Игра-7
Глава 75
В начале было Слово
Понятия не имею, куда он девается, когда умирает Реддл – не сидит же в Большом Зале во всеобщем шуме и гаме, в самом деле. Может быть, отправляется в свой-не-свой кабинет (битвы в самом замке после того, как Гарри вынырнул из Омута Памяти, не было – почему горгулья снесена с постамента, м?! Наверняка Снейп кинулся к ней обниматься!) – в последний раз увидеться с Дамблдором, посмотреть в его глаза – молча – слов не хватает и не существует – перед разлукой, попрощаться – на сей раз, навсегда.

И, возможно, отдать последние воспоминания своему портрету – просто на всякий случай – говорят, Гарри настоит на том, чтобы его портрет повесили в Директорском кабинете – но откуда – и, главное, когда вообще? – он появится? Почему-то мне кажется, что обезопасить Игру созданием собственного портрета – просто на всякий случай – Снейп вполне мог бы.

И только после этого он, благословленный Дамблдором, считает, что сделал для своих людей все – и может уходить.

Наверняка Макгонагалл разрывается от вины, гордости и чувства долга перед Снейпом. Уверена, многие вечера она пытается разговаривать с его портретом, чтобы понять, что произошло, однако он, скорее всего, поступает с ней так же, как поступал и при жизни – молчит категорически настроенной ко всему черной тучкой. Каждый раз входить в кабинет Директора и натыкаться взглядом на портрет Снейпа – наверняка остается чудовищным испытанием для Макгонагалл еще долгое, долгое время после окончания войны. Наверняка она поначалу избегала смотреть ему в глаза.

Как и Хагрид – второй профессионал Игры, Игру не распознавший до конца и позволивший себе весь последний год… В общем, для обоих это – что-то отдельное и страшное, не меркнущее на фоне более неотложных дел, которые обрушиваются на всех сразу после войны в новом мире без Тома Реддла, усугубленное именно «смертью» Снейпа.

Однако нисколечко он не умер. В его стиле – как раз уйти в тень, затаиться, подобно змее. Он должен напитаться этим чувством выполненного долга. Дать себе время осознать, что творится внутри теперь, когда все кончено. Понять, что произошло и что он сделал. Справиться с тем, что разливается внутри от осознания, что это он обучил Гарри Экспеллиармусу – кто ж знал, как все обернется…

Он должен, в конце концов, абсолютно точно убедиться, что все Пожиратели и пособники пойманы, что Гарри действительно больше ничего не угрожает – он ведь так привык, что парень находится в опасности – я думаю, некоторое время он все никак не может поверить, что Реддл действительно мертв… Нет, право же, как глупо было бы умирать теперь – тем более, сразу.

Но по какой причине он принимает решение скрыться?

Что ж, я не думаю, что план Дамблдора предусматривал нечто иное для жизни профессора сэра Зельеварения в послевоенном магическом британском обществе. Не верю. Нет, не исключено, что Дамблдор как раз хотел, чтобы Снейп наконец-то расстался со своими многочисленными драгоценными комплексами и снисходительно позволил миру заценить себя по достоинству. Но со Снейпом это не прокатит.

Я вот не могу себе представить Снейпа в его прекраснозлобном характере, принимающего знаки уважения общественности и вообще идущего по жизни с высоко поднятой героической головой. Еще и признавшись Гарри в любви и многолетней заботе. Это много надо выпить. И мне, и Снейпу. Мы, конечно, крепкие на это дело люди, но все-таки. Его портрет-то наверняка до скончания веков плющит и корежит от всего этого – а что было бы, если бы все последствия вскрытия Большой Игры обрушились на самого Снейпа? О, я столько бедствий жду, Тристан, что наименьшим будет плаха! Профессор стал бы настоящим героем в глазах общества. Свят, свят, святой Мерлин.

Что в характере Дамблдора – оправдать человека, за которого он ответственен и которого очень любит, это однозначно. Что в характере Снейпа сбежать от такого обилия сладкой жизни куда-нибудь очень далеко и обязательно навсегда – тоже. Хорошим ему быть не хочется. А Дамблдору не хочется, чтобы он был плохим, потому он все организует так, чтобы хорошее про Снейпа таки ж выплыло. Однако Снейп решительно требует, чтобы любая положительная гадость про него всплыла без него. Я полагаю, на этот раз Дамблдор уступает. И вовсе не для того, чтобы потакать комплексам некоторых, а по вполне объективным причинам.

Потому что героизм двойного агента безусловным быть не может. Игра-7 для него начинается с преступления, бездействия во время которого ни один нравственный человек (а Снейп именно таков) в жизни себе не простит – гибели несчастной преподавательницы, коллеги, человека, которого он знал лично. Да, Снейп ничего не мог сделать. Даже в интересах будущего должен был не делать. А он себе это простит? А глаза Чарити не преследовали его весь год в ночных кошмарах? А можно ли вообще оставаться там, где про тебя вот такие вещи могут выплыть наружу?

У Штирлица-Снейпа из знаменитой триады (горячее сердце – холодная голова – чистые руки) остались только первые две составные. Сомневаюсь, что он сумел абсолютно ничем не запачкаться в годы Первой Магической войны. В годы второй – возможно, ибо Том вряд ли рисковал спалить своего ценного агента на каком-нибудь убийстве – должно же было даже у Пожирателей быть разделение труда по степени полезности. Равно должно было быть у юного Снейпа и боевое крещение при вступлении в Пожирательские ряды в самом начале – размочить биографию, скрепить союз общей кровью и все такое – и после возрождения Реддла – чтобы Томми мог проверить Снейпа и перезакрепить союз с ним.

Конечно, будь Дамблдор жив, ничто не спасло бы Снейпа от полной реабилитации; ведь реабилитировал же он Снейпа в период, когда Том исчез – массовых заборов детей из замка не было, как не было и шепотков о том, что по школе бродит убийца.

Однако человека масштаба Дамблдора рядом нет и не предвидится в ближайшем будущем. Даже учитывая, что портрет Директора определенно наделен правом слова, Снейпу, думаю, омерзительна мысль вновь быть судимым и возвращаться к сомнительной жизни «Он, конечно, герой, но у него было темное прошлое, если вы понимаете, о чем я» в мире, где есть Рита Скитер и много иных скитернутых. Не думаю, что без Дамблдора у Снейпа нашлись бы на это душевные силы – он вышел весь в последний год войны.

Может, будь Снейп по-настоящему безупречен, он бы и рискнул. Но двойной агент – грязная работа. К тому же, при его повышенной совестливости и склонности к самогрызу… В школу он тоже не вернется, ибо вполне себе Свидригайлов со своей «банькой с пауками», как вспоминала Анна. Сам-себе-не-позволит.

