Крики, громовой шум аплодисментов, победные восклицания и просто рев обрушиваются на Гарри спустя секунду, когда осознание того, что произошло, поникает во все головы в свете яркого солнца, и люди бросаются к Гарри, и Рон и Гермиона первыми обнимают его, первыми оглушают его возгласами и смехом.

А потом на Гарри налетают Джинни, Невилл и Полумна, а потом все остальные Уизли и Хагрид, Кингсли и профессора Макгонагалл, Флитвик и Стебль, и Гарри не слышит ни слова из того, что они все кричат, не понимает, чьи руки жмут его руку, обнимают его, ерошат его волосы или хлопают по спине и плечам, а потом по толпе неконтролируемыми взрывами проносится месяцами подавляемый смех, который наконец вырывается наружу и превращается в хохот. Поворачиваясь к Гарри, то и дело кто-то смеется и смеется, смеется за мир и спасение душ, за солнце и жизнь, во имя всех тех, кто жив, и тех, кого уже нет, и тех, кто будет потом – смеется, пока на глазах не выступают слезы.

Они не отпускают Гарри, они хотят, чтобы он оставался с ними, чтобы он говорил со скорбящими, пожимал их руки, успокаивал их, видел, как они плачут, участвовал в ликовании и горе, слушал их истории, принимал поздравления и слова благодарности, участвовал в обсуждении новостей, которые с наступлением нового дня начинают прибывать лавиной: о том, что все, кто подвергнулся проклятию Империус, по всей стране приходят в себя, о том, что Пожиратели бегут кто куда, как хватают и бросают в тюрьму до разбирательств тех из них, кто не успел скрыться, а также егерей, доносчиков, предателей в Министерстве, перебежчиков и тех, кто, прикрываясь расцветом нового закона, совершал преступления, даже если он не имел никакого отношения к Реддлу и его сброду. Невиновные покидают Азкабан. Кингсли назначен временно исполняющим обязанности Министра Магии…

Взрослые берут управление страной и ее узловыми магическими институтами власти на себя, пытаются быстрее устаканить порядок, сдержать снежный ком хаоса новой революции – наверняка это тоже в какой-то степени было предусмотрено, не просто так ведь именно Кингсли в такие кратчайшие сроки выбираются на пост и.о. Министра…

Тело Волан-де-Морта убирают в каморку в холле – подальше от тел защитников замка. Макгонагалл возвращает на места столы факультетов, но никто не рассаживается, согласно своей принадлежности. Все стараются держаться вместе: преподаватели и студенты, призраки и родители, кентавры и домашние эльфы, которые, как оказалось, тоже могут быть людьми, а люди – удивительные вещи открываются в это утро! – умеют плакать потому, что умерли те, кого они даже не знали. Мир полон чудес. Возможно, все вокруг лишь на долю секунды разминулись с возможность увидеть, как Снейп поет в хоре…

Флоренс восстанавливает силы на полу в углу Большого Зала, Грохх радостно заглядывает в разбитое окно, и люди кидают ему еду прямо в его смеющийся рот, семьи воссоединяются, Кикимер рассказывает о своем медальоне.

Наступает момент высшего мира, небольшая пауза, выхваченная из реалий настоящей жизни, кусочек запретного плода, который всегда так сладок. Никто во всей вселенной не сражается, не нарушает порядок, и лишь в эти мгновения возможно поверить, что такое удивительное состояние дел продлится вечно. А даже если и нет, все равно останутся воспоминания. Они помогут продержаться некоторое время. О погоне и о том, как люди помогали в дороге. О выражениях лиц Пожирателей и прочих пакостников, когда они поняли, что все кончено. О том, что, когда все боги, герои и храбрецы встали стеной на защиту мира, ты был там. И даже делал то, что было правильным.

Спустя какое-то время Гарри, вымотанный и измученный, мечтая отоспаться и ничего не слышать в ближайшую неделю – или месяц – ни с кем не говорить, кроме самых близких, и никого не видеть, находит себя на скамейке рядом с Полумной. Которая в очередной раз дарит ему покой:

- Если бы это была я на твоем месте, мне бы хотелось спокойствия и тишины, – говорит она.
- Мне бы хотелось, – признается Гарри.
- Я их всех отвлеку. Используй свою мантию.

