северус, – «Так что не радуйтесь, вам шанса не дам». – Это самое важное.

Вот опять: получается, Дамблдор уже как минимум в феврале 1997 представлял, что за чехарда с палочками последует в следующей Игре, предусматривая участие в чехарде и Снейпа, и Драко. Мог он об этом Снейпу не сказать? Да не мог, от этого зависит выживание Снейпа. Но здесь это не обсуждается – следует долгая пауза. Это Снейп пытается справиться с собой – или часть диалога вырезана цензурой?

- Я думал… – наконец произносит Снейп, – все эти годы… что мы защищали его ради нее. Ради Лили.
- Мы защищали его, потому что было важно обучить его, вырастить его, позволить ему попробовать свои силы. – «Не примешивайте сюда мертвую женщину, Северус. Я знаю, что это вы, вы сами надеялись, что мальчик будет в безопасности. Признайте уже».

Глаза Дамблдора остаются плотно закрытыми. Я действительно думаю, что он знал: Гарри будет на него смотреть. Он вызывал огонь на себя, выступая злобным манипулятором и обеляя шокированного Снейпа. Играл он – или эта сцена когда-то действительно случалась – ему было тяжело.

- Меж тем, связь между ними растет еще сильнее, с паразитической мощью: иногда я думал, он и сам об этом подозревает.

Странно говорить об этом в Игре, в которой как раз не было ни единого проявления связи Гарри с Томом, согласитесь.

- Если я его знаю, – «Когда он пройдет наш с вами квест», – он организует все так, что, когда он отправится встретить свою смерть, это в самом деле будет означать конец Волан-де-Морта. – «Вот. Теперь можете на меня орать, Северус».

Дамблдор открывает глаза («Гарри, понял намек?»). Снейп в ужасе. По крайней мере, так выглядит его лицо («Северус, помните, какое лицо у вас было, когда вы впервые обо всем этом узнали? Будьте добры, изобразите похожее для Гарри»).

- Вы держали его живым, чтобы он мог умереть в правильный момент?

Начинаются брачные игры.

- Не будьте шокированы, Северус. Сколь многих мужчин и женщин вы наблюдали умирающими? – «Все мы умираем рано или поздно. Я вот – тоже. Вас все-таки это пугает?»
- В последнее время только тех, кого я не мог спасти. – «Да, но даже вас я спасти пытался, гадина вы такая! Кто вас просил то кольцо примерять?! Я в этом не виноват!» Ученик превзошел учителя.

Снейп поднимается на ноги. Самое время для чего-нибудь театрального.

- Вы меня использовали.

Нормально. А ничего, что это он всю эту кашу заварил, которую Дамблдор теперь расхлебывает, как может (а может очень здорово)? Вот не верю я, что у Снейпа добровольно (без давления Директора) мог язык повернуться такое произнести – он же понимает, что виноват в том, что Гарри нужно идти на смерть, куда больше Директора.

Зато подобный выпад здорово довершает образы злобного манипулятора Директора и кроткого, несчастного, использованного втемную сотрудника Снейпа – в такую же темную, в какую использовали и несчастного Гарри!

- В смысле? – уточняет Дамблдор («А?).
- Я шпионил ради вас и лгал ради вас, подвергал себя смертельной опасности ради вас, – «Бедный я, бедный! Поттер! Фиксируй быстрей, пока перечисляю!» – Все должно было быть сделано, чтобы спасти сына Лили Поттер. Теперь вы говорите мне, что взращивали его, как свинью на убой –

«- Я, стало быть, куплен и продан, – воскликнул, качая головой, Ваймс. – Куплен и продан.
- Вовсе нет, – возразил Витинари.
- Вовсе да. Как и все мы. Как и все эти бедняги, которые сами бежали обратно, чтобы стать пушечным мясом. От нас ничего не зависит, верно? Нас просто покупают и продают.

Неожиданно Витинари оказался прямо напротив Ваймса. Его кресло только спустя долю мгновения стукнуло ножками об пол позади стола.

- В самом деле? Люди ушли на войну, Ваймс. И вернулись оттуда. Но какими славными могли бы быть битвы, в которых им так и не довелось поучаствовать! – Секунду помедлив, он пожал плечами. – Значит, куплены и проданы, говоришь? Что ж, пускай так. Зато не растрачены на ерунду. – Патриций улыбнулся одной из своих быстрых, колючих улыбочек, означавших, что некоторые вещи, хоть и не слишком веселые, все же забавляют его».

Вроде того. Факт в том, что Снейп в воспоминании сильно дезинформирован о том, что Гарри не умрет, а сие плохо – не мешало бы внушить ему уверенность, что своими действиями он ведет Гарри все-таки не к смерти, а к освобождению. Так что я все-таки склоняюсь к тому, что это Снейп, вполне способный догадаться о том, что, уничтожив в себе крестраж, Гарри сам не умрет, дает парню очень выборочные воспоминания.