Есть и еще одна причина – гордость. Это чтобы вокруг него все восклицали: «Ах, каков герой Поттер!» – а на него до конца жизни повесили ярлык великодушно прощенного убийцы и предателя? Да, предателя, потому что в его системе мира наверняка болтается правило «Предатели Бывшими Не Бывают». Или – что еще хуже – чтобы Макгонагалл и прочие тонконервные раскаивающиеся товарищи рыдали на его героическом плече, раскаиваясь в том, как вели себя с ним в последний год? Пфф.

Ситуацию осложняет еще и то, что Дамблдор создал идеальные условия реабилитации Снейпа в глазах Гарри («Что ж, Северус, вам нужно отдать ему вот это воспоминание… и это… да, и вон то тоже… и не смотрите на меня так – это единственный способ победить Тома. Мы же не потому, что хочется, этим занимаемся, мы же для дела!»).

Ну, а Гарри, горя праведным желанием искупить вину, сделал бы все, чтобы реабилитировать Снейпа в глазах общества – на пару с Макгонагалл и Кингсли, который наверняка выписывает для него Орден Мерлина первого класса посмертно, что сделать, безусловно, легче. Будь Снейп не «мертв», сначала надо было бы во всем разобраться.

Однако для Снейпа признания постфактум имеют ничтожно мало ценности (как, кстати, и для Гарри – восторги Министерства в Игре-6 вызывают у него легкое чувство брезгливости). Ценны для него лишь те, кто понял и оценил его тогда, когда все считали врагом. То есть Дамблдор.

Снейпу на самом деле есть чего опасаться, даже если Кингсли объявляет о его посмертной реабилитации – репортеры атаковали бы его толпами, будь он на виду, после взрыва в газетах к нему бы стаями полетели совы с письмами, полными благодарностей, пространных измышлений и угроз, следом потянулись бы караваны любопытных и знакомых всех мастей, зашевелились бы власти, и, конечно, ни в коем случае не остались бы в стороне недоброжелатели и старые враги с обеих сторон, которым плевать на резолюции Министерства, у них свое мнение насчет Снейпа.

И – самое ужасное – искупать вину прилетел бы Гарри.

Даже если бы Снейп пустился в бега после этого, его бы больше никогда не оставили в покое, точно зная, что он жив.

Короче говоря, со всех точек зрения, ему следует раз и навсегда исчезнуть. Каким-нибудь образом. Можно даже перед этим инсценировать свою смерть (хороший шпион – мертвый шпион). Чтоб все умылись и если и плакали по герою, то так, чтоб герой этого не видел (иногда с другого края земли он станет подглядывать одним глазком. Но редко. И одним глазком). В общем, оставить тяжелейший период жизни где-нибудь далеко за плечами – там же, где остались и ма-а-а-аленькие Намеки На.

Я вслед за Анной ставлю на то, что за 17 лет, прошедшие с момента, когда жизнь впервые втолкнула его в ситуацию «жить больше незачем», он сумел измениться, достаточно повзрослеть и перестать тянуть из себя жилы с помощью лелеяния собственных комплексов, но попытался справиться с дальнейшим нахождением смысла жизни даже без Дамблдора, попытался перестать оправдывать свое существование, но начать наслаждаться каждой минутой подарка сверху, ведь жизнь, какой бы она ни была – это прекрасно.

И это так ему подходит: попытаться, возможно, следуя данному Директору обещанию, начать новую жизнь, лишь оставив все старое далеко за кормой. Быть и живым, и мертвым. Или не живым и не мертвым – это уж как кому больше нравится. И сие так тонко закольцовано: Сириус не столько умер, сколько ушел туда, за арку – вот и Снейп не столько умер, сколько ушел, далеко, где идут грибные дожди и ни одна сволочь не найдет, чтобы попытаться пойти вперед.

В общем, диагноз ясен: ублюдок. Всех обдурил. Факт. С ее чувством ответственности за весь волшебный мир птичка колибри собирает свой мед и улетает в далекие края, откуда присматривает за волшебным миром и пытается по-настоящему жить, вестимо, и жить счастливо. Там, из далеких краев, это делать как-то легче, знаете ли. Ибо тут, поблизости со всем волшебным миром, на что ему смотреть и чем заниматься? На деток Гарри и Ко? Ах, оставьте агнцу чуток эгоизма!

То, сколько возможностей он упустил и никогда не наверстает здесь, рядом с Ко и Гарри, должно периодически навещать его голову. А там, где грибные дожди, он может варить зелья в свое удовольствие, проводить исследования, искать приключений в каких-нибудь жутковатых пещах с растущими там редчайшими мухоморами. Красота – да и только.

Конечно, первое время ему приходится тяжело. Ведь всему этому нет никакого выхода, ни единого хода далее, и поначалу ему наверняка кажется, что такая жизнь лишена смысла. Что он мало чем отличается от потрепанной куклы, которую заново сшили, нарядили и усадили на новый штырек. Что зрители давно ушли, театр перестраивают под кинозал, а заботливый мастер кукол все надеется, что у его детища впереди бытует счастье. Что он обречен на одиночество – кому на земле захочется с ним романа, что за кошмарная мысль?

Что все, что у него есть – зависимость от воспоминаний и, возможно, восстанавливающих зелий (все-таки укусы в шею – вещь серьезная). Что вся его мрачная и трагическая жизнь была его питанием вины и искуплением под влиянием Дамблдора и Гарри. Что вот оно свершилось. Что закончилась Большая Игра, закончилась война – что ему, жившему в опасности и приключениях и тайно кайфовавшему от этого, что ему, бойцу невидимого фронта, с детства следившему за кем-то и от кого-то прятавшемуся, борющемуся с внешними демонами, чтобы меньше времени оставалось на внутренних, что ему делать в этом счастливом, спокойном и скучном мире?

Как что? – спрошу я. Наконец-то заняться собой!

Я думаю, это идеальный исход, и я не верю, что Снейп не преодолевает период сомнений в жизни и не движется дальше, раз и навсегда оставив мысль о долгожданном индийскивдовном акте (хотя наверняка он не раз планировал его так и эдак – со всей тщательностью и самодовольством; он вообще ко всему подходит крайне тщательно и самодовольно, а уж тем более к важному процессу доведения себя до смерти). Я думаю, в конце концов он оказывается еще взрослее и прекраснее, берет себя в руки и начинает работать над собой.

И, конечно, я думаю, что он оказался бы еще взрослее и прекраснее, если бы когда-нибудь все-таки вернулся и принял бы на себя все, что в таких случаях полагается, как бы ему лично это ни было неприятно. Оно, конечно, может, я от него слишком многого хочу, но вдруг тогда у него получилось бы стать преемником Дамблдора по-настоящему? Пусть даже не в роли Директора (а то уж очень сладко-красиво было бы), а в качестве авторитетного члена магического сообщества? Конечно, совсем иного плана, нежели Дамблдор. Но ведь кто-то же должен сменить его на посту ответственного за борьбу со всякими, пытающимися стать темными властелинами? Мерлин мой, как бы это было красиво, хорошо и правильно!

