Потом… потом уже последуют дни, недели, месяцы, годы боли и скорби, депрессий и ночных кошмаров – в это утро 2 мая 1998 года все тихое. Небо наверняка заволакивает тучами и дымом сгоревших частей замка, спаленной травы. Кикимер наверняка кормит Гарри и его друзей бутербродами, как Гарри и мечталось, а чуть позже, когда они, немного отоспавшись и переборов себя, вновь присоединяются к остальным, наверняка подает пирог с почками. Блюдо, которое он обещал приготовить к возвращению трио на Гриммо еще осенью – в утро операции в Министерстве, которая теперь кажется не такой уж и сумасшедшей. Что ж, ребята действительно возвращаются – и наверняка получают пирог. Просто их возвращение затянулось.

Наверняка Макгонагалл заставляет всех работать с утра до позднего вечера (чтобы меньше чувствовать), чтобы восстановить замок к началу нового учебного года, которое она переносить никуда не собирается.

Наверняка Кингсли и его команде приходится очень тяжело – ему нужно быть суровым что с темными существами (например, дементорами), что с теми, кто формально считается людьми. Наверняка проводятся казни – зачем высаживать их куда-то на отдельную территорию? чтобы они загадили и ее? им был дан этот мир, чтобы они жили в нем нормально, а в итоге он из-за них задохнулся; глупо было бы давать им бесконечное множество таких миров и шансов их уничтожить; можно было бы применить к ним Поцелуй – но разве это не более жестоко, чем смерть? законы военного и поствоенного времени вряд ли отменяют.

Это жестоко, и это немного убивает, но Кингсли вряд ли возможно осудить – то, что творится в стране, требует мер решительных и жестких, иначе его зарождающийся режим смели бы вместе с ним, как уже смели и Фаджа, окончательно затерявшегося на лице земли в этот год, и убитого Скримджера. В конце концов, благодаря Кингсли волшебный мир становится местом чуть более справедливым и уж точно более спокойным, чем он был раньше.

Кроме того, Кингсли вряд ли казнит всех – лишь самых… ублюдочных (другого слова не подберешь), готовых, подобно Беллатрисе, продолжать пытать и убивать врагов до тех пор, пока их не остановят. Кингсли наносит упредительный – и окончательный удар по ним.

Остальных тоже судят, по всей строгости. Мне кажется, в качестве почетного члена Визенгамота с правом накладывать вето на любое решение суда приглашается Дамблдор – и впервые в истории в Визенгамоте судит портрет. По крайней мере, мне кажется, это позволило бы избежать моральной грязи в запале судных дней и удержало бы Кингсли и его команду от того, чтобы превратиться в Краучей-старших.

Среди осужденных на длительный срок заключения – Амбридж, представшая перед судом за самое активное сотрудничество с режимом Тома и признанная виновной в пытках, незаконном тюремном заключении и гибели нескольких человек (некоторые из невиновных маглорожденных, приговоренных ею к заключению в Азкабане, не смогли пережить выпавшие на их долю испытания). Наверное, Макгонагалл, узнав об этом, самым ошеломительным образом с огромным удовольствием выругалась от радости.

Несмотря на то, как они вели себя в течение всех лет Игры, Дамблдор, Снейп и Гарри вновь спасают Малфоев. Участия в спасательной операции первых двоих Малфои, кажется, по своему обыкновению вновь не заметили.

Формально к ним мало что можно применить. Люциус уже свое отсидел (хотя бы частично), а после Игры-5 ничего страшного для общества сделать не успел и не сумел (палочку отобрали, поломали, новую не дали, в доме заперли). Разве только для собственной семьи. После битвы он уклоняется от тюрьмы, предоставляя доказательства против других Пожирателей и помогая обеспечить захват многих скрывающихся последователей Реддла. «Скользкие друзья» врага всегда полезны, хотя, разумеется, идти на сделку с ними не слишком приятно – от сделки подобного рода, как правило, всегда имеется запашок. Предателей везде не любят одинаково.