И прежде, чем Гарри успевает что-либо сказать, она восклицает:

- О, посмотрите, Бундящая шица! – и указывает в окно.

Все, кто слышит ее, оборачиваются. Гарри прячется под мантией-невидимкой, с благодарностью смотрит на Полумну, которая умело использовала свои «странные» стороны, чтобы защититься самой – а теперь и затем, чтобы защитить другого, и поднимается на ноги.

По пути к выходу Гарри замечает Джинни, которая сидит в двух скамейках от него, положив голову матери на плечо. Гарри видит Невилла, уплетающего за обе щеки в кругу почитателей. Меч Гриффиндора по праву лежит на столе рядом с ним. На глаза Гарри попадается все семейство Малфоев, сжавшихся в углу с видом полнейшей неуверенности в том, можно ли им здесь находиться, однако никто не обращает на них внимания. Гарри замечает друзей и близких тут и там, но впереди у него теперь столько времени, чтобы все обсудить, столько часов и лет для разговоров… Гарри ищет только своих ребят – и наконец их находит.

- Это я, – шепчет он, склонившись над ними. – Вы пойдете со мной?

Гермиона и Рон, у которых было достаточно времени, чтобы повернуть назад, если бы они хотели, сразу встают, и трио выходит из Большого Зала, проходит по мраморной лестнице, окровавленной и разрушенной, и принимается шагать по коридорам, не сговариваясь, направляясь в одно единственное место в замке, которое в это изматывающее утро еще только и имеет значение.

Где-то веселится Пивз, громко распевая победную песенку собственного сочинения. Гарри думает о том, что, наверное, счастье придет – позже – когда-нибудь – не ожидая его теперь, когда все чувства вымыты усталостью и разъедены болью по погибшим друзьям, которая режет внутренности при каждом шаге. Больше всего он чувствует огромнейшее облегчение, свободу – и желание выспаться. Вся Большая Игра началась с одних очень длинных бессонных суток Дамблдора (и Гарри; и всех остальных) – и вот, много лет спустя, заканчивается очень длинными бессонными сутками Гарри. И Дамблдора. И всех остальных.

Но прежде всего Гарри должен объяснение Рону и Гермионе, которые заслужили это уважение и право на правду – они были с ним так бесконечно и тяжело долго…

Гарри со всей тщательностью пересказывает им, что увидел в Омуте Памяти и что произошло в Лесу. К моменту, когда он заканчивает, и на их лицах начинают появляться шок и восхищение, ребята уже стоят у горгульи – теперь сбитой с постамента и как будто слегка оглушенной.

- Мы можем пройти? – вежливо интересуется Гарри у нее, опасаясь, что горгулья больше не в состоянии принимать пароли.
- Не стесняйтесь, – хрипит она в ответ.

Переступив через нее, трио оказывается на знакомой спиралевидной лестнице, которая медленно поднимает их вверх. Гарри толкает дверь Директорского кабинета.

Короткий взгляд на Омут Памяти на Директорском столе – там, где Гарри его оставил – а затем Гарри вскрикивает от испуга, оглушенный громогласными возгласами и шумом – ему кажется, что это проклятья, выкрики Пожирателей, возрождение Реддла –

Но это – аплодисменты. Овации стоя от, разумеется, вернувшихся на свои места портретов бывших директоров и директрис, которые размахивают шляпами, шапками и (в некоторых случаях) париками, пожимают друг другу руки и подпрыгивают на стульях. Дайлис Дервент беззастенчиво подвывает. Декстер Фортескью салютует слуховой трубкой. Финеас Найджелус вопит: «И попрошу заметить, что факультет Слизерин сыграл свою роль! Не стоит забывать про наш вклад!» – очевидно, отвешивая заодно и виртуальный поклон Снейпу.

Но Гарри смотрит только на одного человека.

Альбус Дамблдор стоит в своем портрете и не отрывает глаз от Гарри. Он плачет.

Не потому, что слаб, а потому, что был сильным слишком долго.

Игра-7 завершается.