Думаю, в глубине души Снейп и сам видит такой сценарий и начинает периодически жалеть и сомневаться, что не попробовал остаться… Но (вздыхаю), конечно, чтобы вернуться и посмотреть, что будет, слишком мы самолюбивые и ранимые, слишком воротит нас от подобного хэппи энда…

Когда я наконец поняла, что произошло с его «смертью» (чертов непонятный Снейп!), то все время думала: почему он не захотел вернуться в волшебный мир? А потом: почему Дамблдор просто не приказал ему вернуться, не взял с него обещание, что он вернется? Например, приказал же Регулус Кикимеру – и Кикимер сделал невозможное, вернувшись из пещеры.

Но в том-то и дело: во-первых, каким он вернулся? А во-вторых – и я попрошу обратить на это самое пристальное внимание – Снейп – не домашний эльф. И Дамблдор это всегда понимал. Никто из Ордена не был домашним эльфом Дамблдора. Поэтому нередко с тем же Снейпом у него возникали проблемы. Приказы Директора – обсуждаются. Это было ключевым для него, опасающегося власти, ибо он знал: в любую минуту, установив жесткую диктатуру, он может превратиться в Тома. И тогда в чем вообще смысл всей этой войны? В жизни, без сомнения, у всех есть право на социальную смерть. Отнять его – жестокость.

Ну и ладно. То, как есть, тоже неплохо. Это правильно и справедливо до высокой (но не высшей) степени – то, что Снейп, переварив себя (и даже не умерев от собственного яда), остается свободным где-то там, наедине с грибными дождями, никому и ничем не обязанным, вернувшим все долги (даже Джеймсу, по сути – как символично – в той же Хижине), по собственному твердому выбору откладывает встречу с Дамблдором, чтобы завершить их путь друг к другу длиной в дуэт, вернувшись к нему намного старше, опытнее, спокойнее, мудрее и лучше. Заслужить-таки право когда-нибудь броситься к Директору на грудь и орать на него до окончания веков по крайней мере за две вещи, за которые, по-хорошему, его и убить-то не мешает во второй раз (за то, как изящно загнал в угол в Игре-6, и за то, что Гарри рассказал всему Большому Залу о его любви и вот-этом-вот-всем, то есть Дамблдор сдержал, но не сдержал обещание).

А в том, что он действительно сумеет перекроить себя до определенной степени, я не сомневаюсь. В этой истории практически нет законченных мерзавцев – все ошибаются, но все могут исправить ошибки. Собственно, именно этим большинство людей и занимается. И именно это является целью всех манипуляций Дамблдора – дать как можно большему количеству людей возможность исправить все, искупить вину и снова стать полноценным членом общества. Положительный исход для Снейпа – очень в духе данной тенденции.

Так что – да, я уверена, он там делает все, что может, и даже больше, признает свои ошибки (все – и в отношении Гарри тоже), кается, извиняется и даже, возможно, получает прощение свыше. Не пытается в реальную жизнь – ну и черт с ним, конечно, он реалист – возможно, даже реалист чрезмерный – чтобы не понимать, что на четвертом десятке пытаться влезть в социум, который всю жизнь его выталкивал за круг – это как-то уж… ну, сложно, в общем. Нужно снимать свой фундамент целиком. А это, простите, противно. Еще и потому, что что-то такое сиятельное из самого себя может выйти, что аж зубы сводит.

Ну и черт с ним, повторюсь – той работы, на которую он способен без зубовного скрежета на том уровне громкости, когда слышат уже только киты и летучие мыши, вполне достаточно. Он становится чистым, я упрямо верю в это.

При всей его схожести с Томом, в этом, кстати, его кардинальное отличие. В силе раскаяться (не без принуждений со стороны Дамблдора – но тем не менее). Или – шут с ним, с Томом – его практически полной параллелью времен Мародеров Питером.

В парной этой Игре-3 Питер, сколь помнится, скрылся из замка, едва покинув Хижину, и отправился на поиски хозяина, а почти четыре года спустя фактически сам себя задушил. Снейп повторяет его схему – после побега из Хижины и лужи собственной крови отправившись искать хозяина (себя-настоящего) и полностью себя перекраивая (чем душат-то? руками; чем кроят? руками же).

Точная закольцовка итогов всех Игр вновь обнаруживает себя: в парной Игре-3 Снейп потерял сознание в Хижине, и это было весьма юмористично, учитывая обстоятельства. События, развернувшиеся в Хижине в Игре-7, уже трагичны – Снейп, раненный, вновь на некоторое время отключился от реальности. А затем встал – да – и совершенно очевидно (и крайне эмоционально) участвовал в Финале.

Четыре года спустя после Финала Игры-3 Снейп отыгрывает и сам себя, и Питера – хотя, конечно, дьявол прячется в деталях и перевертышах. Так, к примеру, Питер никогда бы не смог заняться искуплением своей вины, подобно тому, как это сделал и делает Снейп.

Открыв охоту на ребенка, они оба открыли Большую Игру – и все те жертвы, все операции, провокации и прочее – все, на что был вынужден пойти Дамблдор, спасая Гарри, все это лежит на их совести. Так что 17 лет расплаты – это не так уж и много, особенно учитывая, что активными из них были лишь последние 7. То, что сделали Снейп и Питер – мерзко, низко и грязно. Если бы даже я хотела их защитить, я бы не смогла, ибо крыть тут нечем.

Причем оба это прекрасно понимали. Но что сделал Питер? Сначала ничего, потом возродил Тома, затем практически ничего (исключая уборку за Пожирателями и выполнение роли тюремного надзирателя). Что сделал Снейп? Весь остаток жизни посвятил служению Дамблдору, Большой Игре и лично Гарри, мальчику, которого лишил родителей.

Однажды я посмотрела фильм «Фанатик», и с той поры все никак не могла перестать думать: «Исаак умер на горе Мориа…» – снова и снова звучало в моей голове, и однажды я поняла, что в этой истории Дамблдор – Авраам, Гарри – Исаак… но кто тогда агнец?

«Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе…»

Кто был еще одним прообразом Мессии, «заменяющим» своей жертвой потомков Авраама, которым иначе грозила бы духовная гибель? Кто, подобно тому овну, «запутался в чаще», ибо одновременно был и символом всех тех, кто, блуждая по земным путям, не видит выхода из зарослей грехов, заблуждений и страданий, но тем не менее способен в решающий момент принести на алтарь жизни свою, умерев в освящении имени Бога? Кто, подобно многим мученикам, какой бы ни была до того их жизнь, принимавшим главное решение, избрал путь святой смерти и духовного воскресения?

Я нашла ответ, лишь работая над Финалом этой Игры, когда писала, как Гарри шел в Лес.

Снейп.

С оговорками в пунктах про святую и смерть – Снейп умер для общественности в ту ночь вместо Гарри.

На протяжении всей жизни ему приходилось делать выбор, чувствовать вину, раскаиваться и нести ответственность. Он был упрямым, растерянным, амбициозным – как и Гарри. А еще он был благородным и самоотверженным. Он не боялся противостоять теневой стороне своей природы и природы других. Он был полностью серым.