Нарцисса спасла Гарри жизнь (наверняка, если Малфоев и пробовали наказать по всей строгости закона, то Гарри встал на их защиту по типу: «Нарцисса спасла мне жизнь. Она спасла жизнь вам всем») и никогда не состояла в рядах Пожирателей Смерти. Том имел с ней дело лишь потому, что она была женой Люциуса, матерью Драко, сестрой Беллатрисы, хозяйкой дома, в котором обретался штаб Пожирателей.

Драко же… ну, он уже понес наказание – и наверняка продолжает нести его по сей день. События, которые он пережил, навсегда меняют его жизнь. Убеждения, с которыми он вырос, были подорваны самым жестоким образом: он испытывал ужас и отчаяние, видел, сколь опасна может быть верность не тому человеку, вместе с семьей страдал за эту самую вернуть и видел, как рушится все, во что верили его родители.

Люди, которых его отец ненавидел, предлагали ему помощь и проявляли доброту. Люди, которых его отец поддерживал, обнаруживали лишь свою извращенную жестокость. Осознание этого дарит ему шанс хоть чему-нибудь научиться, а то, что Гарри покончил с Реддлом, заодно освободив от его клешней Драко, дарует свободу учиться вдумчиво и без страха.

Ему придется всю жизнь жить с осознанием того, что он, подготовив все для убийства Дамблдора, сделал мир таким, каким он сделался почти на целый год, и мне хотелось бы думать, что это осознание будет толкать его учиться, а также платить большую цену за свою вину – подобно тому, как делал это Дамблдор после смерти Арианы.

Не перешагнув черту в Игре-6, в ходе Игры-7 Драко мало-помалу стал двигаться по долгой и трудной дороге воспитания и очеловечивания, подталкиваемый Снейпом и самой жизнью. Верный признак тому – то, что случилось в поместье, когда он, пусть и типично в своей трусливой манере, все-таки отказался опознать в Гарри – Гарри.

Так что шансы вырасти в нормального человека у него по-прежнему сохраняются. Развиться во что-то более достойное им мешал животный страх перед Томом – однако теперь, когда Тома нет, Драко может отказаться следовать старой «чистокровной» линии поведения. А может и не отказаться, конечно.

Драко так и не понял, что в его лучшую часть года был истинным хозяином Старшей палочки – и хорошо, что не понял. Хотя бы потому, что Том бы его тут же убил, прочитав все в мальчишеском сознании. А также потому, что, несмотря на его зачатки совести, Драко оставался легкой добычей для всех искушений, которыми его научили восторгаться – в том числе и для жестокости и жажды власти.

Мне жаль его точно так же, как всегда было жаль Дадли. Расти в семье Малфоев, равно как и в семье Дурслей – очень разрушительный опыт. Драко приходится пройти сквозь ужасные испытания – которые становятся прямым следствием искривленных принципов его семьи. Отрицание боли и подавление внутреннего конфликта, коим всю дорогу занимался мальчик, приводит его к разрушению личности, которая стала пытаться разрушать и других. Он остается человеком с сомнительными моральными принципами, под покровом которых вовсе не скрывается золотое сердце (следует все-таки подходить к анализу такого человека с холодным здравым смыслом).

Хотя что-то неубиваемо хорошее в нем и есть – нет сил и ума над этим хорошим как следует поработать. А еще – смелости, разумеется. Смелости взглянуть в глаза себе-внутреннему и признать, что, как говорил Диккенс, что-то как-то здесь все слишком закручено. Ложь, которой он поливал свои внутренности, отказываясь поверить в то, что ведет себя как минимум неправильно, оказалась разрушительной.

После войны ему придется собирать себя по кусочкам. Мне кажется, он себя ненавидит долгое время – свою трусость и нерешительность, свои убеждения и противоречивость. Мне больно думать, через что ему придется пройти, чтобы суметь перестать себя презирать, а также оторваться от убеждений семьи и начать думать своей головой – даже несмотря на разочарование родителей.

В конце концов, кажется, у Драко получится все-таки вырасти в улучшенную версию своего отца, кое-как отработав свои сложнейшие жизненные задачи. Двойственность его натуры будет по-прежнему сохраняться: он начнет коллекционировать темномагические артефакты, которыми никогда не будет пользоваться, а также станет испытывать странный интерес к алхимическим манускриптам, видимо, таки ж желая чего-то, кроме богатства и власти – возможно даже, ему будет хотеться стать лучше.