В которых коварный манипулятор продолжает развлекаться и провоцировать:

- Но это трогательно, Северус, – серьезно говорит Директор. – Вы привязались к мальчику в конце концов?
- К нему? – выкрикивает Снейп, явно отбрыкиваясь – слишком уж бурная у него реакция. Разумеется, он не может признать, что Дамблдор прав, а потому надо быстро-быстро отвлечь внимание:
- Экспекто Патронум!

Из кончика его палочки вырывается серебряная лань. Она скачет по кабинету и выпархивает в окно. Проследив за нею, Дамблдор оборачивается к Снейпу. Его глаза полны слез.

По всей видимости, Снейп избегал пользоваться Патронусом – куда и как он его через весь замок или Пожирательский стан запустит? Патронус – это вид экстренной связи, когда ситуация крайне критична – и его всякий раз запускают, точно зная, куда он должен прилететь. В наиболее критическом Финале Игры-5 Снейп понятия не имел, где находится Дамблдор – он связался с Сири и Люпином, но я не думаю, что деликатный Люпин с кем-либо обсуждал это – или позволил это сделать Сириусу. Больше Снейпу не выпадала необходимость связываться экстренно. Так что Дамблдор мог действительно не знать о форме его Патронуса, мог действительно вновь забыть, что некоторые раны не способно залечить даже время… А мог не знать, что форма Патронуса поменялась в той Игре не только у Тонкс.

- Спустя столько лет?
- Всегда, – говорит Снейп.

Странно, что иногда выходит изнутри. Возможно, речь действительно идет о том, что Снейп все еще продолжает любить Лили, чьим Патронусом была практически идентичная лань (хотя вообще-то в книгах нам об этом не сообщают).

А возможно, есть нечто глубже. Снейп впервые за все воспоминания называет Лили по фамилии мужа. Я думаю, это не случайность. Если Патронусом Лили была лань потому, что у Джеймса он был оленем, а сам Джеймс превращался в оленя, то Патронус Снейпа символизирует его любовь именно к Лили Поттер, а косвенно – к семье Поттеров в целом.

Может быть, это односложное и жутко емкое признание в любви («Всегда) было признанием Лили вместе с ее мужчиной и ребенком, а также признанием того, что то, чему Орден и все остальные всегда были верны, стало его сущностью, что он беспокоится о деле в целом, а не только о Гарри, о всей идее добра, которую Дамблдор своими коварноманипуляторскими действиями немного сотрясает для него. Возможно, поэтому Директор так тронут – Снейп наконец осознал и принял не жадную и эгоистичную, а чистую, огромную – вот такую – любовь.

Любо это – либо в данном обмене репликами я вообще не вижу смысла и склонна счесть его воспоминательной бутафорией.

Что ж, как видно, все мемуары безупречно укладываются в единую картину – чтобы Гарри, с одной стороны, поверил, а с другой, вдохновился (все же парню непростое решение предстоит принять). Если бы Гарри просто так увидел одну единственную сцену разговора Снейпа с Дамблдором о Гарри-крестраже, парень бы как минимум не поверил Снейпу (памятуя, что воспоминания и подделать можно), зная, что после этого разговора Снейп убьет (!) Дамблдора и пойдет верой и правдой служить Тому год.

Как максимум – Гарри, и без того уже разочарованный в Директоре, услышал бы, что его «растили, как свинью на убой», и окончательно утвердился бы в мысли о коварстве Дамблдора. Разве с такими настроениями – обозленный, обиженный, разочарованный, горюющий за всех обманутых, обездоленных и пострадавших – Гарри бы пошел приносить себя в жертву? В «лучшем» случае подросток пошел бы на бой, где благополучно и сгинул бы. А в худшем у парня бы просто опустились руки.

После просмотра мемуаров Гарри получает все, чего ему так не хватало – смысл, информацию да еще и оправдание Снейпу, что для Гарри очень важно, и Дамблдору, что важно еще больше. Конечно, если Снейп в его глазах с этого момента полностью оправдан, то Дамблдор лишь получает новые камешки в фундамент своего оправдания, которому еще только предстоит случиться – но на то и было рассчитано.

Когда Снейп, взяв меч из-за портрета («Не волнуйтесь, Дамблдор. У меня есть план»), покидает Директорский кабинет, Гарри выносит из Омута. Подросток лежит лицом вниз на пыльном ковре, и ему кажется, он ясно слышит: дверь за Снейпом только что закрылась с легким щелчком.
Made on
Tilda