Его невозможно назвать святым – он был мстительным и не отказывал себе в удовольствии поиздеваться. Его невозможно назвать дьяволом – он сделал все во имя спасения волшебного мира. Как большинство из нас, он заслуживает как восхищения, так и порицания.

Снейп был злобным человеком, которому полюбилась высшая степень доброты, исходившая от Лили, однако он никак не мог последовать ее примеру. В этом была его трагедия. Опять же, как и в случае с Драко, во многом его собственная семья сильно осложнила ему жизнь. И «умер» он, будем прямы, весьма эгоистично – однако жил для того, чтобы добиться торжества всего, во что верила Лили, во что верил Дамблдор – Снейп не стремился достичь чего-то для себя лично. Он пытался жить правильно с тех самых пор, как начал понимать, как это делается. И он действительно стал героем.

Его отношение к Гарри по ходу развития Большой Игры имеет огромный смысл. Сначала в отношении к мальчику есть только верность данному Директору слову, чувство вины и долга перед Лили и ненависть к тому, ради кого она умерла. Но со временем Гарри для него – все больше тот, кем он – это так очевидно! – действительно гордится и ради кого рискует жизнью. Более того, пойманный на эту наживку, Снейп начинает защищать весь Хогвартс – а затем и весь мир.

Один-два человека. В конечном итоге все сходится именно к ним. Сначала Лили, затем Дамблдор, а потом уже и Гарри – Снейп до конца верен тому, во что они верят. И по дороге с течением времени начинает верить в это сам. Потрясающе добрая и правильная ирония.

Он показал мне, как трудно бывает увидеть грань между добром и злом, когда в каждом человеке есть и светлая, и темная сторона. Он научил меня, что я всегда могу быть смелой и самоотверженной, потому что на это был способен он сам. Он – к счастью – никогда не был безупречным, однако всегда обладал большей силой, чем я когда-либо знала. Он показал мне, как важен выбор, который ты делаешь – даже малейший и даже ошибочный. Что он важен и после того, как ты его уже сделаешь. Важен для мира, если ты хочешь его изменить – и если не хочешь, тоже.

А еще – что сделать правильный выбор после того, как сделал ошибочный, как бы ни было сложно – вероятно, важнее всего. Это-то и меняет мир в лучшую сторону, а заодно делает лучше тебя самого. А еще – Снейп показал мне, что для того, чтобы быть храбрым, вовсе не обязательно быть гриффиндорцем.

С тех самых пор, как я поняла его, Снейп всегда вызывал во мне сострадание. При каждом взгляде на Гарри у него болело сердце, он чувствовал Любовь и Ненависть одновременно. Он смотрел в его глаза – и видел Лили, смотрел на Поттера – и видел Джеймса. Это вечная боль и вечная мука в вечной опасности, войне и битвах. Для меня он стал самым сильным человеком. Самым сильным из времен Мародеров. Самым храбрым из всех, кого я когда-либо знала (салют, Гарри).

Среди «предсмертных» воспоминаний Снейпа есть два, о которых я намеренно ничего не говорила прежде. Это сцена на холме и разговор в кабинете Дамблдора сразу после гибели Поттеров. Они сразу бросаются в глаза хотя бы потому, что формируются страннее, чем остальные.

Сцена встречи Дамблдора со Снейпом на холме после того, как Снейп подслушал пророчество, прежде чем появиться, некоторое время словно бы пропускает Гарри сквозь формы и цвета времени. Это можно было бы списать на то, что между ней и предшествующей ей сценой разрыва с Лили прошло несколько лет – однако беседа Дамблдора и Снейпа о Квиррелле, которая идет сразу за сценой в кабинете, образовывается мгновенно, а ведь между этими воспоминаниями промежуток куда более значительный.

Я полагаю, это – очередная подсказка. Единственные сцены во всем потоке воспоминаний, которые Снейп не изменил – но и не хотел Гарри показывать, не подкорректировав. Самые достоверные – и самые ценные, ибо представляют на наш суд одну из самых прекрасных историй человеческих отношений, какие только могут существовать. Что любопытно, с низшей точки их развития.

Начнем по порядку и опираться станем, как всегда, на соображения Анны и Екатерины. И первой идет сцена на холме, продуваемом всеми холодными ветрами, в темноте и шуме веток деревьев поздней зимой или ранней весной (деревья стоят без листьев) 1980 года – спустя какое-то время после того, как Пожиратель Смерти Северус Снейп подслушал пророчество Трелони в «Кабаньей Голове».

Ожидая чего-то и тяжело дыша, Снейп вглядывается во тьму, то и дело поворачиваясь на месте, и в страхе крепко сжимая палочку. Внезапная вспышка белого изорванного луча валит Снейпа на колени и выбивает палочку из его рук.

- Не убивайте меня!
- Это не то, что я намеревался сделать.

Мантия Дамблдора развевается на ветру. Он стоит над дрожащим Снейпом, и свет из его палочки крайне угрожающим образом освещает его лицо. Должно быть, какую-то отдаленную часть его сознания забавит мысль о том, что Реддл, очевидно, с перепугу рассказывает о нем такие байки, что все Пожиратели боятся Дамблдора больше, возможно, чем своего хозяина. Но как же плохо Снейп его еще знает! Чтобы Дамблдор вот так взял и убил?..

- Ну, Северус? Какое сообщение есть у Лорда Волан-де-Морта для меня?

Маленькая провокация. Дамблдор отлично понимает, что Снейп призвал его из личных соображений – сложно не догадаться, учитывая, что события происходят вскоре после того, как его на глазах Директора вытолкнули из паба, когда Трелони произнесла пророчество. Из значительного их сейчас связывает лишь этот эпизод.

Однако разговор Снейп сам начать явно не в состоянии. Дамблдор его подталкивает.

- Никакого – никакого сообщения – я здесь сам по себе!

Снейп заламывает руки. Ветер раздувает его волосы во все стороны. Он немного походит на сумасшедшего. Что ж, от такого и впрямь можно свихнуться – мало того, что над самым дорогим ему человеком нависла смертельная угроза, чему он сам стал виной и что не в силах теперь изменить – он в отчаянии. Так еще и совершает вопиюще сумасшедший шаг – предает Тома, отправившись прямиком к тому, кто одним взглядом может раскатать его в тонкий блинчик – и еще не факт, что он даже дослушает его до конца. Отправит обратно под крыло хозяина, который мигом прочитает в его сознании правду – и вся песня. А если и дослушает… все равно придется возвращаться к Тому – и все разовьется по тому же сценарию…

- Я – я пришел с предупреждением – нет, с просьбой – п-пожалуйста –

Дамблдор взмахивает палочкой, и воцаряется тишина, хотя ветер продолжает качать ветки деревьев. Очевидно, ему не хочется, чтобы их подслушали, ибо Снейп определенно собирается сообщить что-то интересное. И, я полагаю, Дамблдор даже примерно догадывается, что.