Я очень рада, что толчок в нужном направлении он получил именно от Дамблдора и Снейпа. Последний, очевидно, испытывая отвращение, но понимая, что все-таки не столько Драко виноват в том, каким стал, сколько Люциус, прикрывал его трусливую и слабую спинку практически до самого конца.

Драко женится на младшей сестре своей сокурсницы – на Астории Гринграсс, которая прошла через аналогичное, хотя и менее жестокое, преобразование от идеалов чистокровных к более терпимому отношению к жизни, и у них родится сын. Есть надежда, что Драко сумеет вырастить Скорпиуса гораздо более добрым и терпимым Малфоем, чем сам был в юности.

Нарцисса и Люциус наверняка будут испытывать что-то вроде разочарования. Они однозначно живут с большими надеждами на девушку, чья семья входит в список чистокровных «Священных двадцати восьми», но, поскольку Астория, очевидно, станет отказываться воспитывать сына в убеждении, что маглы, полукровки и прочие – мусор, семейные посиделки, по-видимому, будут весьма напряженными.

Однако у Малфоев все-таки имеется одно неоспоримое достоинство: они любят друг друга. Драко вел не только страх за него самого, но и страх за родителей, с которыми могло что-то произойти. Люциус попытался отойти от Пожирательских дел ради жены и сына, за что все трое жестоко поплатились. Нарцисса рискнула всем, когда солгала Реддлу, что Гарри мертв, просто чтобы добраться до своего сына. Я надеюсь, эта любовь и далее сможет их сохранить.

Война меняет многих. Драко признает свою чувственность и ранимость, перестав лезть в пекло событий, где ему вовсе не место.

Гермиона понимает, что сердце может быть гораздо сильнее даже самого великого разума, а также наконец перестает зависеть от чужого мнения. Продолжив хорошо выполнять возложенные на нее обязанности, будь то в школе или на работе, она перестанет делать это с маниакальным волнением ошибиться, примирится с тем, что жизнь не может существовать без толики хаоса, а также наконец перестанет комплексовать. В сентябре 1998 года из команды Гарри только Гермиона вернется в Хогвартс, чтобы закончить свое обучение.

Рон, которому удастся подняться в обществе, заняв место Фреда в магазине близнецов, тоже избавится от многочисленных комплексов, станет гораздо увереннее в себе, немного собраннее и, несомненно, сильнее. Он всегда был храбрее, чем ему самому казалось, но после войны он станет верить в себя – что, конечно, добавит смелости.

Джинни останется прежней, разве что обретя спокойствие и взвешенность рано повзрослевшего и многое повидавшего человека. Она станет играть в квиддич на профессиональном уровне и сделает все, чтобы Гарри мог ею гордиться, однако всегда будет следить за тем, чтобы в их паре сохранялась иллюзия его безусловной главенствующей роли. Мудрая не по годам, Джинни наверняка первая сумеет справиться с демонами войны, которые будут преследовать всех после ее завершения.

Невилл, понявший и научивший многих тому, как важно никогда не прекращать сражаться, окончательно становится одним из самых лучших гриффиндорцев, каких я когда-либо знала. Мне нравится думать, что его мама, выслушав рассказ сына о битве, сумеет произнести одно единственное слово: «Горжусь», – и с той поры от неуверенного и несобранного Невилла не останется ни следа. Он весь станет – достоинство.

Полумна, никогда не сомневавшаяся в себе, наверняка явится настоящим утешением для многих, кто будет пытаться справиться с болью. Каким-то магическим образом ей всегда удается подбирать самые правильные слова. Сама же она вместе с отцом, на которого никто из трио не может злится, найдет утешение в увлекательных путешествиях и экспедициях и докажет, между прочим, существование некоторых существ, которые раньше казались обычной фантазией. Доказательства существования морщерогих кизляков Лавгуды так и не найдут – но я верю, что все друзья верят в то, что когда-нибудь это произойдет – да, даже Гермиона, научившаяся признавать вероятность существования мистического и непонятного.