- Какую просьбу может иметь ко мне Пожиратель Смерти?

А вот это уже не столько провокация, сколько знатный лещ. Если бы на месте Дамблдора был Сири, он залепил бы его в манере: «На моей мантии и без тебя достаточно грязи!»

- Про– пророчество – предсказание – Трелони…
- Ах, да, – говорит Дамблдора («Так и знал»). – Как много вы передали Лорду Волан-де-Морту?
- Все – все, что я слышал! Поэтому – по этой причине – он думает, что речь о Лили Эванс!
- В пророчестве не говорилось о женщине. – «О, так ты все еще так же мелок и эгоистичен, как был в школе?» – В нем говорилось о мальчике, рожденном –
- Вы знаете, что я имел ввиду! – вновь натолкнувшись на провокацию, Снейп, не имеющий пока опыта в Директорских игрищах, да и не в состоянии с ними сравняться, лопаясь от смятения и страха, начинает раздражаться. – Он думает, оно означает ее сына, собирается преследовать их – убить их всех –
- Если она так много для вас значит, наверняка Лорд Волан-де-Морт ее пощадит? Разве вы не можете попросить о пощаде для матери в обмен на ее сына?

Страшная, жестокая, чистейшая провокация. И Снейп эту проверку не проходит:

- Я – я просил его –
- Вы мне омерзительны, – выплевывает Дамблдор.

Гарри никогда в жизни не слышал так много презрения и отвращения в его голосе. Снейп, кажется, слегка усыхает. Да, по сравнению с этим, даже Круциатус от Тома может показаться щекоткой.
- Получается, вы не заботитесь о смертях ее мужа и ребенка? Они могут умереть, если только вы получите, что хотите?

Снейп молча смотрит на Дамблдора. Толстый намек прошел, но решение не так просто принять. Да, он хочет только Лили. Да, ему плевать на Гарри. Да, он был бы рад избавиться от конкурента. Но Дамблдор, очевидно, может согласиться ему помочь только в случае, если Снейп даст единственно верный ответ. А потому Снейп скрипя сердце хрипит:

- Тогда спрячьте их всех. Сохраните ее – их – в безопасности.
- А что вы дадите мне взамен, Северус?
- В– взамен? – Снейп разевает рот.

Дамблдор меньше всего напоминает в этот момент доброго дедушку с длинной белой бородой и мешком подарков. Очевидно, Снейп не ожидал, что Директор окажется столь циничным.

Однако после долгой паузы и изнурительной нутряной работы он наконец произносит:

- Что угодно.

Вообще говоря, Дамблдора за его поведение в этой сцене первым делом хочется попинать, однако это большая ошибка. Не скрою, на какие-то пару секунд однажды и я попалась в ее сети, ибо картинка поплыла. А потом я поняла, почему она плывет, и все сложилось само собой.

Дело в том, что, глядя на эти события давно минувшего прошлого, имея в памяти то, что случится после них, как-то автоматически думаешь, что Снейп пришел к Дамблдору уже раскаявшимся в своей службе Тому. Что он сначала все понял, осознал, принял решение, набрался храбрости – и пошел сдаваться.

Соответственно, ожидается, что Снейп придет, выразит искреннее сожаление о содеянном, а Дамблдор, просверлив его своим рентгеновским взором, поймет все-все и протянет руку помощи, любовно улыбаясь, они обнимутся и радостно побегут скакать по полям в диком экстазе, держась за ручки.

А вот фиг вам. Все совсем не так!

Эта встреча с Дамблдором становится для Снейпа лишь самым началом процесса. Дамблдор приходит на встречу не со своим любимым супругом, а с Пожирателем Смерти, последователем бесчеловечной идеологии Волан-де-Морта, возможно, убийцей, абсолютно точно – предателем двух человек, которых Дамблдор очень сильно любит, и тем, кто отправил Тома охотиться за невинным младенцем, прекрасно зная, что Том намеревается его убить. Чего ему, Дамблдору, собственно, быть с ним ласковым?

Хватит и того, что он его из «Кабаньей Головы» живым отпустил (для тех, кто в танке: нет, не затем, чтобы Снейп открыл охоту на младенца и тем самым дал возможность скучающему Директору развязать Большую Игру; просто Дамблдор верит в лучшее в людях; возможно, там уже случилась беседа, в ходе которой он попытался не втупую стереть ему память, а спасти Снейпа от самого Снейпа и разъяснить ему, что Тому ничего про пророчество говорить не надо – тогда Снейп тем более урод, что не врубился, не прислушался и таки Тому все рассказал).

И тем не менее, он приходит на встречу со Снейпом, приходит на этот холм. Почему?

Я думаю, семь Игр спустя мы можем смело признать, что Директор достаточно мудр, разумен и сострадателен, чтобы видеть, что в Снейпе, хотя он вел очень грязную взрослую жизнь, осталось что-то очень светлое и человеческое, что-то, что может быть спасено.

Он не может знать наверняка, что это не засада, не может знать, что у Снейпа появится смелость и моральные силы изменить взглядам Тома и помочь его уничтожить. Он может лишь догадываться, у него может быть несколько предположений, одно невероятнее другого.

И Дамблдор отправляется на холм, где мигом обезоруживает Снейпа (чтоб у того ничего не чесалось его убить), чтобы его выслушать – чтобы найти подтверждение или опровержение своим догадкам. Это так на него похоже – дать человеку шанс высказаться.

Однако что он видит? В Снейпе нет никакого раскаяния, сожаления и стремления искупить. Снейп приходит к Дамблдору лишь потому, что были задеты его личные интересы. И Дамблдор, видя это (а у меня четкое впечатление, что он надеялся увидеть совсем другое, а потому сильно расстраивается), не спешит подавать руку и поднимать с колен. Вместо этого он ведет себя крайне жестко.

А что, кто-то сомневался, что Дамблдор на самом деле очень жесткий человек? Напрасно. И еще более глупо думать, что жесткость исключает доброту и стремление видеть лучшее в людях. Очень даже наоборот – если внимательно всмотреться в сцену, можно увидеть, что на протяжении всего разговора Дамблдор только и делает, что ищет возможность дать Снейпу второй шанс.

И находит ее, своими резкими вопросами вытряхивая из Снейпа ту правду о нем, которую тот и сам еще не знает: для него главное, чтобы любимая женщина была жива и счастлива, пусть даже не с ним, а с его врагом, и ради этого он лично готов на все, готов сделать, что угодно. Снейп сам в шоке от того, что только что открыл в глубине себя благодаря Дамблдору.

«Уффф…» – вздыхает, наверное, с облегчением про себя Директор, наконец услышав это «Что угодно» – есть еще молодежь, готовая пожертвовать всем, а самое главное – именно этот сложный, проблемный, но несущий в себе нечто непередаваемо прекрасное парень. Все-таки он действительно способен любить. А значит, его можно вытащить.

Ибо я полагаю, что шпионы Дамблдора давно донесли ему, за кем именно решил охотиться Том, так что Дамблдор Поттеров либо уже прикрыл, либо вот-вот собирался. По большом счету он приходит на холм, потому что ему нужен Снейп – не в смысле как член Ордена, шпион или что-то еще, ничего выдающегося в Снейпе как в бойце пока нет. Ему нужен Снейп, как человек, которого тоже можно спасти – если вовремя подхватить.

Так что, если нормально подумать, никуда картинка не плывет, а Дамблдор ни на шаг не отступает от себя обычного. Он никогда не убивал, если мог этого избежать («Правда. Правда», – бормочет Дамблдор в лимбе), а в выборе между легким (послать Снейпа куда подальше и идти кушать лимонные дольки) и правильным (подписаться вытаскивать этого тяжелохарактерного детеныша из безразмерного болота дерьма, в которое тот сам себя загнал, утопив и других) неизменно выбирал правильное. Можешь помочь – помоги.

Следующее воспоминание относится к 1 ноября 1981 года, и оно наполнено очень, очень большим смыслом. Вернее, даже несколькими.

Для начала, оно показывает, насколько хорош Дамблдор, как человек и как психолог.

Снейп пребывает в состоянии, опасно близком к тому, чтобы пойти и прыгнуть с Астрономической башни. Он валится в кресло, воя, будто раненный зверь – это ужасные звуки, гораздо более пугающие, чем мужской плач.

Дамблдор стоит над ним с мрачным выражением на лице. Он только что завершил самую тяжелую ночь в своей жизни, и он испытывает сходную боль – ведь он, подобно Снейпу, тоже не сумел защитить своих любимых. Более того – он тем самым и Снейпа не сумел защитить, и если Поттерам, по большому счету, уже хорошо и все равно, то Снейп корчится, живой до рвоты, в муках в кресле перед ним.

Спустя пару мгновений Снейп находит в себе силы поднять голову. Он выглядит так, словно прожил уже сотню тяжелейших лет.

- Я думал… вы сохраните… ее… в безопасности…
- Она и Джеймс доверились не тому человеку, – произносит Дамблдор («Не забывайте, Северус, что сожаления заслуживают оба»). – Как и вы, Северус. Разве вы не надеялись, что Лорд Волан-де-Морт пощадит ее? – «Видите, насколько он плох? Видите, каково истинное лицо вашего обожаемого хозяина? Точно видите?»

Снейп часто-часто дышит.

- Ее мальчик выжил, – говорит Дамблдор.

Он тоже – за живых. Он сразу же переводит разговор в плоскость жизни, сразу обращает внимание Снейпа на самого Снейпа («Как и вы, Северус») и Гарри.

Снейп дергает головой, будто отгоняет надоедливую муху («Какая мне к черту разница?!»).

- Ее сын продолжает жить, – давит Дамблдор. – У него ее глаза, в точности ее глаза. Вы же помните форму и цвет глаз Лили Эванс, я уверен?

Жестоко. Очень жестокая провокация – будто эти глаза и без того не всплывают перед внутренним взором Снейпа. Хотя с простой психологической точки зрения Дамблдор совершенно прав. Снейп – человек жесткий, если не сказать грубый. Можно вспомнить их отношения с Люпином: пока Люпин всячески деликатничал, Снейп едва ли не ноги об него вытирал, а как Люпин выдал эквивалент леща по морде, так Снейп его сразу зауважал. Бесполезно таких людей поднимать с колен, вешать себе на плечо и давать выплакаться. Их этим, допустим, от самоубийства не спасешь. В их случае для остановки истерики надо не гладить, а дать пощечину. Много раз. Веслом. С шипами.

Кроме прочего, у Снейпа явно пошел процесс. И Дамблдор этот процесс правильно усугубляет. Снейпу для души было крайне полезно постоять на коленях и пойти в своем раскаянии в правильную сторону, правильно действуя. Дамблдор и Снейп нигде ни разу не тонконервные мужики, и понимать их отношения следует именно в этом ключе.

Боль Снейпа – полезная. Особенно если ее немножечко подправить. И не надо думать, что Дамблдор при этом ему не сочувствует или тоже не мучается от боли. Но развести слюни – значит загубить весь процесс на корню, а это не удовлетворительный и страшно непродуктивный результат. Кто-то должен быть сильнее. Вестимо, тот, кто мудрее и гораздо нравственнее. Ибо высокая нравственность как раз в том и заключается, чтобы не столько оберегать от боли, сколько продвигать к свету.

И посмотрите, как тонко: не Поттер, но Эванс.

- Не смейте! – орет Снейп, схлопотав пощечину веслом с шипами. – Больше нет… мертва…

Отлично. Сдержанность и контроль сурового мужика расшатаны до предела коварным Директором. Самое время быстро-быстро выводить из самоубийственного состояния.

Ход первый: заставить вербализовать негативные эмоции:

- Это раскаяние, Северус? – «Только дай мне повод, умоляю, дай повод – и я тебя спасу, позволь тебя спасти», – почти прямым текстом.
- Я бы хотел… я хотел бы, чтобы я умер.

Ход второй: перевести разговор из эмоциональной плоскости в деловую:

- И какая от этого будет польза кому-либо? – холодно спрашивает Дамблдор. – Если вы любили Лили Эванс, если вы действительно любили ее, тогда ваш дальнейший путь ясен.

Параллельно со вторым ходом Дамблдор абсолютно точно убеждает Снейпа, что его жизнь не кончена – более того, он может ее улучшить.

Снейп будто выглядывает на Дамблдора из-за пелены боли. Слова Директора продираются к нему сквозь эту пелену очень и очень долго («Жизнь… не кончена?»).

Дамблдор ждет («Есть контакт?»).

- Что – что вы имеете ввиду?

О, контакт есть.

Ход третий: предложить новую цель в жизни:

- Вы знаете, как и почему она умерла. Обеспечьте, чтобы это не было зря. Помогите мне защитить сына Лили. – «У меня тут интересненькое дельце намечается… Присоединиться не желаете?»
- Ему не нужна защита. Темного Лорда больше нет –
- Темный Лорд вернется, – «Я тут внимательно посмотрел на шрамик Гарри…» – и, когда он это сделает, Гарри Поттер будет в ужасной опасности. – «Уверяю вас, скучно не будет. Вы же любите, когда опасно?»

Обратите внимание, насколько уже в этот момент Дамблдор доверяет Снейпу: рассказывать экс-Пожирателю, что Том не исчез навсегда и еще вернется, можно только при полнейшей и абсолютнейшей уверенности в том, что данный Пожиратель действительно целиком и полностью «экс».