С течением времени чистокровные, кто раньше, кто позже, молчавшие в период расцвета Реддла, наверняка сумеют простить себя за свою покорность и прекратить просыпаться от собственных криков. Полукровки, в большинстве своем и вынесшие на своих плечах эту битву и этот год, будут понимать без слов, когда люди – знающие и не слишком – молча станут обнимать их, не в силах произнести даже самые простые слова благодарности. Маглорожденные – когда уже их дети начнут проявлять свою магию или даже уже станут покупать свои первые волшебные палочки – наконец примут себя, осознают, к чему бежали и для чего прятались.

Война подарила Слизнорту и Серой Даме прекрасную возможность искупить свою вину за то, что Том стал тем Волан-де-Мортом, каким его узнал свет, и они, к их чести, с радостью ухватились за нее и прекрасно ею воспользовались. Теперь их совесть чиста.

Как чиста совесть Аберфорта, поучаствовавшего в завершении дела брата, примирившись с ним и самим собой и наконец дав выход застарелым демонам прошлого – они перестают разъедать его душу, и он, возможно, впервые за долгие десятилетия наконец почувствует себя живым и, страшно подумать, вероятно, даже счастливым.

После битвы огромное количество взрослых и детей наконец поймет, как двигаются школьные кареты с пустыми упряжками.

Наверное, когда серым майским днем безразличный Министерский Патронус (должно быть, и Кингсли, и Макгонагалл придут к вечеру, освободившись на некоторое время) появляется посреди ее гостиной и говорит, что ее дочь и зять не вернутся домой («…неоценимая услуга… проявленная отвага… бесценный вклад… будем вечно помнить… волшебное сообщество благодарно… выражаем свои соболезнования…»), ноги Андромеды подкашиваются. Наверное, она сидит на коленях на полу и воет, воет на все, что видит, потому что все, что она видит, связано с ее дочерью.

Семьи Андромеды больше нет, ее яркая веселая девочка, единственное, что поддерживало после гибели мужа, умерла, и прошлая жизнь теперь кажется издевательской выдумкой. Андромеда, едва не теряя рассудок, наверняка кричит, кричит, выплакивая горе, причиненное ей войной, и ее слезы омывают каждый камень в душе, который появился потому, что слишком долго она была сильной.

Смерть родной сестры, которая была чудовищем, наверняка не причиняет ни боли, ни удовлетворения – она давно знает, что у нее нет сестер – но смерть дочери и зятя с корнем вырывают маленький росточек надежды на счастливую жизнь.

Наверное, трио навещает ее, посеревшую и осунувшуюся, безразличную ко всему, каким-нибудь следующим утром. Наверное, дни тянутся мучительно медленно, полные боли и желания умереть, Андромеда, а иногда, должно быть, и Гарри, как заводные куклы, делают все, чтобы маленький Тедди был здоровым, сытым и спокойным, но не чувствуют к нему почти ничего. Не знаю, сколько месяцев так продолжается, пока однажды Андромеда не замечает: Тедди, подобно Тонкс, меняет цвет глаз, волос и, должно быть, даже кожи, копируя цвета, которые он видит вокруг.

Наверняка горе Андромеды завершает свою работу так же внезапно, как начинало ее: она берет внука на руки и нежно прижимает к себе. Впервые за долгое время по-настоящему улыбается. В ее глазах стоят слезы, но всякому, кто смотрит, будет видно: глаза вновь наполняются жизнью.

Тедди вырастет отличным, здоровым и счастливым мальчиком. Он будет купаться в любви, уважении, внимании и заботе. Наверняка его близкие будут делать для этого все, но… если ему когда-нибудь попадется зеркало Еиналеж… мне кажется, я знаю, что он в нем увидит.

После каждого трагического испытания мы вынуждены не досчитываться самых достойных – и продолжать как-то жить дальше.

Из Ордена обоих созывов выживает всего 16 человек из 32 (из тех, о ком нам известно): профессор Макгонагалл, Аберфорт, Дедалус Дингл, Элфиас Дож, Стерджис Подмор, Арабелла Фигг, Хагрид, Кингсли, Флер, Гестия Джонс, Билл, Артур и Молли Уизли, а также Наземникус Флетчер (прямо скажем, не сильно рисковавший) и Фрэнк и Алиса Долгопупс (лишенные рассудка).

Выживших в Отряде Дамблдора больше – 27 человек из 29: Гарри, Рон, Гермиона, Невилл, Дин, Лаванда, Парвати и Падма Патил, Чжоу, Мариэтта, Полумна, Кэти, Алисия, Анджелина, Эрни, Джастин, Ханна, Сьюзен Боунз, Энтони Голдстейн, Майкл Корнер, Терри Бут, Джинни, Захария Смит (эвакуировавшийся вместе с первокурсниками в первых рядах), Джордж, Ли и Симус.

16 убитых членов Ордена Феникса (кроме Петтигрю) – Лили, Джеймс, Сири, Люпин, Тонкс, Эдгар Боунз, Эммелина Вэнс, Карадок Дирборн, Марлин Маккиннон, Доркас Медоуз, Бенджи Фэнвик, Гидеон и Фабиан Пруэтты, Аластор Грюм, Северус Снейп и Альбус Дамблдор – посмертно награждены Орденом Мерлина первого класса – смелые, добрые люди, которые сделали все, что могли сделать в очень тяжелых обстоятельствах, и помогли гораздо большему числу людей, чем знали сами.

Люпин становится первым оборотнем, награжденным Орденом Мерлина. Его жизнь и смерть меняют многое в отношении общества к оборотням в целом.

Колин Криви и Фред Уизли также награждены высшим Орденом Мерлина посмертно. Его вроде бы дают и тем из ОД, кто выжил, но наверняка часть из них его даже не принимает, а часть – забрасывает в самый дальний ящик кладовки или и вовсе выкидывает. Потому что это даже как-то стыдно – глядеть на награды, когда умерли близкие.

«Счастье придет», – все время говорит себе Гарри сразу после окончания войны. Но оно вряд ли приходит. Или приходит совсем не скоро. Более пятидесяти погибших за одну ночь – только в замке – а ведь наверняка были еще стычки за его стенами, которые некоторые соратники Ордена не пережили – к сожалению, такова цена победы.

Когда победа дается такой ценой, мне кажется, счастья быть и не может. Может быть огромная усталость и огромное же облегчение. И – да – любовь. «Любимое объяснение Дамблдора», который, повторюсь, строил Большую Игру так, что его смерть стала единственной преднамеренной. Любовь, которая включает в себя и боль по погибшим.

Почему-то мне кажется, что часы, которые миссис Уизли подарила Гарри в день его совершеннолетия, вскоре ломаются. Это было бы символично: взросление – убивает. По крайней мере, наверняка на них появились новые вмятины – из битвы. Вряд ли Гарри будет таскать их на себе до самой старости, однако я абсолютно уверена: однажды, когда ремешок порвется, или стрелки встанут, он положит их в хагридов мешочек и будет хранить там до самого конца. Потому что они – одна из самых ценных его вещей, знак принадлежности к семье – и напоминание о том, что они все сделали и что для этого пришлось пережить.

Наверняка первые годы парень никак не может отрезать нити, связывавшие его с прошлой жизнью. Наверняка и в последующие не может – просто позже ему удастся научиться с ними жить. Жизнь, что бы страшного в ней ни происходило, учит ее жить, если ты имеешь терпение ждать достаточно. Она лечит. Но в первые годы Гарри вряд ли знает, как ему продолжать и к чему возвращаться.

Но он всегда был сильнее, чем казался самому себе. Он наверняка остается рядом с Роном и Гермионой, с теми, кто смеялся с ним с самого детства, плакал за него, верил в него и следовал за ним, дрался за него и вырос с ним – и после войны они вместе пытаются понять, что им делать, когда главная битва их жизни, весь их смысл, была завершена.

Гарри пришлось поставить крест на всем: любимых, детстве, эмоциональной стабильности – чтобы сражаться в войне, в которую его втянули с младенчества и которую мог закончить только он. Ему пришлось смириться со своим предназначением и бесконечно спасать людей, даже если они желали ему смерти – ему нужно было спасти всех и каждого, у него не было другого пути из этого ада, потому что его учили хранить душу в чистоте, он был готов пожертвовать собой во всем и, выходит, был слишком благороден, не происходя из чересчур благородных кровей, чтобы когда-либо жаловаться.