Еще до того, как Снейп дает ответ, он уже его, Дамблдора. Директор вытащил его из той ямы, в которую Снейп сам себя загнал. Ну, насколько возможно, конечно, ибо Снейп явно себя прощать не умеет и не хочет. И, разумеется, не сразу. Он раскаивается в этот день, но учится с этим жить все остальное время. В его случае это отнюдь не одномоментный процесс, но длительная и сложная работа, которую ни Дамблдор, ни сам Господь ускорить не могут никоим образом в силу определенного склада характера Снейпа, о котором я столько лет уже пишу.

Да, Дамблдор Снейпа вытащил. Однако хвала тут и самому Снейпу. Вот представьте Драко на его месте, к примеру. Что, получилось бы у Дамблдора? А получилось у них со Снейпом в Игре-6? Нет. Ибо человек другой. Его получилось лишь от пропасти отвести. И то – лишь потому, что это Дамблдор мастер, а Снейп – сильный. Драко в процессе отведения себя от пропасти вообще никоим образом не участвовал.

В случае со Снейпом все по-другому.

В течение долгой паузы он медленно берет себя в руки и восстанавливает дыхание. Что-то в его голове щелкает.

- Очень хорошо. Очень хорошо, – наконец говорит он. – Но никогда – никогда не рассказывайте, Дамблдор! – ну, видимо, щелкает не до конца. – Это должно быть между нами! Поклянитесь! Я не могу вынести… особенно сын Поттера… я хочу, чтобы вы дали слово!

Иными словами, Снейп категорически требует от Дамблдора никогда никому не рассказывать, какой он хороший, особенно – что он хороший по отношению к Гарри («Это ж сын моего заклятого врага, будь проклята эта ирония! Я должен держать марку!»).

Лицо Снейпа дикое, свирепое, страдающее («Я – зло во плоти! Как это я буду смотреться, если стану добрым?!»).

- Дал слово, что никогда не открою лучшее в вас? – взглянув на Снейпа, Дамблдор вздыхает. – Если вы настаиваете…

Вау. А вот это уже конкретное объявление войны стремлению Снейпа скрыть от всего мира свои положительные стороны (ибо добрый – значит, слабый, – уверен Снейп). Это его «Если вы настаиваете…» звучит откровенно угрожающе.

Разумеется, Дамблдор слово сдержит. Но это не значит, что он не станет ничего предпринимать («Я обещал, но я не обещал выполнять»). Чисто по-дамблдоровски еще как станет – и не остановится до тех пор, пока Снейп не согласится, что он все-таки не так плох, как отчаянно хочет казаться. И пока все хорошее и лучшее про него не всплывет как бы само по себе.

Собственно, именно это и наблюдаем на протяжении всех дальнейших воспоминаний снова и снова – Дамблдор клещами вытаскивает из своего строптивого супруга признания в человечности. Вот эти все «разве вы мало видели смертей», «как трогательно, неужели вы привязались к мальчику» и прочее аналогичное – это же не холодные издевательства над бедным кротким сотрудником, это сплошь провокации, имеющие вполне конкретную цель, и Снейп реагирует на них именно так, как хочет Дамблдор, и Дамблдор этому очень-очень рад, а Снейп, в общем, недоволен, что его раз за разом такими способами выводят на чистую воду, но кто ж виноват, что а) он сам ведется; б) с ним иначе никак?

А потом еще Директор умудряется произвести и контрольный в голову, нигде ни разу обещания не нарушив: «Северус, сливайте и это воспоминание тоже… и это, да… ничего, не надо злиться, это ж для дела, ради общего, так сказать, блага…» – но изящно обставив все так, что Снейп сам о себе главное и рассказывает.

А вообще то, как эта парочка общается в воспоминаниях периода совместной работы в Хогвартсе – это просто ах. Не знаю, как можно не заметить, насколько они близки, ведь это сквозит буквально в каждом слове и жесте. И в том, как Снейп матерится в сторону Дамблдора, откачав его от кольца Мраксов-Певерелла (без преамбулы), а Дамблдор до определенного момента покорно слушает, соглашается и благодарит. И в том, как Дамблдор спокойно читает газету, не реагируя на Снейпа, пока тот ходит вокруг него и выражается на счет Гарри (в который раз это происходит? и сколько таких сцен еще впереди, включая нежное: «Северус, ну отстань ты от мальчика, он уже в твоем кабинете проводит больше времени, чем вне»?). А уж про высказывание насчет эпитафии, с которого я валяюсь до сих пор (то есть, к слову, уже более 10 лет), я вообще молчу.

И вообще, Снейп в отношении Дамблдора постоянно себе позволяет, а Дамблдор это разрешает. Ну кто еще может позволить себе закатывать Директору истерики в стиле «Вы мне не доверяете!»? Вернее даже, формулировка еще более детсадовская: «Вы доверяете Поттеру больше, чем мне!!» Причем Дамблдор признает право Снейпа на подобные претензии.

Они вообще очень хорошо чувствуют границы, до которых могут дойти, испытывая терпение друг друга – то есть очень хорошо чувствуют друг друга. Снейпу хочется еще пару ласковых сказать про кольцо – но он видит, что Дамблдор твердо намерен сменить тему, а потому не нарывается. Дамблдор явно до последнего оттягивает прямой разговор о том, что Гарри крестраж, но Снейпа так срывает у Леса, вплоть до попытки отказаться от своего слова, что Дамблдор уступает: «Приходи-ка, милый мой, сегодня в одиннадцать вечера и только попробуй потом сказать, что я тебя не люблю и тебе не доверяю».

И он действительно любит и доверяет, доверяет то, о чем можно попросить только очень близкого человека и одновременно абсолютного единомышленника – свою смерть и завершение дела своей жизни. И, кстати, в обоих случаях получает от Снейпа еще более интересный и личный упрек, чем даже насчет доверия: «Вас не волнует моя душа!» – кричит Снейп в первом случае и: «Вы меня использовали!» – во втором. И то, и другое в переводе с эльфийского на человеческий означает: «Вы меня не любите!»

И вот тут – важно – что Дамблдор на это отвечает? Про душу он говорит: «Только вы можете знать, Северус, повредится ли ваша душа, если вы поможете беспомощному старику избежать боли и унижения». Дамблдор просит о страшной услуге и высказывает свою просьбу максимально корректно и уважительно по отношению к Снейпу, полностью доверяясь (вверяя себя) его чувствам и его совести. Это ж как надо верить в чувства и совесть человека, на какую высоту их возносить?

Хотя перед этим, конечно, Директор не отказывает себе в том, чтобы, как обычно, проверить реакцию любимого супруга на столь вопиющее предложение. Они вообще очень часто друг друга тестируют – они прекрасные лакмусовые бумажки друг для друга и прекрасные же громоотводы.

Собственно, то же самое происходит и во втором случае. Точно так же Дамблдор сообщает, что Гарри должен умереть, ибо несет в себе часть Тома, точно так же наблюдает, как Снейп встает на дыбы, высказывает удовлетворение его реакцией («О, Северус, наконец-то вы признались, что привязались к мальчику!»), а дальше… картинка обрывается. И мы знаем только то, что Снейп, несмотря на бурю возмущения, согласился с Дамблдором.

Так вот, я уверена, сие потому, что Дамблдор в этом случае дал Снейпу все необходимые объяснения, подтвердив его догадки и рассказав, что именно при таком раскладе у Гарри есть шанс выжить и избавиться от Тома в себе. Расклад, чудится мне, в пересказе Снейпу включал в себя и деталь про Старшую палочку.

Вот, по-моему, так, и я не знаю, какие претензии можно предъявлять Дамблдору, который сумел разглядеть в злобном эгоистичном Пожирателе личность такой высоты и масштаба и вытащил ее наружу, несмотря на ее отчаянное сопротивление. Да он вообще герой – 16 лет тащил ее из ямы, уворачиваясь от укусов.

С тяжелейшим характером Снейпа Директор, как много раз наблюдаем, боролся юмором, терпением, а иногда, когда особенно выведет, преподнесением дамской шляпки, например. Кое-что, конечно, он побороть не смог – допустим, ревнивость и собственничество, которые есть суть Снейпа. И этого из его характера не уберет никакое покаяние, поглаживание по голове – и даже шляпка не справится.

Подобное поведение – следствие определенного рода детской жадности и ревности. Чтобы изжить это, Дамблдор должен был снять у Снейпа комплекс неполноценности, а Снейп должен был повзрослеть и признать, что горячо любимый родитель и супруг имеет право на жизнь и вне Снейпа. Однако Снейп не просто взрослым быть не хочет, он и счастливым быть не хочет. И вообще, как частенько бывает с комплексантами, яростно цепляется за свои комплексы, находя в них определенное мазохистское удовольствие.

Так что Дамблдор для начала сделал единственно верную вещь – принял Снейпа таким, какой тот есть, и не стал пытаться исправлять базовые параметры личности, но лишь следил за тем, чтобы их активность не превышала допустимых норм. Если человеку в 30 с хвостиком лет для счастья надо, чтобы его посадили возле Директорской юбки мантии и никуда не отпускали 24 часа в сутки, неужели кто-то действительно разумный станет это делать? В таких случаях нужны совсем другие средства.

Так что Дамблдор смирился с характером Снейпа, его комплексам чрезмерно не потакал и делал, что мог – причем, до последней секунды, которая, в общем-то, была для Снейпа и только. Все было сделано так, чтобы любимый несносный ребенок, он же супруг, больше никогда не усомнился, как сильно он любим. Но чтобы он повзрослел, родителю надо пойти дальше. Все. Конец истерикам, пора начинать жить. Очень тяжелая ситуация, но, увы, встречается.

В Пожирательском стане тоже есть нечто похожее – безгранично преданная и ревнивая любовь сотрудника к полководцу, однако, как это часто бывает, отыгрывается данная параллель по-иному и по другим совершенно причинам. И с иными результатами.

Я говорю, конечно, о фанатичной поклоннице Тома Беллатрисе. У нее там комплекс не меньше, чем у Снейпа, только совсем из другой оперы. Формально она замужем, однако я бы побоялась утверждать, что замужество автоматически ведет к удовлетворению всех потребностей женщины – ибо вот по поведению Беллатрисы это нигде ни разу не заметно.

А заметно, что удовлетворение в определенной области напрочь отсутствует, и бедняжка с ее ограниченностью, отсутствием мудрости и блэковским пылким темпераментом, который требует непременной реализации, добирает свое в фанатичной преданности Тому, который доцеловать ни ее, ни кого другого, кроме себя и, может, Нагайны, явно не в состоянии, ибо полностью асексуальны сии остатки Реддла.

Беллатриса и Снейп, безусловно, очень недолюблены. Только слишком по-разному. Она – недоцелованная женщина, которая жаждет, чтобы ее доцеловала сильная личность. О ней больше ничего и не скажешь, кроме огромного комплекса пополам с патологией, который всю ее и сожрал. О чем в связи с ней ни говори, начиная от пристрастия к пыткам и заканчивая уровнем интеллекта, везде сквозит оно, недоцелованное и патологичное. Жаль.

Снейп же – именно недолюбленный, но никоим образом не патологичный ребенок. Он всю дорогу не Директорского тела и крови социума жаждет, а именно родительской любви. Я бы сказала, что его беда несравненно трогательнее и безысходнее, чем страдания Беллатрисы. Впрочем, как раз его случай таков, что этим комплексом ни его жизнь, ни его личность не исчерпываются. Далеко не.

У него есть много других дел и качеств, которые нормально это компенсируют – нельзя же смотреть на его ситуацию так, словно он сидит в моральной яме, погруженный в страдания, и больше ничего, сплошная безысходность. Нет, он активно шагает к свету, в правильном направлении, он большой молодец.

Собственно, Снейп и Гарри – два самых больших педагогических успеха Дамблдора. Он ими очень гордится и очень их любит.

Он не политик, он прочно и далеко отходит от Министерства, в обе войны допустившего восход Тома, слабого и коррумпированного. Он – преподаватель, и он верит, что общение с людьми способно изменить мир к лучшему. Хотя, разумеется, одни лишь разговоры никогда бы не смогли – и не смогли по итогу – остановить войны или изменить что-то в намеренно закрытых умах. Том верил, что все, кто не являются чистокровными – недолюди. И было бы сущим идиотизмом пытаться уговорить Тома или Беллатрису сложить палочки во имя любви к человечеству. У них не было этой любви, и они жаждали полной власти – не мира.

Тем не менее, все развитие войны с Томом полностью поменяло курс потому, что один человек понял, как жестоко ошибался, следуя идеологии Тома, а другой согласился помочь ему измениться.

Без этого сотрудничества желание Гарри сражаться ничего бы не дало. А началось оно с того, что Дамблдор согласился явиться к Снейпу, выслушать его и поговорить с ним.

Помнится, Пожиратели на башне в ночь его смерти возмущались: «Что такое? Что такое, а, Дамблдор? Вы только болтаете и ничего не делаете! Ничего! Я вообще не понимаю, зачем Темному Лорду понадобилось вас убивать!» – и, как обычно, ошибались.

За первым и всеми последующими разговорами Директора со Снейпом стояло реальное действие: Дамблдор Снейпа спас, а значит, спас и всех остальных – я сомневаюсь, что без Снейпа война когда-либо могла бы быть выиграна.

Так что я бы не стала недооценивать силу слова. Со слова Снейпа о пророчестве началась охота Тома, со слова Снейпа же о спасении Поттеров Дамблдор стал одерживать победу в этой изнурительной и жестокой войне.

Это слово – это действие – стало самым храбрым в жизни Снейпа. Миг, когда он позвал Дамблдора на тот холм.

Это слово – это действие – стало едва ли не самым мудрым в жизни Дамблдора. Миг, когда он дал согласие прийти.

Я думаю, в этом – вся суть истории и во многом ответ на нее.
К оглавлению БИ
Made on
Tilda