Не то чтобы ему нравилось то, в чем он оказался – но другой жизни он никогда не знал. Вся жизнь для него была борьбой. И конец этой борьбы (войны) вовсе не значит, что его раны затягиваются мгновенно. Гарри вряд ли может просто так позабыть обо всем, что было во время войны, и в этом состоит его новая трагедия.

Наверняка, перепробовав многое, Гарри вернется – новый – к борьбе как мракоборец. И по итогу окажется, что именно эта стезя, не позволяющая оставить прошлое позади, просто закрыв на него глаза, будет подходить ему идеально.

Есть у Гарри слабое место: он очень упертый. И никогда не способен познать покой, не перебив всех своих демонов, какие бы обличья они ни принимали. Нет, только смело – лицом к лицу с врагом, только смело – лбом с разбегу в грудь тому, кто пошел на него с мечом. Иначе это был бы уже не Гарри. И в некотором роде, даже учитывая все эти бесконечные битвы, наверное, найдя свой путь среди мракоборцев Гарри наконец-то спустя какое-то время станет счастливым.

Гарри протащило по самому краю, и он смог не сорваться лишь благодаря любви. В нем действительно ее очень много. Собственно, вся его история – это еще и рассказ о том, как любовь торжествует над смертью и пошлостью. Буквально во всех отношениях. Для тех, кто не понимает до сих пор, я специально привела все цитаты в финальном диалоге Гарри и Тома («Н-н-но я н-н-не…» – на сей раз, эти реплики принадлежат последнему): о случайностях и о любви, которая побеждает даже саму смерть.

Выходит, в выборе между легким и правильным лучше всего выбирать… любовь? Да, мне кажется, это подходит. Из любви Гарри спас Драко в пылающей Выручай-Комнате – времени думать, что в этой ситуации было бы правильным, а что легким, у Гарри просто не было. Из любви он отправился в Лес. Из любви просил Тома раскаяться. Из любви в конце концов придет в себя после окончания войны, перестав жалеть о том, что не поехал из лимба дальше – на встречу со своими мертвецами.

Наверняка для него однажды придет время, когда все станет ясно. Идеальный момент.

Те, кто не пережил войну, умерли не напрасно. Умерли правильно. Когда я писала эти строки, все говорило мне об этом: сумасшедший туман в последние дни, тоненький месяц на небе, тут же, в то же время, словно из-под земли – сумасшедшее яркое солнце, самое жаркое за последние месяцы, настоящее ощущение приближающейся весны, жизни, которая вот-вот расцветет, воздушное кружение снежных хлопьев на ветру в лучах солнца, а также – чудо – снегопад, мороз и туман, которые делают жизнь вокруг изумительно, абсолютно белой. На краткое мгновение мне даже показалось, что я – в лимбе.

Я поняла, что, если можно сказать хоть что-то нормальное обо всех смертях защитников в битве за Хогвартс, так это то, что они умерли правильно, еще в самом начале 2017 года, быстро приближаясь к Финалу Игры-6, когда перечитывала все, что у меня получилось. Потому что Дамблдор тоже умер очень правильно. Так, как мог умереть только он. Вернее даже сказать, только так он и мог умереть.

Жизнь тех людей закончилась в подлом и бесчестном бою, но они сами его не устраивали и не были ни подлыми, ни бесчестными. Они не сбежали, хотя могли бы, и никто бы не упрекнул их за это. Они остались там, в замке, и, может быть, видели свой путь так же ясно, как видел его Гарри. Они остались – но не потому, что хотели стать героями. Это просто была их… можно сказать, работа, которую они делали. Только так они и могли жить.

Но, чтобы знать это, конечно, нужно было быть там.

Хоть Гарри и часто думал, что сражается на этой войне в одиночестве, они были там, вместе с ним, на передовой. Рон и Гермиона. Джинни, Полумна и Невилл – и еще многие, многие, поразительно многие другие. Их всех вели Бог, Дамблдор и Снейп.

И вот к последнему у меня еще много вопросов.